– Виной всему – непреодолимый ужас, который усиливался по мере спуска под землю, – объяснил Герман. – Они ведь не просто «поспешили подняться», а бежали в панике. Видели бы вы их лица! Позже у Кондилайнена проявились симптомы истерии, напоминавшие те, что зачастую наблюдаются у местных жителей…

– Вот так исследователи! – хохотнул Кобулов. – Нечего сказать – хороши!

– Да уж, действительно, – согласился Берия, – немцы в этом плане демонстрируют куда большие дальновидность и решимость, наверное, оттого их усилия не столь бесплодны. По имеющимся данным, сейчас Аненербе в строжайшей тайне готовит очередную экспедицию в Тибет, а в недрах самой организации творится форменная чертовщина и мистика. На этот раз речь идёт о настоящей мистике, профессор. Помнится, вы утверждали, что доисторические цивилизации обладали летательными аппаратами?

– Я лишь предполагал…

– Правильно предполагали, вот, ознакомьтесь, – нарком достал из внутреннего кармана большой кожаный бумажник, а из него – фотографический снимок, который протянул Герману.

Тот разглядел на снимке невероятного вида аппарат, парящий над землёй. Растущие в отдалении деревья казались карликовыми.

– Знакомая штуковина, не так ли? – с улыбкой спросил Берия.

Действительно, Герман знал, что это такое: вимана, легендарная огненная колесница древних, изображение которой не раз встречалось в свитках Блюмкина. Только теперь перед ним был не рисунок, а фотография реально существующего объекта.

– Это снято в Тюрингии, на испытательном аэродроме Люфтваффе^[25], – пояснил Берия. – Наши ведущие конструкторы авиационной техники внимательно изучили снимок и вынесли заключение, что, при существующих на сегодняшний день технологиях, создать нечто подобное невозможно. И совершенно точно выяснено, что разработан аппарат не в бюро Мессершмитта или Хейнкеля, а институтом Аненербе…

– То есть организацией, не имеющей никакого отношения к самолётам, зато занимающейся поисками древних знаний! – продолжил мысль наркома поражённый профессор.

– Ах, как у вас загорелись глаза, Герман Иванович, – обрадовался Берия. – А мы с товарищем Кобуловым в последнее время вообще лишились сна из-за всех этих загадок – верите, ночами над ними бьёмся. Но без соответствующей квалификации разве разберёшься? Тут нужно, во-первых, быть очень серьёзным специалистом по древним цивилизациям, а во-вторых, иметь возможность исследовать не фотографии, а, так сказать, непосредственный источник. Впрочем, одного такого специалиста я знаю, к тому же он очень скоро отбывает в Берлин, где сможет приблизиться к означенному источнику.

Берия заговорщицки подмигнул Герману.

– Я?! – встрепенулся профессор.

– Почему нет? Разве вам не хочется проникнуть в тайну? Или, всё же, привычнее, напугавшись до истерики, отступить в последний момент, как тогда, в двадцать втором? – внезапно растерял прежнюю щепетильность нарком.

Герман покраснел от незаслуженной обиды.

– Но я же пробуду в Германии от силы неделю, или сколько там продлится симпозиум, да и кто меня, советского гражданина, допустит к подобным секретам! – он щёлкнул ногтем по фотографии. – Разве, при таких условиях, возможно что-либо выяснить?

– При таких – невозможно, но если изменить условия – тогда в лучшем виде. Что, если так: по окончании симпозиума вы объявите о нежелании возвращаться в СССР и попросите убежища в Рейхе? Биография подходящая, немцы в вас нуждаются, так что отказа не последует. А поскольку специалист вы – узконаправленный, чьи знания применимы лишь в строго определённой области, с высокой долей вероятности можно предположить, что искомой области не миновать.

– Но я же не шпион – вдруг провалюсь?…

– Если попытаетесь играть в шпиона, – поморщился Лаврентий Павлович, – непременно провалитесь. Но мы вам ничего подобного не предлагаем. Оставайтесь учёным, оставайтесь исследователем, при этом проникните в сердце Аненербе и выясните всё, что можно, а потом сообщите нашим людям, которые сами на вас выйдут, когда придёт время.

– А назад… Скажите, как я вернусь назад?

– На этот счёт не беспокойтесь – существуют наработанные каналы. Годами наработанные. В общем, решайте Герман Иванович: дело очень опасное, так что навязывать свое мнение не стану, слово за вами.

Сузив глаза, Крыжановский минуту смотрел на стену. Причудилось, будто краска внезапно пошла меняющимися разноцветными стеклышками, какие бывают в калейдоскопе. И каждое стёклышко являло собой картинку прошлой жизни. Прошлой, а, возможно – и будущей…

– Я согласен, – наконец вымолвил он.

– Вот и хорошо, иного ответа я не ждал, – Берия подошёл и крепко пожал профессору руку. Вслед за ним то же самое проделал широко и белозубо улыбнувшийся Кобулов.

– На этом пока остановимся, сейчас поезжайте, отдохните, детальный инструктаж потом…, кстати, совсем упустил из виду главное, – спохватился нарком, – костюм-то у вас подходящий имеется – такой, чтоб не стыдно было в зарубежной поездке страну представлять?

– Только тот, что на мне, – стесняясь, ответил Герман.

– Ну, ничего, это дело поправимое…, – Лаврентий Павлович подошёл к двери и позвал Нечипуренко. Тот моментально явился и, в ожидании приказаний, принял строевую стойку.

– Проводи товарища Крыжановского к моему автомобилю, шофёр знает, куда везти.

Оставшись вдвоём с Кобуловым, Берия обронил:

– Ох, уж эти учёные – совсем как дети: любят, чтоб с ними посюсюкали, всё разжевали и рассказали интересную сказку.

– Ловко вы, товарищ Берия, провели вербовку, – угодливо ввернул Кобулов, – сразу видно настоящего психолога.

– Я же менгрел! – самодовольно ухмыльнулся Берия. А менгрел – это грузин высшего сорта. Но вернёмся к делу, Богдан. Что думаешь по поводу профессора?

– А что тут думать, нас он ненавидит лютой ненавистью, это видно невооружённым глазом. Наверняка по приезду в Германию переметнётся на сторону врага, как эта его б…ь, Сокальская. Мне кажется, что вся идея очень рискованная…

– Кажется? А мне кажется, что я тебя рановато с Кавказа в Москву забрал! – взорвался нарком. – Сидел бы пока дома да недобитых дашнаков и мусавтистов^[26] вылавливал.

– Их там уже совсем не осталось, товарищ Берия, – побледнев и вытянувшись в струнку, если подобный термин применим к его грузной фигуре, гаркнул Кобулов.

– Не осталось, не осталось…, – продолжал лютовать Берия. – Профессионалов, вот кого в органах не осталось – всех этот кровавый педераст^[27] Ежов извёл! Ну, да ладно, он за всё ответит сполна, а к тебе мои слова не относятся – следователь ты хороший, вдумчивый, руководитель строгий, да и человек надёжный.

– Спасибо за доверие, товарищ Берия! – просиял Кобулов.

– Смотрю, ты уже стихами заговорил, – засмеялся Лаврентий Павлович. – Поэт, да? Но внешняя разведка – не для тебя, Богдан, потому что внешняя разведка – это не поэзия. Это… математика!!! Думаешь, я не заметил, какие недобрые взгляды профессор бросал, когда речь об отце зашла? Прекрасно видел! Так и на той стороне увидят то же самое. Соответственно, если здесь доверие к Крыжановскому – со знаком «минус», то там – со знаком «плюс» будет. Дальше можно составить очень красивое уравнение… Богдан, ты чего такой кислый стал? Математику не любишь, да? А что тогда любишь?

– Я рыбалку люблю…, – потупился Кобулов.

– Вот как? – притворно удивился нарком. – Что ж, поговорим о рыбалке. Мы с тобой насадили нашего профессора на крючок, привязали тонкую малозаметную, но очень прочную леску. Теперь этого червячка остаётся забросить к немцам…э…в водоём, и можно наслаждаться рыбалкой. Я ничего не забыл? Всё правильно сказал?

– Поплевать на червяка забыли, чтобы красавчик стал и рыбке понравился! – радостно рявкнул Кобулов.

– Точно! – вздёрнул вверх палец нарком. – Этим и займёмся, но позже, а сейчас пойдём, заслушаем доклад о мероприятиях по подготовке операции «Утка»^[28]: наверное, товарищи Андрей^[29] и Наумов^[30] уже заждались.