Он дарил своим вниманием все. И, сознавая это, страдал. И был счастлив.
Напротив него сел какой-то мужчина, держа перед собой газету. Килрой посмотрел на ее обратную сторону, на улыбающееся лицо девушки, которая наливала лимонад и ласково поглядывала на него. Килрой попросил счет, Килрою захотелось немедленно уйти отсюда.
— Что значит быть остроумным? — спросил кто-то. Килрой не стал прислушиваться, ответ на этот вопрос был ему давным-давно известен. Он расплатился и поспешил уйти из кафе. Человек, который так неожиданно сел за его столик, перевернул газету и застыл в изумлении, прочитав на обратной стороне: Kilroy was here. Остроумная выходка, которую он вполне мог бы оценить по достоинству, но Килрой уже шагал по тротуару, спешил к вокзалу. Нет его, ушел.
Итак, что такое остроумный человек? Это тот, кто сам себе задает загадки. Тот, кто спрашивает себя, долго ли еще будет кувшин ходить по воду, пока разобьется. Такой человек — самый большой забавник на свете. Относится ли это к нему, Килрою?
Он никому не известен. Никто, никто в целом мире не знает о его существовании. Не знает, что он, Килрой, существует, что он человек, один из многих, и все же…
Но разве не может случиться, думал он, что в один прекрасный день кто-нибудь подойдет к нему, протянет руку и спросит: «Ты Килрой?» Да, разве не может случиться, что стоит он, к примеру, утром в очереди за билетом — ведь он много раз стоял в очереди, конечно не ради билета, а просто так, чтобы поприсутствовать,— стоит он, значит, в очереди, а на спине у него приколота бумажка с надписью «Я — Килрой», но он об этом даже не подозревает? Ну в самом деле, сколько же может так продолжаться?
ВЕДЬМИНО ГНЕЗДО
Перевод С. Баженова
Стремление в любом вопросе примирить все точки зрения, счастливая способность радоваться, ненавязчиво указывая, что доводы сторон относительны, как и все на свете, привычка ссылаться на обстоятельства, позволяющие считать «хорошим» то, что называют «плохим», — эти качества снискали Андре в кругу его ближайших знакомых прозвище «философа»; в этом прозвище равно звучало и дружеское восхищение, и недоверие, и обидная снисходительность: но ничего не поделаешь, таков уж был его образ мыслей. Зато, когда знакомые, пускаясь в рассуждения, запутывались в них и впадали в состояние беспомощного беспокойства, эта «философия» всегда дарила ему ощущение свободы, покоя и даже некоторой беспечности.
Он содержал небольшое кафе. Умозрительные рассуждения не были его профессией, впрочем, их вообще едва ли можно считать профессией, равно как и обслуживание посетителей нельзя считать призванием, — просто все это входило в обязанности владельца кафе. Тот, кто по обязанности угощает других, сам обычно едой не увлекается — так было и с его философией: он размышлял в меру, иногда не задумываясь ни о чем по целым дням, и размышления предпочитал серьезные, то есть логичные и реалистические, а не заумные химеры вроде тех мыслей, которые доставили ему столько переживаний в памятный летний полдень много лет назад.
Он вырос в сельской глуши. Отец его, лесоруб, с восходом солнца уходил на работу в лес. Жизнь и детские игры Андре протекали возле родительского дома. От большой проезжей дороги вела узенькая извилистая тропинка, которая выводила мальчика отсюда в большой мир, как отец называл все, что лежало за пределами леса. Благодаря ей Андре вскоре узнал, что у поворота большой дороги, в конце широкой въездной аллеи, полускрытое зеленью, возвышалось величественное белое здание со множеством окон и входной дверью, которая сверкала, как золотая; но вход охраняли два каменных льва, стоявшие по сторонам его на низеньких стенках, поэтому Андре не смел подойти близко, впрочем, ворота в начале аллеи были заперты, и, чтобы попасть в парк, пришлось бы перелезать через ограду; на его вопрос дома: «Кто там живет?» — отец ответил:
— Никто, это загородная резиденция короля.
— Так, значит, это дворец.
С каждым днем Андре все глубже знакомился с тем, что его окружало, все больше узнавал о мире в целом и особенно о мире самого леса. Когда они стали ходить в лес вдвоем, отец часто рассказывал ему о вражде между деревьями в лесу, об их гибели в этой борьбе, предостерегал от ядовитых змей, скрывавшихся в траве, показывал гнезда мелких птиц, разоренные сороками, и мало-помалу Андре перестал бояться леса, чувствуя полное единение с отцом, который в этом царстве беспощадной вражды был верховным Судией. И пусть отец мало что мог рассказать про Дворец, зато о лесе он знал решительно все.
— Лес — это интереснейшая штука, — часто говаривал отец, — потому что там идет война, которая не прекращается ни днем, ни ночью и не прекратится никогда.
Взять, к примеру, бук, что рос неподалеку, среди высоких сосен. В своем стремлении к свету, который заслоняли от него соседние деревья, он рос только в вышину, одним голым стволом, почти без ветвей, и этим походил на сосну, но он не был сосной, и вот однажды утром они увидали, что он сломался, а его небольшая, но гордая макушка бессильно поникла к земле, усыпанной сосновыми иглами. Так погиб бук, который рос один среди враждебных ему сосен.
Как велик был этот лес и далеко ли уходил он на запад, не знал никто. Когда Андре спросил об этом отца, тот ответил, что края леса не видно даже с вершины самого высокого дерева.
— Лес — это край света, и за ним ничего больше нет.
По-разному представлял себе Андре этот таинственный «край света», но всегда он казался ему отвратительным скопищем всяких бед, несчастий и зол, какие только существовали в детском воображении: львы, тигры, каракатицы и кровожадные пираты с «Летучего Голландца» — все Зло притаилось здесь и металось взад и вперед за крепкими оградами, как мечутся хищные звери в клетках, осужденные на вечное заточение; это можно было бы назвать фантазией, игрой детского воображения, если бы однажды он не столкнулся лицом к лицу с этим миром Зла.
Зайдя в лес глубже, чем всегда, он увидел тропинку; окруженная дремучими елями, она была такой сумрачной и зловещей, что он едва осмелился заглянуть подальше. Сломя голову бросился он домой, но уже на следующий день опять стоял там, в напряженном молчании, заложив руки за спину, как осужденный на смерть, и в страхе, в смертельном ужасе перед тем, что виднелось там, в конце жуткого, мрачного туннеля: там был огромный глаз, пристально глядевший на него.
Он убежал, но каждый день вновь отыскивал это место, останавливался и смотрел в мрачную дыру туннеля на того, кто там затаился и кто почему-то представлялся ему женщиной. Странная прожорливая тварь, она расположилась там, как паук в паутине, заботливо выращивая и оберегая мелких гаденышей, свое ядовитое ведьмино отродье. Она была опасна, страшно опасна, как может быть опасна только мать, защищающая своих детей. И пока он стоял там и смотрел, из логова доносились пронзительные злобные вопли. Она, ведьма, не шевелилась, только неистово визжала и неотрывно следила за ним своим единственным глазом, требуя, чтобы он убирался отсюда, чтобы не смел смотреть на то, что здесь происходит. Это место в лесу Андре назвал ведьминым гнездом, и теперь всякий раз, когда он слышал от матери, что с кем-то случилось несчастье, он уже догадывался, откуда оно взялось — отсюда, из этого ведьминого гнезда.
Порой, перевернув большой камень, он находил под ним множество омерзительных тварей, которые отчаянно копошились там, смертельно напуганные, что их обнаружили, и у него появлялись такие же мысли: вот оно, Зло, он поймал его на месте преступления, в самом логове; и тогда он безжалостно втаптывал в песок, уничтожал эту гнусную нечисть навсегда. Он понял, что Зло трусливо и слабосильно, что оно живет, размножается и вырастает сильным и опасным, только пока его не видят; потому-то всякое Зло и прячется в темноте.
