Обдав Германа ароматом дорогих духов, Ольга подхватила его под руку и повела прочь.

– Я читала о вас в газетах, – сказала актриса, лишь только они вышли в парк. – И очень рада встретить соотечественника и единомышленника. Только вы совсем не похожи на профессора – никогда раньше не встречала учёных с лицами римских патрициев и фигурами атлетов. Спортом увлекаетесь? Скажите, вы случайно не лыжник?

С этими словами «Государственная актриса Третьего Рейха» Ольга Чехова обворожительно улыбнулась сотруднику Аненербе Герману Крыжановскому и подала для поцелуя свою восхитительной формы руку.

…Через несколько часов в окрестностях Мюнхена заработал мощный радиопередатчик. Радистка, работавшая на Ольгу Чехову, слыла виртуозом своего дела и могла выдавать в эфир до трёхсот знаков в минуту. Соответственно передача вышла настолько молниеносной, что осталась совершенно незамеченной для пеленгаторов гестапо. Но, даже перехвати немцы сообщение, прочитать его не смогли бы, ибо «книжный код^[61]» расшифровке не поддаётся. На столе наркома внутренних дел СССР текст выглядел следующим образом: «Лыжник вышел на трассу тчк Мерлин^[62]»

Часть 2

Тайна Тибета

«Глубокоуважаемый господин король Гитлер, правитель Германии. Да пребудет с Вами здоровье, радость Покоя и Добродетели! Сейчас вы трудитесь над созданием обширного государства на расовой основе. Поэтому прибывший ныне руководитель немецкой экспедиции саиб Шеффер не имел никаких трудностей в пути по Тибету. Примите, Ваша Светлость, король Гитлер, наши заверения в дальнейшей дружбе!

Написано 18 числа первого тибетского месяца, года Земляного зайца (1939)».

Письмо регента Тибета Квотухту, адресованное Адольфу Гитлеру и привезённое Э. Шеффером из Лхасы в Берлин в 1939 году.

Глава 1

Встреча с мистером Голдом

28 апреля 1939 г. Небеса над Бенгалией, Британская Индия.

Полёт длился больше суток. Наплевав на назойливый шум двигателя, Герман несколько раз засыпал и поэтому не мог точно высчитать время, проведённое в воздухе. Посадка в Турции оставила по себе неприятные воспоминания, связанные с болью в ушах и пререканиями с местными властями из-за разницы во взглядах относительно цены на авиационный бензин. После взлёта они с Евой поели консервов и шоколаду, но Герман уже не мог уснуть, сколько не пытался. Весь оставшийся путь он болтал с прекрасной фройляйн о разных глупостях, безошибочно рассудив, что подобным способом время убивается проще всего.

Компактный пассажирский лайнер М20b Вилли Мессершмитта^[63] изнутри больше напоминал вагон. Жесткие кресла, обитые кожей, квадратные окошки в обрамлении ламбрекенов и металлические поручни – точь-в-точь как в ленинградском трамвае. Только вот странно, что за окнами проплывают не стальная полоска канала или мост-красавец, а ватные валики облаков. Позже и вовсе – под натруженными крыльями железного москита раскинулся лесной массив, знаменитые бенгальские джунгли, а справа от них в божественном презрении к смертным, забравшимся в эмпиреи, застыл Хугли – приток священной реки Ганг.

Ева коснулась плеча Германа, знаками дав понять, что аэроплан начал снижение, и вот уже подлокотники нещадно сминаются судорожной хваткой, а губы шепчут молитву. Железная машина, мгновение назад казавшаяся приклёпанной к небосводу, резко устремляется к земле подобно падающему с ветки пожухлому листу. Герман силится в окне углядеть посадочную полосу и хорошо, что ему это не удается – с высоты грунтовая дорожка выглядит не толще конского волоса. Мотор трубит, как почитаемый индусами слон счастья – могучий Ганеша, крылья дрожат от усилий. Приземление. Многократное приземление, толчок за толчком сотрясают самолёт, и вот он, наконец, катится по грунтовке, и уже можно перевести дух – полет закончен.

Эрнст Шеффер, такой же уверенный как всегда, вскочил с кресла и подхватил притороченный к спинке рюкзак.

– Выбирайтесь, коллеги, жду вас у машины, – весело сообщил он, даже не удостоверясь, действительно ли их встречают. Уверенный, как всегда.

Самое жаркое время года в дельте Ганга – с марта по май, по крайней мере, так пишут. В справедливости этого утверждения Герман убедился, едва выйдя из салона наружу. С неба джунгли виделись мокрыми от росы, но тропическому солнцу хватило мгновения, чтобы выжечь всякую мысль о влаге и жизни. На взлетной полосе дрожит пыльная стена, брюхо самолета нервно потрескивает и нещадный жар укутывает путешественников шерстяным одеялом зноя. Метрах в десяти вплавлена в грунт странная пародия на автомобиль, которую в здешнем обиходе называют «мотор».

После того, как прибывшие погрузились в «мотор», начальник экспедиции представил им темнолицего человека в европейской одежде:

– Наш проводник и переводчик господин Каранихи. Он некоторое время работал при германской дипломатической миссии и немного выучился языку. Думаю, пользу от его услуг трудно переоценить.

– Саиб, – изогнулся в поклоне индус, головой упершись в боковую дверцу. – Рад снова видеть вас на священной земле. Куда прикажете ехать?

Шеффер на мгновение задумался и объявил:

– Скажи водителю, пусть везет в порт!

Зловеще заскрежетав, «мотор» пустился в путь. В салон, крытый брезентом, немедленно залетела парочка огромных мух и принялась гудеть едва ли не громче двигателя, взрыкивающего на ухабах.

Калькутта предстала немного не такой, как изображено в рекламных проспектах индийского экспресса: зной и удушливый смрад заставляют непривычного к таким вещам европейца желать поскорее добраться до гостиницы или куда он там направлялся. Но не тут-то было – по запруженным улицам машина плетется со скоростью пешехода, вдобавок, встречные шудры^[64] норовят заглянуть в салон. Правда, как ни глупо смотрятся пять человек, скрюченных в крохотной кабине, никто из прохожих не смеется. Возможно, сам по себе автомобиль настолько поднимает статус едущего в нем, что…

– Смотрите, там йоги! – радостно воскликнула Ева.

Действительно, по краям улицы юлами-переростками вертятся хатха-йоги^[65], то складываясь в какую-то причудливую гимнастическую мозаику, то снова принимая человеческий облик. Рядом с ними – факиры, разинув рот, демонстрируют искусство глотания шпаг или горящих факелов, иные зачаровывают беззубых змей. И на всю улицу кричит зазывала, обещая обезьяньи бои – дешево!

Автомобиль миновал ряд деревянных клеток. В них – не диковинная живность, а ярко одетые женщины.

– Кто это? – снова вскрикнула Ева, но теперь в её голосе звучал ужас.

– Проститутки, – последовал спокойный ответ Каранихи. – Шлюхи. Но пусть несравненная мэм-саиб, чья красота сравнима лишь с обликом божественной коровы, не оскверняет свой взор столь недостойным зрелищем.

– Не правда ли, весьма поэтично сказано, – захохотал Шеффер. – Между тем, сравнение с коровой, которую в Индии почитают священным животным, есть ни что иное как изысканный комплимент.

Каранаихи учтиво и с достоинством поклонился, а Ева недовольно надула губки.

Люди почтительно пропускали автомобиль, который в Европе имел бы весьма непрезентабельный вид, но здесь, на фоне нищеты рабочих кварталов всё же выглядел сущей колесницей богов. Наконец за окном показались европейские дома, и водитель увеличил скорость.

Кварталы вайшьев^[66] менее людны и более опрятны. Куда-то пропали назойливые мухи, а задувающий в водительское окно ветер прогнал прежнее зловоние. Из-за зданий, будто кокетничающий старый греховодник, то и дело выглядывает и снова прячется трехвековой Форт-Уильям, день основания которого положил начало Калькутте – самому восточному порту Индии. «Мотор» торжественно въезжает на главную улицу города – отсюда крепость видна в самом выгодном ракурсе.