– В лесу они их прятать не будут. Езжайте по дороге – они должны быть где-то на опушке. И ещё: при лошадях половец может быть – даже два. Их обычно с десяток бывает, с вашими двумя как раз двух и не хватает. Держите оружие наготове!

Когда катафракты ускакали, Конрад заметил:

– Ты что-то плохо считаешь, Анри! На дороге пятеро убитых, двоих в лесу зарубили, итого – семеро. У лошадей их будет не двое, а трое.

– А про пленного ты забыл? – тут же среагировал Алексей. – Наверняка из их десятка.

– М-да, не подумал.

– У половцев, как и у нас, конница – впрочем, как и пешие – на десятки делится. И обычно у этих варваров в десятке все из одного племени, а чаще – близкая родня. Они нашего катафракта убивать не захотели, в плен взяли – для обмена.

– Откуда такие выводы?

– Петлю на дороге видишь? Это аркан волосяной, им катафракта с лошади стащили. Хотели бы убить – убили бы, не задумываясь, стрелами бы посекли – в лицо, в ноги. А тут аркан.

– Хм, похоже на то.

– А теперь десятку конец – если наши лошадей найдут и с охраной не оплошают.

Катафракты вернулись через полчаса, и пристыженные.

– Ушли кони.

– Как – ушли? Сами?

– Мы уже подъезжали, когда десяток коней из леса выбежал и пустился в галоп. Впереди – один половец.

Алексей с досады сплюнул.

Понемногу дозор их таял. Двое, конечно, вернутся. Один – тот, который раненого сопровождал, должен возвратиться завтра или послезавтра. А тот, что пленного конвоировал – не раньше, чем через неделю, а то и дней через десять. А сколько травмированный будет лечиться, одному Богу известно.

Но отсутствие трёх человек сказывалось. Неофициально считалось, что один катафракт равен по боевой мощи четырём-пяти легковооружённым всадникам, и трое – это всё-таки сила.

Прошло уже двадцать дней с тех пор, как оба объединённых авангарда покинули лагерь. Могли бы послать обычный десяток, но кентарх рассудил с чисто византийской хитростью. Две пятёрки в сумме – это тоже десять человек, но у них два командира. Случись – одного убьют, другой будет командовать оставшимися катафрактами. До Алексея сия иезуитская хитрость не сразу дошла, а Конрад и вовсе не догадывался.

Утро, когда они вышли в дозор к перевалу, выдалось по-осеннему дождливое. Вроде лето, а моросил мелкий нудный дождик. Под копытами лошадей хлюпало, шерстяные плащи быстро промокли. Они хорошо защищали от ветра и холода, но никак – от сырости.

Алексей поёжился. Вечером опять придётся насухо вытирать оружие и кольчугу, натирать салом, иначе уже утром по железу пойдёт сыпь ржавчины. А самое неудобное – надо искать укрытие на ночлег. На природе, у костра не посидишь. В небольших селениях разместить в одном доме всех невозможно, а до города добираться далеко и долго, не меньше часа.

И чем выше взбирались они в горы, тем всё хуже становилась погода. От травы стал подниматься туман или испарения, и видимость ухудшилась. Стали приглушённее звуки – как через войлок или вату.

Не успел дозор подняться на перевал, как навстречу показалась тёмная масса. Алексей не сразу понял, что это всадники. Первым закричал Конрад – он ехал бок о бок с Алексеем:

– К оружию!

На них молча неслось с полсотни половцев.

Катафракты успели выдернуть из петель копья и даже раздвинуться в шеренгу. Все они были воинами опытными и без приказа понимали, что делать.

Сшиблись мгновенно. Грохот удара, треск ломающихся копий, крики.

Как только его копьё пронзило половца, Алексей выпустил из руки древко: иногда вытащить копьё из мёртвого тела и вдвоём удавалось с трудом. А одному, да ещё в бою – и думать нечего. Тем более – в ближней схватке, где копьё только мешать будет.

Алексей выхватил из чехла секиру – слишком велико превосходство половцев. Видимо, потеряв десяток, половцы решили отомстить. Разбить ненавистный дозор было их целью или разграбить селение и угнать жителей в плен – неведомо. Но теперь в лощине закипел бой.

Алексей секирой наносил удары влево и вправо, только слышны были чавкающие звуки, которые издавало лезвие, врезаясь в плоть, и хруст костей. Рядом ожесточённо дрались его товарищи. Краем глаза он видел, что пока все живы. Уже хорошо: ведь первая сшибка, когда стенка на стенку, самая кровопролитная, именно в ней гибнет большинство воинов. Половцев хоть и много, но все сразу вести бой они не могли, поскольку только мешали друг другу – сражался от силы десяток. Но у них было преимущество: они сменяли друг друга, успевая перевести дух. А катафракты бились, не имея даже секундной передышки. Немного спасало то, что византийцы были в защите, и кони их были крупнее – как и они сами, и рубить поэтому приходилось сверху вниз, что удобнее.

Но Алексей почувствовал, как по кольчуге вскользь прошлись два сабельных удара. Он не демон и не сверхгерой – вести бой сразу на все триста шестьдесят градусов.

По щиту почти беспрерывно били сабли – только щепки летели. Копыта лошадей то и дело ступали на тела убитых или тяжелораненых, превращая их в кровавое месиво. Но пока катафракты держались стойко. А половецкие воины падали с коней один за другим, сражённые меткими ударами.

Алексей уже приметил вислоусого половца в синем плаще поверх короткой кольчуги. Он то нападал, то отходил назад, выкрикивая приказы. Судя по всему, это был командир полусотни. Его бы сразить – тогда у половцев прыти поубавится.

Алексей ещё энергичнее заработал секирой, нанося жестокие удары. Один половец рухнул, до половины разрубленный, у другого он отсёк руку с саблей.

И вот перед ним – сам половецкий командир. Ощерился злобно и не отступил назад, а сделал пару взмахов саблей, как бы пробуя.

Уже поравнялись лошадиные морды. И Алексей, и половец одновременно привстали на стременах, нанося удары. Но половецкая сабля не выдержала столкновения с тяжёлой секирой, хрустнула и переломилась у эфеса.

Узкие глаза половца округлились от ужаса, Алексей же успел краем лезвия зацепить, распороть кольчугу на правом боку половца.

Однако, спасая своего командира, на выручку пришёл находящийся рядом половец. Он просто вскочил ногами на седло и прыгнул на Алексея, делая замах саблей и целя ему в лицо. Алексей успел подставить секиру, развернув. Её крупное двустороннее лезвие встало поперёк, как железный щит. Сабля звякнула, отскочила, и половец свалился под копыта коня Алексея. «Вот обезьяна чёртова!» – мелькнуло у Алексея в голове.

В то время как он разбирался с половцем, половецкого командира в седле уже не оказалось. Лошадь – вот она, рядом, но в седле – никого. Верхом из тесной схватки не выберешься, и половец предпочёл бросить коня. Он просто спрыгнул с седла и был таков. Вот же скотина такая!

В трёх метрах, слева от Алексея Конрад наносил удары мечом по щиту половца. Щит на глазах превращался в труху, только щепки летели. Ещё несколько ударов – и от щита только умбон останется. Меч у Конрада длинный, тяжёлый, и саблю половца просто отбрасывает.

Алексей кинул взгляд направо. Там одного катафракта атаковали сразу двое. Византиец уже был ранен, и по левой руке, сжимающей щит, текла кровь.

Алексей привстал на стременах, вытянулся и ударил половца в спину. Глубоко не зацепил, но рану нанёс кровоточащую. Половец выронил саблю и упал на холку коня.

Стоны раненых, крики сражающихся, ржание и стук копыт – дикая какофония. Византийские кони тоже дрались, кусая половецких лошадей и нанося им удары копытами.

Половцы не ожидали столь яростного и сильного сопротивления от семёрки воинов империи, они думали, что небольшой отряд катафрактов – лёгкая добыча. Но ожесточённая схватка не заканчивалась, и они теряли одного воина за другим – от полусотни осталась половина.

Но и катафракты начали выдыхаться. Попробуй, помаши столько времени тяжёлым мечом – мышцы через несколько минут деревенеют. А бой шёл уже четверть часа. Половецкий командир уже и увёл бы остатки полусотни – да как их выведешь из боя? И катафрактам не отступить, половцы их кольцом окружили. Пока ещё семёрка вместо шеренги кругом стояла, развернув лошадей круп к крупу. Но трое катафрактов ранены, и сколько они продержатся в седле – неизвестно.