Фред сделал легкий, толчок ногами, поднялся над поверхностью и стал медленно опускаться.

— Странное дело, — пробормотал он, — какая-то чертовщина.

Бобров опустился на колени, рассматривая поверхность спутника.

— Площадка покрыта пластмассовыми плитами, — сказал он, — поэтому слегка пружинит.

— А пыльный покров? — спросил Фред.

— Однако марсиане не отличаются гостеприимством, — вместо ответа заметил Савин.

— Если они вообще существуют…

— Я принимал их сигналы при посадке, — возразил Савин Фреду.

— Команды могут подавать и автоматы, — упрямо твердил Фред.

— Смотрите! Светает! — прервал их Бобров.

Рассвет наступил быстро. И почти сразу взошло солнце. По размерам оно было несколько меньше, чем астронавты привыкли видеть его с Земли, но его лучи были такими же яркими и так же несли с собой радость и жизнь.

«Владилена» лежала на идеально гладкой площадке просторного космодрома. С одной стороны, километрах в двух, высились ангары — неотъемлемая часть любого космодрома, с другой — целый лес высоких вышек или антенн, среди которых выделялись плоские щиты каких-то сооружений, уходящих за горизонт. Радиус обзора был небольшой из-за малых размеров Фобоса, но ввиду отсутствия атмосферы видимость была превосходной. Недалеко от астролета высилось какое-то сооружение. Астронавты взобрались на его массивный фундамент. Это была установка, напоминающая антенну радиолокатора. Квадратная металлическая сетка, каждая сторона которой имела около пяти метров в длину, медленно и бесшумно поворачивалась. Сетка была установлена наклонно к оси вращения.

— Обратите внимание на магнитные индикаторы, — нарушил молчание Бобров. — Мигание индикаторов говорит о том, что антенна периодически, импульсами посылает электромагнитные волны в окружающее пространство.

— Выходит, перед нами марсианский радиомаяк, — сказал Фред и зачем-то постучал ногой по фундаменту, словно пробуя его прочность.

— Причем, маяк работает, — указал Савин на мигающий индикатор, — эти сигналы я принимал при посадке.

Фред подошел к Боброву.

— Кто-то должен руководить работой маяка! Наконец, должны же где-то быть создатели всего, что окружает нас на Фобосе?

Бобров не ответил. Он, не отрываясь, смотрел в телескопический бинокль. С возвышения хорошо были видны строения, окружающие площадку космодрома. В том, что это был космодром, Бобров не сомневался. Вон там, справа — ангары для астролетов, а ближе, на краю посадочной площадки, имеющей круглую форму, высятся ракетные стартовые площадки. В ярких лучах солнца все искрилось и переливалось всеми цветами радуги. Казалось, люди попали в мир какой-то волшебной сказки. Поверхность Фобоса и все строения вокруг покрывала космическая пыль. Толщина покрова местами достигала восьми сантиметров. Малейшие крупицы космической пыли, рассеивая солнечный свет, напоминали снег с его нежнейшими оттенками. От «Владилены» до маяка вели следы, которые оставили на пыльном ковре астронавты. И это все. Больше следов не было. На всем окружающем мире лежала мертвая печать. Бобров оторвался от бинокля;

— Итак, Фобос необитаем.

— Но ведь это парадокс, — возмутился Лучко, — все, что мы видим, создано руками и умом разумных существ. — Где они?

— Будем искать разгадку. Начнем хотя бы с Фобоса. За работу, друзья. Нам предстоит разгадать одну из величайших тайн космоса.

Друзья изумленно смотрели на профессора. Они никогда не видели его таким возбужденным.

Второй день люди с Земли обследовали Фобос. Второй — это по земному времени, а по местному шли уже восьмые сутки. Сутки на Фобосе длятся всего четыре часа: два часа день, два — ночь. Эта маленькая планетка повернута к Марсу всегда одной стороной, подобно земной Луне.

Савин посадил «Владилену» на стороне, противоположной Марсу. Поэтому с восходом солнца Игорь Петрович и Фред отправились на другую сторону спутника. Владимир помог Боброву и Фреду надеть специальные космические костюмы для длительных путешествий, прикрепил каждому ранец с миниатюрным ракетным двигателем, опробовал их работу. С помощью таких двигателей индивидуального пользования можно развивать скорость до ста метров в секунду. Конечно, при условии почти полного отсутствия тяготения.

Проводив товарищей, Владимир занялся ремонтом «ЭАЦ», в котором работал один только счетный блок, отрегулированный профессором после катастрофы.

Савин без всякого желания занялся проверкой выходных узлов каскадного усилителя. Все валилось из рук. Хотелось мчаться вслед за товарищами. Тут, в просторах космоса, особенно ощущаешь потребность в товарищах. Чувство одиночества приобретает необычайную остроту. В одиночестве человек может погибнуть, сойти с ума. Размышляя таким образом, Савин увлекся работой и не заметил, как наступила ночь. Пришлось включить освещение.

Проверив усилительный каскад и заменив негодные диоды и триоды, Савин перешел к узлам питания. Где-то не было контакта. Включив развертку осциллографа, он стал прощупывать отдельные блоки, потом дал прибору питание и под током повторил все сначала. Ничего не получалось. На экране осциллографа бежала светлая дорожка, то исчезая, то появляясь. Контакт найти не удавалось. Он чувствовал, что порядком устал, хотелось есть, но азарт уже не позволял оставить работу. А что, если дать большее напряжение? Пробить током? Но тогда могут сгореть стабилизаторы. Савин подумал и решил рискнуть. Он повернул ручку потенциометра: триста, четыреста, пятьсот… И вдруг завыла сирена. Савин посмотрел на пульт управления «ЭАЦ». Разноцветные лампы-индикаторы ласково мигали. Машина работала. Она остановилась еще в момент катастрофы, и теперь продолжала сигналить об опасности, которая давно миновала.

Савин представил, как обрадуется Игорь Петрович, и на душе у него стало радостно. Он выключил «ЭАЦ», взглянул на иллюминатор.

Скоро должны придти товарищи, надо включить полный свет.

Вот светлую полосу возле астролета пересекла чья-то тень. Значит, вернулись свои. Владимир пошел к люку, ожидая условного сигнала. Но было тихо. Странно: почему они молчат?

Савин начал было открывать люк, но потом передумал и включил малый экран радиовизора. Подвел резкость. Что это? Недалеко от центрального люка «Владилены» находился темный предмет, которого раньше там не было. Савин прибавил увеличение и яркость изображения. Предмет оказался машиной замысловатой конструкции. По форме она напоминала темного паука, неподвижно застывшего у астролета. Сколько ни всматривался Савин в изображение, этой странной машины, никаких признаков движения обнаружить не мог. Попробовал включить радар, подал несколько импульсов и перешел на прием. «Гость» не подавал признаков жизни. Тогда Володя решил запастись терпением и ждать, что будет дальше. Он до боли в глазах всматривался в экран, надеясь снова увидеть тень неведомого существа, однако никто не появлялся.

Почему-то стало клонить ко сну. Он хотел подняться, чтобы включить музыку, или хотя бы немного размяться, но тело перестало ему повиноваться, казалось чужим. Даже думать было тяжело. Савин напрягал всю свою силу воли, пытаясь заставить себя подняться, и не мог. Огромного усилия стоило ему поднять опускающиеся веки. Вдруг ему показалось, что он встал. Легко и просто встал и идет открывать входной люк. «Нужно впустить друзей», — подумал он.

Вот открыта промежуточная камера, затем наружный люк. Кто-то вошел. «Почему один? Ведь Бобров ушел с Фредом». Только в кабине он заметил, что впустил не Игоря Петровича и не Фреда, а кого-то другого. Он хотел посмотреть на этого, другого, на странного пришельца, хотел заметить хотя бы подробности астрокомбинезона, но ему стало вдруг безразлично все на свете, и он подумал, что чем-то напоминает сейчас сомнабулу. Потом он машинально стал надевать астрокомбинезон, понимая в то же время, что делает это против своей воли.

Последнее, что он помнил, это то, как они вдвоем с неведомым существом вышли через главный люк и наружная дверца автоматически захлопнулась.