Словно в подтверждение этой мысли откуда-то издалека доносится громогласный вопль пионервожатой Зои Павловны:

– Убили!!!

Этот крик, словно ор роженицы, сопровождает появление на свет той новой жизни, что уготована теперь Герману Крыжановскому – советскому разведчику.

Глава 6

Мягкое очарование Германии

15 апреля 1939 года. Берлин.

Кабинет в полицейском управлении производит самое гнетуще впечатление. Давно небеленый потолок – в паутине трещин, грязный дощатый пол, тусклые стены, четыре стула и видавший виды письменный стол. Единственное яркое пятно – большой портрет Адольфа Гитлера на стене. Наедине с изображением фюрера и под его ободряющим взглядом Крыжановский просидел уже битый час, куря одну папиросу за другой.

«Чудовище! Детоубийца! – Герман люто ненавидел себя и мечтал лишь о том, чтобы его поскорее расстреляли. И желательно, чтобы расстреляли здесь, в Германии, а не везли назад. – Да, именно расстреляли, а то, не ровен час, посадят в психушку, тогда придётся взять на душу ещё один грех и тихо удавиться…»

Дверь отворилась, на пороге показался молодой полицейский в чёрной форме. Он с опаской покосился на Крыжановского, взял какую-то папку со стола и поспешил выйти.

«Чудовище! Детоубийца!» – Герман обхватил руками плечи и начал в исступлении раскачиваться на стуле.

Таким его и застал вернувшийся хозяин кабинета – толстячок средних лет, судя по внешности, человек весьма весёлый и добродушный.

– Герр профессор, приношу извинения за то, что заставил столько ждать. Я криминалдиректор^[41] Гюбнер из полиции защиты^[42], Вальтер Гюбнер, если позволите, – скинув плащ и шляпу, толстячок сноровисто повесил их на крючок, после чего уселся за стол. – А ждать пришлось вот почему: сами понимаете, происшествие в поезде заставило нас заняться тщательным наведением различных справок. Признаюсь честно, у меня лично имелись серьёзные сомнения, что вы – именно тот, за кого себя выдаёте, а не… э…простите за грубость, шпион. Ведь это же надо, известный учёный и вдруг, как какой-то рыцарь плаща и кинжала – раз, и наповал. Да ещё кого!

С этими словами Гюбнер схватил со стола карандаш, уколол им воздух и радостно резюмировал:

– Но теперь всё выяснилось, вы – это вы.

– Что с мальчиком? – хрипло спросил Герман.

– Если речь о Марке Линакере, то он мёртв, мертвее не бывает, – с добродушной улыбкой развёл руками криминалдиректор. – Пендлтон перерезал ему горло от уха до уха, а тело спрятал в угольном контейнере. Знаете, в тамбурах есть такие специальные контейнеры, где хранится топливо для титана…

– Позвольте, какой ещё Пендлтон, ведь Марка убил я! – вскричал Герман.

Мгновение Гюбнер непонимающе хлопал глазами, но потом до него дошёл смысл вопроса:

– Да нет же, герр Крыжановский, Линакера убил Пендлтон, не может быть, чтобы вы не разглядели отвратительной рожи этого негодяя, иначе как бы удалось так ловко попасть ему точно в глаз! – Гюбнер во второй раз уколол карандашом воздух.

– Я думал, мне это почудилось спросонья…, ведь тот…убитый, упал лицом вниз, и мне показалось…, – губы профессора шевелились как бы сами собой, а в голове тем временем щебетало жаворонком: «Это не я убил, а тот, другой! Значит, я не сумасшедший! Значит, я не детоубийца, а с моей стороны присутствовала лишь самозащита».

– О, герр Крыжановский, неужели всё время, что мы занимались идентификацией вашей личности, вы сидели здесь и изводили себя угрызениями совести?! – всплеснул пухлыми ладошками полицейский – О, если бы я знал! Хотя мог и догадаться, ведь обратил же ещё внимание на ту странность, что вы не скандалите и не требуете к себе сотрудников советского посольства.

– Всё равно, я убил человека…

– Вы убили чудовище! Урода! – возразил Гюбнер. – Бэзил Пендлтон, или вернее сэр Бэзил Пендлтон служит блестящим подтверждением взглядов учёных-евгеников^[43], утверждающих, что браки между близкими родственниками (а у английских аристократов такое принято) ведут к появлению на свет потомства с физическими изъянами, подобными тем, что я сегодня наблюдал в морге у трупа сэра Бэзила. А любое физическое уродство, в свою очередь, порождает уродство нравственное. Но это я так, к слову – наверняка вы у себя, в России, не разделяете теории Ламарка^[44].

– Кто такой этот сэр Бэзил, зачем он убил мальчика и почему покушался на мою жизнь? – спросил Герман, ощущая такую же дрожь в коленях как давеча на Лубянке.

– О, сэр Бэзил – одновременно легенда и кошмар разведок всего мира. Самый опасный профессиональный убийца из тех, что держит у себя на службе Интеллидженс сервис^[45]. Вернее сказать, являлся таковым. Перевоплощение в детей – его излюбленный приём. Пару лет назад мне довелось беседовать с единственным, кроме вас, – Гюбнер отвесил Крыжановскому почтительный поклон, – человеком, который пережил встречу с означенным монстром. Правда, тот человек вскоре умер в больнице, но перед смертью кое-что успел рассказать. Взрослый вооружённый мужчина, профессионал, он пришёл на…э…важную встречу, будучи в полной уверенности, что готов к неожиданностям, но попался на маскарад врага. И его можно понять: кому придёт в голову опасаться маленькой девчушки, что вприпрыжку бежит по парковой дорожке и прижимает к лицу плюшевого мишку? Теперь, когда Пендлтона нет, многие смогут спокойнее спать по ночам – признаться, я в том числе.

Гюбнер снова почтительно поклонился Крыжановскому.

– Что касается второй половины вопроса, а именно – какую цель преследовал убийца, проникнув в поезд, то точно ответить, увы, не могу. Но одна версия всё же имеется. Предупреждаю сразу – здесь мы вступаем в область догадок и предположений. Вы ведь видный специалист по Тибету, не так ли?

Полицейский дождался от собеседника утвердительного кивка, а затем продолжил:

– Дело в том, что британцы весьма ревниво относятся ко всему, что связано с означенной страной, считая её безраздельно своей. И пресекают любой интерес иностранцев…

– Мне ли не знать! – воскликнул Герман.

– …Следовательно, резонно предположить, что целью Пендлтона являлось ваше устранение, – в грудь профессору уставился карандаш. – А Линакер послужил лишь прикрытием.

– Звучит настолько цинично и бесчеловечно, что я, герр криминалдиректор, не могу согласиться с подобной версией, – покачал головой Крыжановский. – К тому же, прошу прощения, но мотивы убийства совершенно надуманы. Мало ли на свете специалистов по Тибету? Так что же, по-вашему, выходит, англичане задались целью всех их истребить и начали именно с меня? А Марк – какое из него, к чёрту, прикрытие? Хорошо, допустим, убийце для маскировки понадобилась пионерская форма, так не проще ли было, убив мальчика, выбросить тело из поезда?

– В мире профессионалов, к которому принадлежу я, и к которому также принадлежал Пендлтон, не существует слов «цинично» и «бесчеловечно», – дал жёсткую отповедь Гюбнер. – Зато имеют место такие понятия как «почерк» и «стиль». Это означает, что, даже если бы в моём распоряжении не находилось столь весомой улики как труп единственного и неповторимого сэра Бэзила, всё равно бы не возникало сомнений, что в этом деле присутствует именно английский след. Стиль и почерк Интеллидженс сервис не спутаешь ни с чем. Думаю, дело было так…

Гюбнер вынул из потрёпанного кожаного портсигара сигарету, закурил и долго молчал. Когда же заговорил, тон его утратил прежнее добродушие:

– В поезд Пендлтон, скорее всего, подсел на территории Польши. Видимо, изначально на нём уже была детская одежда. Мысль переодеться в юного Линакера, чтобы было проще подобраться к вам, появилась спонтанно, уже после того, как убийца заметил, что вы общаетесь с мальчиком. Вы же не станете отрицать факт такого общения?

– Дедушка Марка попросил меня за ним присмотреть в дороге, – потупившись, буркнул Герман.