Отвечать Павел не торопится – неплохо изучив обращавшуюся к нему особу, он знал, что в ответных репликах женщина, всецело перенявшая дурные манеры своего любовника Карманова, не нуждается. Объяснение, что «эктричество» по всему Петербургу выключается периодически, и так будет продолжаться до тех пор, пока не усовершенствуют оборудование, Ксения ни за что бы не приняла, ей требовались другие слова…

– Электрический ток, мадам, он везде! Он даже внутри вас!

Мадам напоминает циркового пони. Уголки глаз печально клонятся к ланитам, губки припухлы и, если бы не многочисленные морщины вокруг рта, могли бы зваться чувственными. Но, увы… Мадам далеко за сорок, а грустный взгляд из-под копны выцветших рыжих волос только усугубляет впечатление.

– Нелепицу городите, молодой человек! Все, что может быть внутри меня – кровь и водка!

– Спиртовой фонарь! – обрадовано воскликнул молодой человек. – Точно как на рекламном плакате. Но куда ему тягаться с электрическим!

Дернув плечом, мадам фыркнула.

Если верить откровениям сей особы, при рождении ее нарекли Ксантиппой – в честь жены эллинского мудреца Сократа, но темный народ со временем переименовал её в Ксенью. Впрочем, в отличие от тезки, чьей-либо женой ей стать не довелось – прозевала! Зато выдумывать лестные факты автобиографии дама была мастерица.

– В моей глубокой молодости, – любила рассказывать урожденная Ксантиппа, – к нам в дом хаживал один пожилой уже человек, рослый и сутулый, с длинными патлами, как у цыгана – ни одна уважающая себя девушка на такого не посмотрит. Всего и было у него, что взгляд страшный! Страшный, а как взглянет, так томно становится! И чем-то, между прочим, на вас похож, Пал Андреич! Такой же сумасшедший псих – одна учёная дурь на уме. Я маменьке говорила: у этого Дмитрия Ивановича, даром, что в возрасте мужчина, в голове ветер гуляет, а она: «Нет, учёный он!» Правильно я ему отказала: разве нормальный и приличный человек в одиночку полетит на воздушном шаре над Финским заливом? Псих – он и есть псих!

История о том, как член Императорской и ещё пяти десятков иностранных академий наук Дмитрий Менделеев чуть не улетел на аэростате к пруссакам, здесь, в меблирашках, по милости Ксении стала легендой. И всякий раз рассказ о давнем событии содержал новые факты – в зависимости от текущих обстоятельств^[29].

– Жили бы сейчас в Болово, мадам, – Циммеру и раньше приходилось играть в эту игру. – Представьте, пасторальный пейзаж за окном прогоняет высокие думы прочь от почтенной вдовы мирового светила. По выходным и праздникам в гости наезжают респектабельные господа и прелестные молодые женщины – всё дети ваши и Дмитрия Ивановича…

Ксантиппа-Ксения смотрит в стенку. Но не так, как человек, вознамерившийся кинуться и разбить лоб, а так, словно там, на грязноватой извёстке, как на синематографическом экране, проплывают картины непрожитой жизни.

– …В просторной прихожей стоит дорогой телефон с золочёной рукояткой, –продолжил Циммер вдохновенно. – Время от времени он разражается пронзительным звоном – то аристократы и хозяйки столичных салонов справляются о вашем здоровье, договариваются о визитах…

«Наверняка, раньше была красавицей, – думал Павел. – Всё искала, кому бы сбыть себя подороже, вот и пропустила настоящее счастье – какого-нибудь молодого, но небогатого. Тот потом женился на другой и преуспел в жизни, а в твоих россказнях он превратился в самого Менделеева. Ты же не товар, дура! Женская красота и молодость – суть капитал. А капитал надо вкладывать – так утверждает модный немецкий экономист Карл Маркс. В потенциал вкладывать, в неразработанную золотую жилу, пока на оную никто лапу не наложил. Готовые рудники уже принадлежат другим – тем, кто не растерялся в своё время! А так…, кто ты теперь? Содержанка без прав, зато с подростком-заугольником^[30] на руках. В любой момент можешь оказаться на улице, что, зная Карманова, однажды и случится… Кстати, на ум приходит ещё одно интересное сравнение: кармановский старый дом, с только что подновлённой вывеской и напрочь прогнившей крышей – против электрической компании Никола Тесла! Всем ясно – будущее за электричеством, но мистер Тесла никак не может найти средств для работы, зато доходные дома повсеместно растут как грибы! Так что, не одна Ксения-Ксантиппа – дура!»

– Конец фильма! – сказал он вслух, а про себя закончил: «Прос..ли вы жизнь, мадам…».

Грустные лошадиные глаза Ксении не отрывались от стены, и отблескивали в них очевидно воображаемые меноры и свещники^[31] богатых салонов, а может, и яркий огонь камина в уютной усадьбе покойного Дмитрия Ивановича Менделеева.

Павел Андреевич отошёл, оставив женщину в плену её грёз.

Первый этаж доходного дома постепенно забивался обычной публикой. Некоторых здесь Циммер знал по именам-прозвищам. Нищие сбились кучкой в углу, слева от входа, лица у всех серые, лишь у Карпа физиономия довольная, как у Марата, пригласившего мадемуазель Корде в ванную.

Лихих людей сегодня немного – только неразлучные друзья Спиридончик и Похабник. Последнего свои прозывают как-то иначе, но сам он зовет себя Похабником. Пусть будет! Циммер скользил взглядом по лицам, отыскивая знакомых.

Между тем, Карп взялся нецензурно ругать скудного рассудком парня по имени Тарас.

– Я думал, хоть у вас равенство и братство, – разочаровано зевнул Циммер.

– Братство – да, – осклабился Карп, потеряв интерес к парню. – Друг за друга чужаку башку проломим. Так и у иженевров, поди, так, али нет?

Циммер проглотил сомнительное утверждение, лишь бы не сбивать с мысли Карпа. Уж очень забавно стервец умеет рассуждать…

– А равенство… Так мы ж от рожденья разной масти, али не так? И не то, что ты в Франкхерте родился, а я в Переплясово, а по-другому. Не так?

Молодой человек ждал продолжения, но собеседник сбился с серьезного тона и решил объяснять на примере, стараясь для лучшего понимания говорить более-менее грамотно:

– Гляди, я нищий, зовусь бакшаком, люди спрашивают у меня совета и слушают, коль скажу, а есть ишшо «колуны» и «иерусалимцы». Колуны дают мзду в деревенской церкви, получают сборную книжку и таскаются по Руси-матушке, за милостыней. Воротясь, церкви отдают рублей сто, остальное – свое. Всего и делов-то! Дурак сможет! В Сарайках и Инсарске цельные деревени поголовно таким промышляют.

– А иерусалимцы? – спросил интересующийся нищенской иерархией инженер.

– Шельмы они, – просто ответил Карп, но все-таки решил пояснить. – Отщепляют от угла дома щепочку и вопят, что ходили в Иерусалим, взяли щепу от Гроба Господня…

Тут Карпа перебили…

– А я знал-на, что у них тиликон^[32]?! – громогласно оправдывался здоровяк Спиридончик. – Аще фраер-на с присталетом^[33] попёр, кукукнулся, бля!

Пока Павел глядел на вора, Карп вновь приступил к малахольному парню, который с идиотским видом принялся грызть сухарь.

– Эх ты, солоха^[34]! – Куды тебе буквы-то читать?! Не-е-е, ты, Тараска – человек конченый, не выйдет из тебя вора!

– Чевой-то? – возмутился парень.

– На кой тебе сдалася хозяйская газета, коль ты грамоте не обученный?! – злобно прошипел Карп. – Благодетель весь дом таперича перевернёт, из людей душу вынет и кровь выпьет. За такую подставу разве ж тебя люди пожалуют? Ни в жисть! Спину сломают, ей-ей! А со сломанной спиной много не наворуешь… Подь, положь газету, где лежала, дурень!

Когда Тарас исчез, Карп совсем другим тоном обратился к Циммеру:

– Павлуша, ты это… Мы тут вечерять надыбали, не погнушайся с нами присесть – чай, не чужой человек…

Как откажешь в столь простой и трогательной просьбе? Павел Андреевич согласился, только тайком подозвал воротившегося Антипку и, выдав два пятака, отправил за провизией.

Вскоре поставили стол, и тотчас на нём воцарилась четверть водки, а в подданство к ней – в изобилии – немудрёные яства.

Разговоры за столом пошли соответствующие: