Антипатия к этим людям в детстве заставила тебя совершенно выбросить их из головы. Ты не искала способов как-то сохранить их в памяти, улавливать детали, нет, вместо этого ты отвернулась от них, забыла, заставила убраться прочь. Их присутствие в точности так же раздражало и Саула, он чувствовал себя неуютно, даже нервничал. Но что в них было такого, что заставляло Саула испытывать эти ощущения?

Ни Генри, ни Сьюзен, никто даже отдаленно похожий на них не значится в списках членов БП&П, да и на групповых снимках людей из «Бригады» нет никого, кто хотя бы немного походил на них. Предварительные исследования и запросы позволили установить имена, фамилии и адреса каждого из членов, работавших на Забытом береге, и каждого из них допрашивали долго и тщательно. Отвечали все одно и то же: БП&П проводила самые обычные исследования – привычный винегрет из науки и оккультизма. И в том, что сфокусировано их внимание было на прожекторах маяка, тоже не было ничего необычного – самые лучшие линзы обладают огромной мощностью, являются сосредоточием, как говорилось в одном из их проспектов, «активности за гранью возможного». Все остальные, кто мог знать что-то еще, попали в ловушку и исчезли задолго до того, как в Зону Икс направили первую экспедицию.

Хуже того, во всех этих материалах нет ни малейшего намека на Северенсов, Джека или Джеки; кстати, последняя появляется теперь редко, точно занята каким-то новым делом, и с каждым телефонным звонком она словно все сильнее сливалась с обстановкой, растворялась в Центре. И ты удваиваешь усилия по поиску хоть каких-то свидетельств ее влияния или участия, но если Лаури преследует тебя, будто мстительный призрак, то Северенс походит на дух совсем иного рода – неуловимое привидение, слишком хитрое, чтобы материализоваться.

Твердишь себе, что не похожа на Уитби с его мышью, который зациклился на чем-то одном, чтобы отсечь, не замечать всего остального. Вроде раковой опухоли. Или вмешательства Лаури. Ты в очередной раз пересматриваешь видео первой экспедиции, снова всматриваешься в размытый задний план, в очертания маяка. Сквозь мерцание быстрой перемотки и монтажа ты наблюдаешь за чем-то вроде эволюции, а может быть, деградации маяка с самых ранних фотографий до последних, сделанных экспедицией. Ты снова ломаешь голову над тайной происхождения такого множества журналов и о том, почему столь немногие из них попадали в Южный предел.

Наконец Грейс отводит тебя в сторону и говорит:

– Ну хватит. Ты должна вернуться к управлению организацией. Эти файлы могут просматривать и другие люди.

– Какие еще люди? О каких таких других людях ты говоришь? – рявкаешь ты на нее и тут же жалеешь об этом.

Просто нет никаких «других людей», а время поджимает, и ты не можешь передать свои материалы аналитикам, которые будут препарировать их, пока не останется ничего. Тебе следует помнить, что Южный предел в каком-то смысле давно превратился в слишком долгую мистификацию, и если ты забудешь, что ты не часть решения, то тоже станешь частью проблемы.

– Может, тебе стоит взять выходные, хоть немного передохнуть, – советует Грейс. – Может, тебе нужно увидеть хоть какую-то иную перспективу.

– Нет, ты не можешь занять мой пост.

– Мне на хер не нужен твой сраный пост. – Она жутко зла, вся так и кипит, и тебе почему-то хочется наблюдать за этим, хочется видеть, на что способна Грейс, если выйдет из себя. Но ты понимаешь: если будешь подталкивать ее к этому, то потеряешь ее навсегда.

Позже ты поднимаешься на крышу с бутылкой бурбона и видишь, что Грейс уже там, сидит в шезлонге. Само здание Южного предела походит на огромный громоздкий корабль, и ты понятия не имеешь, где тут капитанский мостик, так что даже не можешь привязать себя к штурвалу.

– Когда я болтаю тут всякое, то по большей части вовсе не это имею в виду, – говоришь ты ей. – Не принимай близко к сердцу.

Она фыркает, но расслабляет руки, до того сложенные на груди, и хмурое выражение на лице немного смягчается.

– Вся эта организация – одна большая гребаная психушка. – Грейс редко ругается и позволяет себе крепкие выражения только здесь, на крыше.

– Да, тут недолго и крышей двинуться.

Ты вспоминаешь последний загадочный монолог Чейни о нехватке надежных данных. «Даже упавший желудь может много рассказать о том, откуда упал. Кто не верит, может спросить у Ньютона. Можно, черт побери, проследить его траекторию, а затем вернуться, так сказать, к истокам, и хотя бы в теории найти на дереве то место, откуда сорвался желудь, если не точно, то где-то поблизости». Ты не можешь похвастаться, что понимаешь хотя бы треть из его демагогии.

– Белые Сиськи, по-моему, уже двинулись, – язвит Грейс, имея в виду промерзшие белые палатки на контрольно-пропускном пункте у границ Южного предела.

– Но-но, двинулись они или нет, но это наши Белые Сиськи, – строго поправляешь ее ты, погрозив пальцем. – И потом, у «рыболовов» крыша уехала гораздо дальше.

После новой истерики Чейни ты прочла очередной бессмысленный, бесплодный отчет «рыболовов», агентства, изучавшего радиоволны, пытаясь поймать сигналы внеземной цивилизации. Центр не раз предлагал вам «скооперироваться» с ними, объединить свои усилия. Они слушают послания со звезд в крошечном диапазоне в двух микроволновых регионах, где их не искажают радиоволны от природных источников. Эти свои частоты они называют «полыньей», потому что они соответствуют длине волн водорода и гидроксильных групп. Какими надо быть идиотами, чтобы надеяться, что другие разумные виды обязательно будут передавать свои послания, держась этой самой «полыньи»?

– Пока они смотрели в небо, то, что они искали, вошло через заднюю дверь…

– Или даже проломило стену…

– Вот так, пока ты смотришь в небо, кто-то проходит мимо и вытаскивает у тебя бумажник, – хихикает Грейс.

– А как же «полынья»? Нет, «рыболовы» смиренно ждут, пока им откроют калитку для слуг, – подводишь ты итог и передаешь ей бутылку.

– Если хочешь произвести впечатление, надо принарядиться, – говоришь ты, вспоминая рассказы Риелтора о том, на какие уловки приходится идти ради бизнеса. – Красивое платье, побольше бриллиантов. Умение вести беседу. Умение танцевать. Уроки этикета. Войдя, ты как бы говоришь: «Вот она я, культурная, образованная, порядочная. Так что подходи, поболтаем». Побрызгаться духами и приподнять бюст корсетом – этого мало.

Ты уже сама не понимаешь, что плетешь, но Грейс хохочет взахлеб, и ты понимаешь, что с ней все в порядке, что вы помирились и теперь можно вернуться к Генри и Сьюзен, этим говорящим манекенам, этим смертельно скучным или смертельно опасным близнецам.

Но в какой-то момент на той же неделе Грейс вдруг застает тебя врасплох, когда ты, потеряв всякое терпение, швыряешь об стенку папки от файлов и тебе не хватает слов для объяснений, остается лишь недоуменно пожать плечами. Просто выдался плохой день – была у врача. Плохой день – очередные проволочки с подготовкой к экспедиции. Плохой день – исследования не движутся. Просто еще один плохой день в длинной череде плохих дней.

Так что тебе приходится что-то со всем этим сделать.

Примерно за месяц до двенадцатой экспедиции ты вылетаешь в штаб-квартиру Лаури. Тебе страшно не хочется предпринимать это путешествие, ты надеялась заманить Лаури в Южный предел хотя бы еще один раз. Последний раз. Ибо все, что окружает тебя – твой офис, разговоры в коридорах, вид с крыши здания, – обретает какую-то особую отчетливость и ясность. И происходит она от понимания, что ты скоро умрешь.

Лаури подошел к финальным стадиям подготовки к экспедиции, уже перевез и продемонстрировал Центру свою наименее инвазивную технику. Он, если верить Северенс, всегда обожал выступать в роли инструктора перед членами экспедиции. Биолог, уверяет тебя Джеки, пережила «минимум вмешательства». Единственное, что ты хотела изменить в биологе, – так это усилить ее чувство отчуждения от других людей. Все, что ты от нее хотела, – это чтобы она максимально приспособилась к Зоне Икс. Судя по отчетам, ты даже не уверена, нужно ли ей для этого дополнительное вмешательство. Ни один человек за всю историю программы еще столь охотно не отказывался от своего имени.