– Ваше экселенство! Соблаговолите поосторожничать – здесь, изволите ли видеть, слякотно-с!

Вскоре поднялись на пологую горку, освещенную многочисленными факелами. На самой вершине различался легко узнаваемый силуэт виселицы. Неподалёку собралась изрядная публика – человек никак не менее тридцати.

– Представители черносотенских организаций, – шепнул Каган на ухо Мастеру.

Тот удивлённо уставился на собеседника.

– Дмитрий Богров – еврей, – пояснил Каган. – То, что покушение на премьер-министра совершил именно еврей, многих в России повергло в ярость. Поэтому власти решили допустить на казнь наиболее рьяных националистов – так сказать, для успокоения общественного мнения. Да-да, взгляды этих людей столь дремучи, что понятие интернационализма, а равно его сила, им совершенно неведомы.

Мастер кивнул, выразив таким манером удовлетворение то ли полученным объяснением, то ли состоянием взглядов местного общества.

Под виселицей усердствовал палач.

– Что за человек, достаточно ли надёжен? – указав на него, поинтересовался Мастер.

– Душегуб-душитель из приговорённых каторжан, – пожал плечами Каган. – Опыта в подобных делах ему не занимать.

– Не извольте беспокоиться, ваше экселенство, человек выполнит свою работу наилучшим образом-с, для того ему кое-что обещано, – скороговоркой добавил Цыганов.

Движения палача, которыми тот вязал петлю – ловкие, спорые – не оставляли сомнений относительно данной ему рекомендации, и Великий Мастер отвернулся в другую сторону.

Время тянулось медленно, неприятный ночной холодок пробирал до самых костей. Великий Мастер пришёл к неутешительному выводу, что нынешняя промозглая ночь в будущем непременно ещё напомнит о себе тем изнуряющим сухим кашлем, что время от времени терзал его лёгкие, и который (к чему скрывать!) так его, врача по образованию, пугал. Но также не подлежала сомнению необходимость личного присутствия главы Ордена в этом гиблом месте в столь поздний час. Присутствия, коему предшествовали утомительный путь из Парижа и тайное пересечение границы. Сколь ни расторопны Каган с Покровителем, но последнюю точку в длинном и сложном деле надлежит поставить именно ему, Мастеру – и никому другому! Подручным можно доверять промежуточные этапы, но не конечный.

Наконец со стороны крепостного каземата показалась небольшая процессия. Впереди вышагивал жандармский подполковник, очевидно, командующий экзекуцией, а с ним – два судебных чиновника. Следом, в плотном окружении солдат – приговорённый со скованными за спиной руками. Одет Багров был в сильно потрёпанную фрачную пару. Манишка отсутствовала, что открывало взорам присутствующих обнажённые шею и грудь. Лицо носило следы застарелых побоев. Рядом с осуждённым шествовал раввин.

При виде убийцы-террориста представители общественности разразились проклятиями, однако Богров и бровью не повёл – остановившись, где указали, спокойно принялся ожидать своей участи.

Мужество, с каким держался этот человек на краю могилы, повергло черносотенцев в ещё большее бешенство, нежели то, в котором они пребывали до сих пор. Следуя приказанию Цыганова, жандармское оцепление сомкнуло ряды, надёжно отгородив осуждённого от толпы – во избежание эксцессов.

– Экзекутор, делай своё дело! – крикнул жандармский подполковник. Присутствующие встретили эту команду одобрительными возгласами.

Палач неспешно взял в руки белый холщовый мешок, развернул и приглашающе кивнул Богрову. Тот с надеждой глянул в глаза жандармскому подполковнику, а затем, твёрдо отстранив приникшего вплотную раввина, взошел на табурет и склонил голову, на которую тотчас же надели мешок, а следом – петлю. Проверив, свободно ли скользит верёвка, палач поддержал за локоть утратившего на миг равновесие Богрова.

– Гляди-ка, под локоток взял…, чисто барышню в экипаж подсаживает! – крикнул кто-то из толпы, на что тут же последовал единодушный взрыв хохота.

– Эй, палач, ты бы эту гадину ещё «Ниамой^[5]» побрызгал, чтобы не так воняла, когда в петле обосрётся! – все не унимался тот же весёлый голос из толпы.

Зато другой – грубый и яростный – взревел с неприкрытой угрозой:

– Миндальничать изволишь, господин экзекутор, милосердничать?! Нет уж, расстарайся так, чтобы голубчик полною мерой изведал причитающуюся ему «счастливую» судьбу, а не то мы тебя мигом рядом пристроим – на перекладине места в самый раз, обоим хватит.

Тут из под холщёвого мешка-савана послышалось отчётливое:

– Не нужно мне иного счастья, чем то, что я испытал при известии о кончине Столыпина!

«Хорошо сказано, – про себя усмехнулся Великий Мастер. – Интересно, игра это или же истинный пафос…»

– Ах, ты, сволочь! – дружно ахнула общественность.

Палач поспешил выбить табуретку, и повешенный начал извиваться в воздухе, словно пескарь на уде. Но вдруг – о чудо! – он выскользнул из скользких объятий верёвки и грянулся оземь.

– Ух, ты! – возбуждённо закричали зрители, напирая на оцепление. – Смерть ему!

Великий Мастер, с исказившимся от гнева лицом, повернулся к Кагану и прошипел:

– Что за палач, скаж-ж-ите на милость, по ваш-ш-ему, это – душегуб-душ-ш-итель?!..

Поручик Цыганов, сыпля на все стороны матюгами, кинулся к виселице. Тем временем незадачливый палач (который, видимо, чересчур переусердствовал, намыливая верёвку) постарался исправить оплошность, но осуждённый теперь отчего-то утратил прежнюю решимость и принялся упираться, ни в какую не желая повторно залазить на табуретку.

– Сволочи! Обманули!!! – надрывно закричал он, втягивая ртом холщовую ткань.

Вот тут Цыганов подоспел в самый раз – вдвоём с палачом они облапили Богрова, без всякой табуретки вздели болезного на нужную высоту, изловчившись, набросили на шею петлю и резко отпустили.

– Сволочи!!! – успел страшно крикнуть убийца и захрипел, выплясывая в петле.

– В последний свой миг он окончательно прозрел, – тихо и удручённо сказал Избранный Каган. – Зря, мог бы уйти, не испытав страха…

– Господа, по просьбе присутствующих сей танец исполняется повторно, на бис! – хохотнул до того молчавший подполковник-жандарм. Сказанное мигом разрядило обстановку, черносотенцы разразились аплодисментами:

– Браво!!! Бис!!!

В этот момент, ко всеобщей радости, повешенный обмочился.

Вокруг хохотали, но Великий Мастер напряжённо наблюдал за происходящим – плечи его облегчённо опустились лишь после того, как судебный врач констатировал смерть казнённого.

– Три часа двадцать минут пополуночи, всё кончено! – отпустив безжизненную руку, громко возвестил врач.

– Всё кончено! – эхом повторил Великий Мастер, отступая на несколько шагов назад – туда, куда не доставал свет факелов.

Публика начала расходиться. Шутками сыпали многие, некоторые даже пели, из чего следовало, что люди весьма довольны представленным зрелищем.

Подполковник, что командовал казнью, безошибочно отыскал во мраке главу Ордена – видимо, ни на минуту не выпускал того из поля зрения. Приблизившись тяжёлой походкой пехотного офицера, он остановился так, чтобы оставаться на свету, и почтительно поклонился:

– Экселенс!

Великий Мастер кивнул, пытливо разглядывая жандарма. С их последней встречи Тайный Покровитель изменился мало: всё та же высокая, крепко сбитая фигура, суровое лицо. Разве что немного седины прибавилось в пышных бакенбардах…

Избранный Каган встал рядом с наставником. Тот, с фальшивой кротостью, обратился к Тайному Покровителю:

– Надеюсь, вы не откажетесь проводить нас к экипажу? Только потрудитесь захватить два фонаря – на случай, если один разобьётся…

С помощью расторопного Цыганова пожелание главы Ордена исполнилось с похвальной быстротой, и вот уже три смутные фигуры, вооружившись парой фонарей, начали спускаться с Лысой горы.

– Итак, пешку сменяли на ферзя, – погодя, нарушил молчание Великий Мастер. – Ход сделан ловкий, с этим не поспоришь, но у противной стороны остаются ещё сильные фигуры, способные повлиять на общий исход партии. Немало сильных фигур! Заботу о них я решил всецело возложить на вас, достопочтенный Тайный Покровитель.