Я сам не помню, как мы добрались до рудничного двора, влились в обезумевшую от ужаса толпу, которая напирала на цепь охранников, вставших между людьми и проходом к подъемнику. Сзади напирали новые беглецы, и нас с Ганелем буквально вытолкали вперед, в первые ряды. Кто-то схватил меня за ворот куртки: я вначале не понял, кто это, а миг спустя узнал старшего штейгера Беруса.
- Вперед! - заорал штейгер, вытягивая нас с Ганелем из толпы - В клеть, быстро!
Я и сам не понял, как оказался внутри клети, забитой каторжниками. У меня еще промелькнула мысль - подъемник не сможет поднять переполненную клеть, трос обязательно порвется, и нас всех ждет страшная смерть. Ноги у меня подкосились, и решетчатый потолок клети начал с неописуемой скоростью уходить вверх, в темноту.
- Шевалье! - Крик Ганеля звучал снизу, из черной непроглядной бездны, раскрывшейся под моими ногами. - Шевальееееееееееее!
Теперь они не схватят меня, подумал я. Не смогут. Ничто не остановит этот полет, даже цепь. Я ухожу.
И это была последняя мысль.
***
Языки огня в костре пляшут бесконечный прекрасный танец, гипнотизирующий, зачаровывающий, непредсказуемый. Искры летят в ночное небо как светляки, присоединяясь к тысячам тысяч звезд. И еще голоса. Знакомые до боли, но я не могу вспомнить, где и когда я их слышал.
- Донн-Улайн. Это по-эльфийски.
- Да? В самом деле? И что это значит?
- Так назывался меч из легенды о Зералине. Он был Первым капитаном народа Денар. Когда его сын Улайн и дочь Донн погибли в сражении с нечистью, он приказал кузнецу выковать меч и назвал его в честь погибших детей. Он поклялся, что однажды вернется на берега Калах-Денара и освободит страну от врагов.
- Красиво. Это что за автор?
- Автор?
- Я хотел спросить - у кого вы это прочитали?
- Это легенда. Всего лишь легенда.
- Ага, это квента, Энбри! Домино, хорошее начало!
- Донн-Улайн. Это что-нибудь значит?
- У эльфов принято менять имя ребенку при достижении им совершеннолетия. Улайн был последним ребенком Зералина, потому и получил это имя. По-эльфийски Uhlainn значит "последний". А Donn на языке эльфов означает "надежда".
Голоса. Они говорят издалека, тихо, едва различимо, но сердце мое замирает, когда я слушаю их. Особенно один - говорит девушка. Это она рассказывает легенду о Зералине.
Боже, какой знакомый, родной, теплый голос!
Языки огня все ближе. Они сливаются в зыбкий узор, напоминающий изображение дракона. Дракон извивается в зловещем танце, но я понимаю, что чудовище не настоящее - это всего лишь татуировка на женской спине. Это совсем молодая женщина, почти девочка, танцует в языках пламени, обступивших ее со всех сторон. Приятное тепло сменяет пышущий жар, который наполняет все тело. Искры, летящие в ночь, начинают кричать на все голоса, и мне почему-то страшно от их криков.
-Знаешь, что бывает с магами, которых осудила имперская инквизиция?
- Нет.
- Им оставляют жизнь, но лишают разума. Для этих несчастных есть особая крепость-приют, где они прозябают как животные, до самой смерти...До самой смерти! До самой смерти, ха-ха-ха-ха!
Голоса все громче и громче, они врываются в мой разум. Они утверждают, что говорят правду, и я не могу возразить им. Они обвиняют, насмехаются, издеваются, жалеют.
- Твой мир сделал тебя беззубым, Эвальд!
- Твой мир сделал тебя беззубым, Эвальд!
- Твой мир сделал тебя беззубым, Эвальд!
- Ха-ха-ха-ха! Жалкий, жалкий, жалкий!
Нет, нет, нет, все совсем не так! Вы не знаете, вы не понимаете. Вы не можете меня осуждать за то, что я люблю ее!
- Enne Salard a`ditet a verien, noe Glennen aiette uthar Laenne ap`Flamenier!
- Да, все верно! Я говорю правду. Я люблю ее, люблю всем сердцем, и буду любить, пока существует этот мир...
***
- ... Истинно говорят, и я этому верю безоговорочно, что кость утопленника может быть сильным талисманом, оберегающим от урона сглазом и порчею, ежели оправить кусочек оной кости в серебро и носить постоянно на руке или на груди под одеждою, - бубнит тихий голос. - Равным образом сообщается, что кость утопленника помогает прорицать и предсказывать будущее, ибо не раз и не два наблюдал я, как прорицатели из числа так называемых stryheroi, этих безбожных языческих колдунов, коих еще возможно встретить в землях Нейфа, предсказывали людям будущее, держа во рту обломок кости утопленника... тьфу, мерзость какая!
Языки пламени перед моими глазами гаснут. Остается лепной узор на почерневшем от дыма сводчатом потолке, и бубнящий и вроде бы хорошо знакомый мне голос, в котором нет ничего жуткого:
- Львиный язык, он же тенелистник обыкновенный, растущий по всем имперским землям, от Запустья до Роздоля, как сообщается, равно обладает чудодейственным свойством защищать от черной порчи, ежели пять гран порошка его корня настоять в кварте красного вина и пить оный настой поутру и после вечерней молитвы... Чепуха, я сам это делал, и никакого эффекта! Пресвятая Матерь, сколько идиотов выдают себя за ученых!
- Ганель! - позвал я, узнав этот голос.
- Шевалье!
- Ганель, что происходит?
- Лежите, шевалье, лежите, вам нельзя делать резких движений, - Иустин Ганель смотрит на меня, и в его глазах искренняя радость. - Силы Добра, наконец-то! Уф, благодарение Матери, вы очнулись!
- Ганель, это вы?
- Конечно, я! Да, напугали вы нас на славу, сэр фламеньер. Сколько живу, никогда не видел такой скверной горячки. Но я тоже не заштатный докторишка, хе-хе! Мой бальзам...
- Где я, Ганель? - Я приподнял голову с подушки и попытался оглядеться.
- Мы в Эшевене, в Пограничной марке, добрый сэр.
- Как мы оказались... тут?
- Вас перевезли сюда из Хольдхейма на повозке. А я сопровождал вас, мне было так велено.
- Ганель, я хочу пить.
- Конечно, милорд. Сей момент!
- Ганель... помогите мне встать.
- Лучше вам...
- Черт вас возьми, помогите же!
С помощью ученого я попытался встать на ноги. Получилось. Легкое головокружение прошло быстро, и я смог оглядеться. Комната явно не тюремная камера. Что-то вроде спальни и кабинета одновременно. Нахлынувшая радость отняла силы, и я поспешил сесть на край кровати.
- Сколько времени я был болен? - спросил я.
- Пять дней. Вы еще легко отделались, хе-хе! Я много раз видел, как люди отдавали концы после таких приступов горячки. Как чувствуете себя, шевалье?
- Слабость. И голова кружится.
- Ничего, это не фатально. Позвольте, я посмотрю ваш пульс. - Ганель прислушался. - Сердце у вас подорвано болезнью, но это пройдет, уж поверьте мне. Вот только слабость еще долго будет вас мучить.
- Значит... мы больше не в тюрьме?
- Сейчас я позову мессира де Фанзака, он вам сам все объяснит. И принесу воды. А вы ложитесь и отдыхайте. Это самое лучшее, что вы сейчас можете сделать.
∙ Окончание легенды
Целебное питье, собственноручно приготовленное Ганелем (он с гордостью мне это сообщил), было мерзким на вкус, но слабость и тяжесть в теле стали меньше. Я смог с помощью Ганеля надеть чистую камизу и штаны и даже рискнул глянуть на себя в зеркало. Да, неплохо меня уделали два месяца каторги! В отросших волосах и бороде появилась седина, на лбу стали заметны морщины, глаза окружали болезненные тени. Я будто постарел на десять лет.
- Прекрасно, шевалье, вижу, вы вполне оправились от хвори, - мужской и смутно знакомый мне голос за спиной заставил меня вздрогнуть и обернуться.
Худощавый длинноволосый человек, одетый в охотничий костюм из бурой замши, стоял в дверях, заложив руки за спину, и не сводил с меня внимательных голубых глаз. У меня вдруг засосало под ложечкой - я понял, кто этот господин.
