– Садись. Сейчас принесу тебе выпить.

Вполне в духе Лаури, но ты не садишься и вежливо отказываешься от выпивки, глядя на берег, на море. Денек выдался серый, холодный, синоптики обещали даже снег. Вода отливает маслянистым блеском, видно, попали какие-то нефтяные загрязнения, в тусклом свете вырисовываются радужные пятна на неподвижной поверхности. И тем не менее этот маяк и базовый лагерь, хотя это и жалкие фальшивки, почему-то вызывают беспокойство.

– Нет? Ладно, все равно чего-нибудь сейчас принесу. – Тоже очень похоже на Лаури, и ты напрягаешься еще больше.

Комната узкая, ты стоишь у продолговатого дивана с ядовито-зеленой обивкой на стальной раме, с подушками дикой психоделической оранжевой расцветки. Со скошенного потолка в четыре ряда по двадцать штук свисают лампы, похожие на уродливые груди. Их свет падает на диваны, столы и деревянный пол, отбрасывает бледные, тающие, пересекающиеся круги. Одна из стен сплошь состоит из черного зеркального стекла, отражающего тебя и оберегающего от горькой правды, состоящей в том, что это никакая не комната для отдыха и что тебя сюда не пригласили, а привели по приказу. Что это своего рода комната для допросов.

Этот утонченный Лаури совсем не похож на того, неотесанного Лаури. Вот он тянется вперед из кресла, что стоит под углом к дивану, и нарочито медленно, кажется, целую вечность, перекладывает кубики льда из чаши в высокий бокал перед тобой – по одному, бряк да бряк. Потом аккуратно раскупоривает бутылку виски, наклоняет ее горлышко над бокалом, наливает на два пальца.

Лаури целиком погружен в это свое занятие, он явно тянет время. Грива некогда золотых, а теперь серебристых волос здорово отросла. Крупная голова на тонкой шее, выразительные морщинки на лице, которое так хорошо ему послужило: люди, увидевшие его впервые, сказали бы, что это лицо астронавта или кинозвезды из старых фильмов. Люди, которые никогда не видели фотографий Лаури после первой экспедиции в Зону Икс, – это обезвоженное небритое лицо человека, на котором отпечатался ужас от встречи с чем-то кошмарным и неизведанным, ведь Лаури побывал там, куда до него еще никто не заходил. В ту пору он был «достойным парнем», харизматичным, прямым и честным. Даже потолстев немного с тех пор – жир отложился в основном вокруг талии, – обаяния он не утратил. Даже несмотря на то что левый глаз теперь жил своей жизнью, точно крохотная планета, сбившаяся с орбиты, то и дело обращаясь на что-то выходящее за рамки периферического зрения. Яркие, пронзительные голубые глаза. Будь они хоть чуточку более блестящими, и все обаяние пропало бы – и четко очерченный нос, и решительно выдвинутая вперед челюсть, все это показалось бы почти пародией, вызывало бы неуверенность, как при виде береговой линии неизведанной страны, – все испортил бы этот леденящий взгляд. Но пока что в нем сохранилось еще достаточно теплоты, чтобы поддерживать иллюзию.

– Ну вот, пожалуйста, – говорит он, и ты начинаешь нервничать при виде того, с каким спокойствием и тщанием относится он к приготовлению напитков.

В бункерах, прорытых в холмах поблизости, Лаури разместил свои секретные лаборатории. Ходили слухи, будто бы там полным-полно животных высшего порядка, которых специально доставили сюда, чтобы Лаури смог удовлетворить все капризы своего воображения, словно желал тем самым наказать природу, которая обошлась с ним столь жестоко. Эксперименты на мозге, нейронных связях, контроль над синапсами. Такие вот скучные и невообразимые вещи. И ты сомневаешься, чтобы он когда-нибудь привозил сюда свою четвертую жену или детей, пусть даже поблизости выстроил уютный семейный летний дом. Нет, никаких экскурсий к месту папиной работы не предполагалось.

Интересно, думаешь ты, а как Лаури развлекается? Возможно, именно этим он сейчас и занят.

Он разворачивается, в каждой руке по бокалу, одет в дорогой темно-синий костюм, на ногах нарядные туфли с золотыми носами. Улыбается, протягивает обе руки с бокалами, и это движение двоится, даже троится в зеркале у него за спиной. Безупречная белоснежная улыбка. Широкая улыбка политика. Опасная улыбка.

Он едва шевельнул запястьем – такая экономичность движений, такой еле заметный взмах рукой, что ты не сразу понимаешь, что бокал с напитком летит в тебя.

Бокал, который он держал в левой руке, попадает в оконное стекло прямо рядом с твоей головой и разбивается вдребезги. Ты успеваешь отпрянуть, шагнуть в сторону, не сводя с Лаури глаз, жидкость обрызгивает твои ботинки, осколки стекла липнут к юбке и покалывают лодыжки. Оконное стекло – пуленепробиваемое, даже не дрогнуло. Как и жидкость в бокале в правой руке Лаури. Как, впрочем, и оба вы.

Лаури все еще улыбается.

Он говорит:

– Теперь, когда ты выпила, может, приступим, мать твою, к делу.

Ты откидываешься на подушки, тебе страшно неудобно, смотришь на море, на маяк, на разбитый бокал из-под виски на полу. И думаешь: может, он специально заказал бокалы, которые так легко бьются? Лаури по-прежнему сидит в кресле, всем телом подавшись вперед, словно хищник перед броском. Ты же совершенно неподвижна. Только сердце колотится как бешеное, отбивает какие-то тайные сигналы, которые ты не в силах расшифровать. Широкое лицо Лаури так близко, красное от спиртного, толстые плечи опущены, живот свисает на колени, когда он наклонятся вперед, бокал по-прежнему в руке. Ни единого признака того, что здесь есть кто-то из его штата, но ты знаешь, что за дверью дежурит охранник.

– Думала посмотреть поближе, да, Синтия? Думала, можно использовать мои коды безопасности, плюнуть на своих боссов и заглянуть в щелочку, узнать, что там творится? Не смогла противиться любопытству, так и подмывало посмотреть, что там, за шторкой, верно?

План был хорош, он должен был сработать. Ты собиралась невидимкой проскользнуть через границу. Но у Лаури повсюду свои шпионы, в том числе и среди командования, его предупредили, и максимум, что смогла сделать Грейс, – это конфисковать материалы, которые они привезли с собой, и спрятать их в хранилище Южного предела под биркой от другой экспедиции. Лаури какое-то время держал тебя на секретной военной базе до того, как переправить сюда. Уитби допросили, а затем поместили бы под домашний арест.

– Я и без того уже знала, что там.

Он громко фыркнул, демонстрируя крайнее презрение и недоверие.

– Типичная логика конторских крыс. Думают, если они читали доклады, если занимают командную должность, то это значит, что им хоть что-то известно.

В его голосе не было ни капли иронии.

Его дыхание было сладковатым. Слишком сладкое, словно внутри что-то начало гнить. Глаза беспокойные, смотрят враждебно, но в целом прочесть что-либо по выражению лица невозможно. Выглядит как человек, который выпьет еще немного – и может натворить что угодно.

– Значит, решила прогуляться через границу, устроить себе маленькие каникулы. Расслабиться на пляже, да? Взбрела в голову дурацкая мыслишка – побывать здесь вместе со своим мальчиком-игрушкой Уитби? Захотелось на маяк, прогуляться по его ступенькам?

Молчание – вот лучший из возможных ответов. В Центре видят умного, утонченного Лаури. Ты же видишь лишь жалкие останки.

– Значит, тебе нечего мне сказать?

– Я все сказала в своем отчете.

Он привстает в кресле, ты же не шелохнулась. Даже в возрасте девяти лет, одна на Забытом берегу, ты знала, что не стоит бежать от медведя или одичавшей собаки. Надо стоять на месте и смотреть им прямо в глаза. Можно даже зарычать. Сработает ли это теперь, когда правила изменились, когда родной край превратился в Зону Икс? Этого ты не знаешь. От света этих нелепых ламп у тебя выступает пот.

– Я пытаюсь влезть тебе в голову, не влезая при этом в голову, если ты понимаешь, о чем я, – говорит Лаури. – Пытаюсь понять, как мы здесь оказались. Пытаюсь понять, есть ли хоть одна веская гребаная причина, по которой я не должен позволить Центру расстрелять тебя.