- Я о том! - он смеялся. - Дай-ка мне книжечки ты писал давно, - попросил он; взял затем принесённые книжки и полистал их. - Я? О России я. В Кишинёве и в Орске был. Был на Севере. Что, большая - да? - Русь? великая? Как не так! Уплотнить можно в область. В шири что русского? Я там русский - что там китаец. Там ты любым будь, хоть будь пришелец. Ширь - для властей лишь вроде как русская, чтобы было продать часть, или, власть любит, в ней поохотиться, полетать в ней со стерхами. Мало русского по России, если подумать. Это не немцы, где их германского пруд пруди. Или Англия. А у нас одна водочка! - рассмеялся он и полез в карман. - Нацъидея-то в водочке!.. Гостю как, курнуть можно? не повредит дым? Ну, а супруге? Если ты против, я и не буду... - Он закурил-таки и повёл опять: - Ось сюда, руль туда, крылья в пятую точку - звать самолётом? - Он потянулся, чтоб тронуть форточку. - Ты следи о России мысль, Пал Михалыч! Русскости мало, а места вдоволь - и её двигают. То, что движется, - без корней, считай. Двигал Ленин, двигает Ельцин. Будет срок - и долой её, русскость, чтоб жить по Штатам. Ведь по-татарски и по-французски мы уже жили. Будем по-штатски, брат! - Он таил в купидоньем рту смех. - Московский 'Микомс' что стóит, тыщи тонн мяса! Но ещё путь плюсуй, гибдэдэшников. Конкуренция! Денег взял... - Он побил себя по пуловеру, под каким, верно, сумка. - Тут я с мечтой в Москве. Рябушинские так пешком пришли, а в конце миллионщики. Я начну - дети кончат, станет фамилия. Вот мысль! Ведь не Толяну с Коляном мысль: с понедельника пьют Христа. Не поймут. Ты - поймёшь. Я богатым хочу быть. А ты помог бы.

Я стыл как камень. Вот оно! Ишь, завёл про Страстную неделю, про бедный 'Логос', пьянью оплаканный, коль Толян/Колян с 'понедельника пьют Христа', мол... Все, мол, при вере, ты же не веришь, Павел Михайлович... Плюс и это: я, мол, пойму его...

Не Магнатик он. Не Магнатик.

Я и сидеть не мог.

- Бог Петрович, как ты терзал мою 'ниву', помнишь? - ляпнул я, чувствуя, что, начни он врать, пну его.

- Я к тебе! - нагнетал он. - Умный, поймёшь мечту в Рябушинские. Ерунда, что пешком пришли. Дудки! С ларчиком, с полным, прибыли! Перед тем, видно, кончили душ пяток ради денег... А, Пал Михалыч? Я расскажу ли, как обдирал тебя? Нет. Скажу: я трудился, да и поехал Москву брать, да и сумел, скажу. Флавск мне что? Мне б в московские! на российскую ширь попасть! А помог, скажу, Пал Михалыч. В Квасовке дом держал. Ум, скажу! Академик!

- Будет! - шептал я, чувствуя, что хочу мордовать в нём бога.

Он тронул край пиалы своей, из которой пил 'корни'. - Что, брат, не хочешь? А я фамилию поменяю, чтобы не знали. Мне не Квашнин помог, а Кваснин, скажу... Вещь простая. Что надо сделать? Надо заявку дать на богатого; дальше Бог даст!

Я вспомнил спич его, как, в загаженном доме в нищем Рахманово, он пил водку, витийствуя и вздымаясь к абстракциям лишь в связи с удававшейся каждый день своей участью; а меня он не спрашивал; я был должен внимать ему. Нынче он пахал глубже. Казусы с 'ларчиком', с 'Квашниным' (хоть представился в нашу встречу я как 'Кваснин'), с планом вый-ти в 'богатые' (ведь о брáтине он не мог знать), с вставкой про 'конченных' ради денег (типа, про первенца), с перлюстрацией моих опусов (растравление ран моих), а в той Квасовке дни назад с трепотнёй про 'везение' (Верочку он не слышал ведь с её: бог даёт без усилий, с мукой не бог даёт), - означает, что я беседую лишь с одним во всех, говорящим: что ж ты свистящую во шипящую правил, коль сдаёшь нацию? каково, гад, сбывать её? ты не будешь член-корром, даже умри, чмо! тужишься, а ведь правда легка, мразь! Он мне внушает: ходишь неистинно и обязан смириться! был никем - так и будешь! роль твоя лузер! будешь промеж всегда, ибо ты 'Слово' предал!

- Стало быть, сикли, скот и рабы вновь? - взъелся я. - Битюков днесь бог? Чтоб давить меня? - Я глотнул воды, сбавить боль в кишках.

- По Евангелью надо, брат Пал Михалыч. - Гость скрипнул стулом.

Вот оно!!

- Ты, когда 'ниву' драл, для Христа, верно?! - взвыл я. - И про евангелье ты зачем мне тут?! Я давал тебе адрес? Нет, не давал, брат!

- Дал Зимоходов. Я с ним в паях, по бизнесу. Ты ходил к нему регистрировать...

Он вещал и вещал, барбос. На меня ж нашло Береники: будет ребёнок. Так ведь сказала?.. Не успеваю!! брáтину Кнорре-Пáсынков обещал сбыть скоро, может, в неделю; но я уже так маюсь, так напряжён, издёрган, что впору в гроб лечь да и лежать там вплоть до известий, что всё готово и можно сикли брать, - чтоб 'вонючее и пустое место', я то есть, кончилось... Что, Магнатик сей - с Зимоходовым? (Как не взять тому плодородные и ближайшие к Флавску га? тот как раз всем словам и всем смыслам раб: зад полижет морфемочке, порадеет синтагмочке, ибо днесь - жалкий хиленький словоерс, голь аффикс, блёклая сема, мутненький дискурс, а завтра - ордер, грозный рескрипт, инструкция! директивный ор к смене старого трёпа новым! О, он в порядке, тот Зимоходов! Я не в порядке, я, кто восстал на словь. А ей - кланяйся! всем вокабулам ave и аллилуйя! Социализм был? - славь его! православие? - браво! прёт патриотика - мчи примкнуть! путинизм - окрымнашим!). Если он с Зимоходовым и ручается, что я 'брат' ему, надо землю удостоверить. Пусть он подружит нас с Зимоходовым... Что он треплет?

- Бизнес твой слабый. Слышь, Пал Михалыч?

Из холодильника я взял водку и наплескал в стакан. - Русскость двигают? Мысль твоя?.. Острословно. Трахают, значит? Выпьем-ка...

Я глотнул, а он вылакал.

- Плох твой бизнес, - вещал он.

- Плох, - согласился я, чтоб начать сразу спрашивать, но он вновь встрял:

- Лучше б, Михалыч, ты про лингвистику. Ты ведь кто? Мозг! Элита!

- Денег нет...

- А, - он ожил, - сколь тебе нужно?

- Много. Изрядно.

- Что же талант губить? Я их дам тебе. Интеллект живи лучше.

- Ты меценатствуешь, Бог Петрович, но отвезёшь завтра мясо, а не возьмут? Где деньги?

Он в смех: - Шуткуешь? Лучше пиши садись. Их, слов, море! Вот и расти их. Ну, а уж мы в дерьме... понемножечку будем там и копаться. Сколь ты запросишь? Хочешь, допустим, шесть тыщек баксов, брат?

Тычет деньги, не ведая, кто я стал и в каком дерьме! Крутит хилые сто тыщ долларов и рад деньги дать, чтобы хвастаться, что не просто жлоб, но душой богат! А он кто? Он актёришка, отряжённый в Московию. Лицедей, завербованный нанести мне удар - образумить, вбить кол в мятежника. В этот раз логос впрямь умней, не как в девке, нывшей 'Христосиком', кто терпел-де и нам велел, и плюс 'образ-подобие'; дескать, сам 'Бох Исус' в ней! Днесь, без прельщения, без примеров о 'травках', что 'не прядут'-де, логос мне с ходу: делай лингвистику! Я пытался. Но я был ткнут в Б. Б., как в бетон. С Магнатиком - ход конём, да? Он, типа, донный, почвенный, от земли как от истины?.. Опоздал, гонец! Я постиг, чтó сжирает нас! Кончив с брáтиной (знаком смыслов, норм, идеалов, догм и традиций, что все от логоса), я теперь - в словоборчестве. Не вернуть меня в фальшь лингвистики как жреца, что блюдёт сотни, тысячи, миллионы фраз. С 'Новым Словом' я справился, - с двумя тысячами Р. Х. то бишь, восхотев быть не 'лилией кольми паче', - с сиклями, взяв свои тридцать сребреников (вдруг 'сребреники', не хвалимые прежде 'сикли'), я вмиг покончу со 'Словом Ветхим', то есть с 'Писанием', с пятью тысячами лет прежних. Ну, а за ними дальше - До-словие и Про-лог (До логоса), рай с Адамом-Не-Падшим, с Евой Невинною... Что он ждёт? Опоздал ведь!

- Шесть тысяч долларов?

Взгляд его был нетрезвым. - Я и тогда сказал, что желаю твой дом. Не вспомнилось?

- Мало.

- Брат, ну, а семь пускай?

- Ты про что?

- Про усадьбу. - Он тронул чайник, чтоб налить пиалý свою. - У меня поле к Квасовке, а она не моя? Нельзя так... Я восемь тыщ даю. Огромадные деньги! Делай науку, также машину, 'нивка' сгнила твоя.

Ишь, ты! Хочет усадьбу в га почти? с садом? к пойме на выступе близ Тенявино по один бок, к городу? и к Мансарово по другой бок?.. Мне она - к торжеству меня, додерзнувшего выше бога! В Квасовке - истина! Там ложь прервана и декорум сожжён почти; там святилище будет, а не зиндан в Чечне и не морг, не кресты жертвий логосу! Там явилось ОНО. Потому-то мой первенец, в слове мёртвый, живой там! Около речки, где ложь иссякнула, где, разъяв обман, не расставленный с прочностью (мол, зачем в глуши?), - встал РОСТОК. Мне б помочь ему, чтоб, как мальчик мой, они все поднялись вдруг, званные мёртвыми, и снесли мираж! (Без меня: я успею закрыть путь мерзости слова в квасовский ренессанс, всё).