Милиция?

- Что малчышь? Нэ уехал? Врэмя давалы? Есть заявлэние; жэнщину Дарью, эту, с Мансарово, ты насыловал. Также ты Дану, а ей шэснаццать, и она дура. Была не стыдно? Эти Кубякины, Николай с Анатолый, ты дал им 'ниву', чтобы малчали, и в них ружьём стрэлял. Ты маньяк? Бэдных женщин? Люды жалэют. И Николай Николаич, сам, из Госдумы, тоже жалэет! Нэмцы жалэют. Даже Кубякины... Только я тэбя знаю... - Он поднял бланк. - Что?

- Верочки... -  shх я. Я мог без слов внушать.

- Ллойд и Кэмпбелл... Пэ Квашнину... вступившем... по завэщанию... Лондон банк в соотвэтствии с волэй... освобождённые от налогов сто мыллионов двэсти пятнаццать... - Он снял фуражку вытереть пот. - Вы эта... Павел Михалович, вы бальшой пэрсон. Паздравлаю. Очень бальшой стал! А Николай Николаич? Он эта знает?

- Он мне и власть здесь сдал, - хохотнул я. - Я здесь хозяин. Будет по Мóэму.

- Здэсь по-вашему?

- Нет, по Мóэму, кто сказал, что не муки, успех полезен... Лучше я стал, скажи?

Он отвёл фонарь.

- Гаспадин Квашнин, я Саидов. Вам помогать долг... А тот Кубякин - в турьму... Ещё пысьмо... - он вручил мне листок и сгинул.

Я прочёл Верочки: 'Страшно. Если возможно, как вы, измыслить, разум преступен. И вы не боретесь, как хвалились вы, со словами, а вы творите их. И не в выдумках дело, а вы внутри гнил...'

Я канул в пойму, чтоб рыть близ трупа.

Дождь низвергался; речка шумела, и я зарыл его, мл. Закваскина, на косе близ вод...

Всё сменилось, странно и дивно: кончился ливень, ветер развеял мглу; тишь объяла мир до основ. Встал месяц, осеребрив всё: склоны и речку, травы и ивы...

Тени шли тропкой - истина и мой мальчик...