Шмыгов, Хвалыня, Марка и Верочка, и та дрянь девка-'глýховка' - все в меня лезли смыслами, как в ущелье без эха, что не ответит... Да, не ответит вообще вот-вот... Ну, и ладно... Я помолчу... Исихия, акт молчания ради нечто. Сим победиши!.. 'Ясно давным-давно, все слова суть гавно', я вспомнил.
В 'Лавке антик' (антикварный салон, магаз). Свет высвечивал натуральный-де хаос как бы без полок и без витрин. По столикам, возвышениям, драпированным бархатом, на полу были древности: аркебузы и глевии, сундучки и диванчики, поставцы и гигантские вазы, бронзы, фарфоры, чуть ли не танские, плюс комплекты посуды. Был набор филимонова, гжели, жóстова, хохломы и федоскина. Допотопный рундук из дуба полнили чаши, кубки, корчаги, блюда, ендóвы, все позолочены. Дорогие же редкости (табакерка из золота, костяная поделка лебедя в шаре и ковш мочиков) прятались, как изделия ювелирные (ложки, вилки, подсвечники, бижутерия), под стеклом. Всюду люстры - как сталактиты - висли до пола. На гобеленах - разные герцоги, паруса, шлейфы, пиршества, променады и зáмки. Тут и там книги в кожаных фраках, каменный идол, майя-тольтекский. Был салон эклектичен, в лад вкусам каждого. Покупайте эстетику, украшайтесь!.. Вышли охранник, девушки, менеджер. Шмыгов бросил мне, что всё сделает. Мы прошли в кабинет, где был сейф, стулья, стол, шкафчик с разными книжками и особенный инструмент, плюс ноут. Менеджер сел за стол. И сидящий был он высок. (И молод: в белой рубашке с галстуком мальчик). Хрустнувши пальцами, он сцепил их; россыпь веснушек, рассредоточенный беглый взор, курносость, бледные щёки, бледные губы.
- Так... У вас что? - Он кашлянул и сменил резко позу, чтоб спрятать ногу.
Шмыгов осклабился. - А гарантии компетентности? Мы, клиент, вправе быть за инкогнито; вы же... Кстати, позволено ли нам сесть?
- Понял! - тот спохватился. - Сядьте и здравствуйте. Звать меня Николай Николаевич, или Пáсынков. Я являюсь здесь продавец и эксперт. Это вот... видите? - ткнул он комканно в галстук свой, в персоналку.
- Нет проблем. - Шмыгов сел со мной на диванчик, нас умалявший перед сидевшим в фас в кресле дылдой, что собирался, верно, грызть ноготь среднего пальца, но удержался.
- С чем вы?
Я подал брáтину. Он прищурился, сморщив нос, отыскал нечто вроде монокля и наклонился... Сердце сдавило. Ибо различное: захотеть продать, говорить, что продам, понести на торг - и продать-таки, чтобы вещь взял чужой, инертный к древнему духу, в ней сохранённому, чтоб в ином мозгу она виделась как товар лишь... Страшно знать, что ты продал вещь, отстранил от себя строй мысливших, как, в двухтысячном от Р. Х., реликвия, что, пока, в тьме петровских зим, у него, у цалмейстера Квашнина Б. И., попадёт к Квашнину же... Пасынков тряс её, и вещь плакала. Он, моргнув, повернул её, где корунды, где было: 'День, иже створи бог, взрадуемся взвеселимся в он, яко бог избавляет ны от врагов наш и покори враг под стопы нам, главы змиевы сокрушаи'... Что ему? Пальцем трёт инкрустацию, правя лампу кронштейном, чтоб разглядеть всё.
Шмыгов позёвывал. Было душно и парко; я дёрнул ворот... Вот чего отвращался я, если Бог был в той девке: не сбыта брáтины, а того, что сгорит во мне, если это наступит... Шмыгов рассматривал сор на пальце. Вдруг он обмяк, что воск, постаревший бионт, органика: не директор шведского представительства, не студенческий конфидент мой, не фан нимфеток, не меценат юнца, не делец, не пьянчуга, не англоман, не пройда - а существо лишь, то, что рождается, длится, старится. Нужен он кому? Любит кто его? Каково ему за очками, явно ненужному?.. Сын в плену тоже лишний был, пусть не знал сперва, что не нужен; ибо не стали ведь выкупать его? Да, не стали. Именно я не стал... Каково это: вникнуть вдруг, что ты больше не нужен, битый, истерзанный сгусток плоти, вот как бездомная в ливне кошка? С чем был внутри себя, в своей муке? Верно, не верил, что его вызволят, - безнадёжно не верил, страшно, трагически, отгороженно от живых, фатальнейше, потому что не нужен, вник. Вроде нужен, но как-то деланно, прикладнó, искусственно, когда можно сказать, что: надобен, - но не так, чтоб терять из-за этого свой комфорт. Я...
Что же я лишь сегодня здесь?!
Впрочем, есть лишь рождение, рост, гибель. Тварность родится, ходит и тлеет. И мало разницы, как кому в этих трёх метафазах: фарт или муки? Шмыгов ловчила, Марка богатый, я неимущий, сына казнили... И что из этого? Сострадаю я древнеримскому греку, павшему в битве? Сколько рождалось, было и умерло? Ну, и что с того? Вот и первенец... Разом всё во мне кончилось, став чужим и предсмертным.
Шмыгов вдруг вскинулся:
- Да-с! Ни шатко ни валко вы! Битый час сидим. Вы могли бы представить, что у нас больше дел, кроме здесь сидеть, молодой чээк! Верно?
Пáсынков хмыкнул и стал пунцовым. - Вам нужно сразу? Я кончил колледж, практику в ГИМе, к вашему сведенью... И не час пока - полчаса, - говорил он с акцентом, кажется, с южным. - А экспертиза не просто так. Можно - бах! - и по весу. Вам это надо? Здесь не ломбард. Серьёзная экспертиза - это осмотр сперва, вес, анализ, выявить вставки... их у вас некомплектность... Также и ценность: может, подделка? Есть ведь такие - в оригинал, коль древние. Вы в ломбард не хотите? Там всё на граммы... Скажете, что продукт век семнадцатый, высшей пробы? Вам лишь бы сдать. А эксперт, если ошибся, платит зарплатой и... этим... имиджем. - Он вертел в пальцах брáтину. - У вас тонкости; взять хоть вставки... Я корунд не могу извлечь, потому-то - рефрактометром и микроскопом, чтобы: а! - твёрдость выяснить, бэ! - дисперсию, показатели преломления, дихроизм и Уфэ-показатель; также дефектность и класс огранки. Здесь всё не просто... Блин, нет корунда? Это вам минус... А серебро... Аргентум здесь?.. - Он по брáтине звякнул. - Не аппликé? Проверим... Пусть серебро: но ценное? При Петре пробу подняли до семьсот пятьдесят... До этого, раз семнадцатый, вы сказали...
- Век не семнадцатый. Кто сказал? Я молчал, - возразил я. - Век же - пятнадцатый.
- Ой, не может быть! - прыснул Пасынков. - В тот век русский аргентум был по метрической под пятьсот всего. Пётр зачем пробу поднял? Знаете? Серебро под пятьсот - плохое. Вроде как никель. Им торговать?
- Плевать мне. Ей лет шестьсот, - я злился. - В ней почерк Киева.
- Кто 'она' и кому 'в ней'?
- Брáтина, - вёл я.
- Fuck... - буркнул Шмыгов. - Нечто за рамками... Он нам пропись читает... Нас, милый, в банке ждут! Дилетант вы. Впрямь, не экспéрт, а эксперт!
Тот опрокинулся худобой своей в кресло, так что катнул к стене, и продолжил: - Это не брáтина. Форма брáтин иная, шарообразная, и без ручек... да и поддон не толст, умолчим про рисунки. Что это? Кубок! Ёмкость для пиршеств... - Он повёл взглядом с лёгкой усмешкой. - Так гибнут мифы... - и подкатил к столу вновь взять брáтину. - Не темнеет. Должен бы... Скань невнятная... Стилизация? Серебро на глаз чище... Или вы чистили, чтоб продать подороже? - Фыркнув, он кончил: - Всё... Нет, ещё взгляну, визуально-метрически... - Он пропал в смежной комнате, комментируя: - Я ведь спец... Метод прост... Камень вымажу маслом, - камень пробирный... насухо вытру... краем по вещи... и эталонной иглой затем... след сравню... выясняется проба. Весь визуально, в целом, метрический...
Нёсся шум, ладно логике слов его.
- Дилетанты - символ эпохи. - Шмыгов, тряхнув рукав с неприметной соринкой, сморщился. - Впрочем, слишком - эпоха. Лучше безвременье. Купит быдло диплом - и éксперт, и даже спец... Однако, нам бы успеть в банк... Dear, принёс печать?
И на мой кивок он кивнул.
'Спец', выйдя, брáтину поместил на стол. Хрустнул длинными баскетбольными пальцами, глядя в сторону. - Серебро не ахти что... Проба шестьсот... там сплавы... Далее, изумруды... есть и сапфиры... Качество бедное. И подделано... Николаевский век, не ранее... Про коррозию? Нанесли её, чтобы типа под древность; также и полосы - под отливку... Я ценю - тысяч пять вещь. Нет интереса. Так что вы думайте... Скань невнятная...
