– Никогда не говори так.

– Я и не сказала, – бормочу я.

Действительно ведь не сказала.

– Ты та, кто ты есть. Найди способ жить с этим.

– Проще сказать, чем сделать.

– Кто-то когда-то убедил тебя, что жить легко. Ты ему поверила, – насмехается Бэрронс.

– Я просто не понимаю, почему все они должны приходить сюда. Почему бы не устроить этот маленький совет в «Честерсе»?

Я резко меняю тему.

Словно словесный танцор, Бэрронс позволяет мне его вести, и я знаю почему: с его точки зрения, разговор в любом случае закончен. На его руках кровь бесчисленных жертв, мне же сложно справиться и с одной. Для него этот день ничем не отличается от других: я одержима злобным демоном и согрешила. Завтра я снова попытаюсь справиться с собой. И снова могу согрешить. А могу не согрешить. Завтра всегда наступает. Для меня и для демона. Несмотря на мою ужасную оплошность, мои действия спасут бесчисленное количество жизней. Бэрронс смотрит на события с расстояния в тысячу ярдов, у него совесть бессмертного. Я до такого состояния еще не доросла. И не знаю, смогу ли когда-нибудь дорасти. Сегодня я до срока оборвала чужую жизнь. Жизнь семейного человека. Хорошего человека. Я должна найти способ справиться с этим.

– В моем магазине есть барьеры, способные нейтрализовать силы Принцев в пределах этих стен, – напоминает мне Бэрронс.

– Ты приглашаешь в мой дом тех, кто меня изнасиловал, – бросаю я, напоминая о том, что его не было рядом, чтобы спасти меня в ту ночь, когда Невидимые Принцы схватили меня в церкви, и о том, что теперь это мой магазин. Я не подчеркиваю слов интонацией, но они все равно имеют эффект разорвавшейся бомбы.

Внезапно воздух в комнате становится таким наэлектризованным, что меня буквально вжимает в угол дивана. Бэрронс электризует пространство и будучи в хорошем настроении, – не то чтобы я могла назвать любое из настроений Бэрронса «хорошим», – но когда он в ярости, становится трудно дышать. Он излучает энергию, перенасыщает воздух зарядом, давит, заставляя все вокруг сжиматься.

– Или ты забыл об этом маленьком обстоятельстве?

Я хочу смерти Принцев. Думаю, что и Бэрронс хочет их смерти. Я любовно поглаживаю копье, висящее в ножнах у меня на бедре.

– Мы могли бы убить их вместе.

Я поспешно отдергиваю руку и притворяюсь, будто чрезвычайно занята стряхиванием невидимого мусора со своей черной футболки, купленной на концерте «Disturbed», которую я ношу не потому, что мне так уж нравится их музыка, а потому, что именно так я себя и чувствую – встревоженной[8]. Образы, которые подбрасывает мне «Синсар Дабх», когда я касаюсь копья, слишком графически подробны. И слишком современны.

– Вы не убьете их, когда они придут сюда. И я тоже. – Последние три слова Бэрронс произносит гортанным голосом, их сопровождает глухой рокот в его груди. Это звук, с которым его зверь пытается выбраться на свободу. Я едва разбираю последнее слово. – Пока.

– Почему?

Его грудь раздувается так сильно, что кажется, будто пуговицы рубашки вот-вот разлетятся. Некоторое время Бэрронс ничего не говорит, сидит с бесстрастным лицом, застыв на вдохе. Затем его ребра наконец расслабляются и он осторожно выдыхает. Я восхищаюсь его самоконтролем. Я хочу быть такой же. И, пожалуй, в будущем воздержусь от упоминания о групповом изнасиловании. Хоть мне и нравится дразнить Бэрронса, я не получаю удовольствия от его боли. Только от огня.

Когда он заговаривает снова, его выражения очень точно сформулированы.

– Принцы – известная величина, способная контролировать массы. Я наблюдал за взлетом и падением бесчисленных цивилизаций. Вычленил семь компонентов, необходимых для достижения нужного мне будущего. Уничтожение Принцев в данный момент помешает этому будущему. В текущее время они ключевые элементы. Но таковыми они будут не всегда.

Нужное ему будущее? Я хочу узнать, что планирует Иерихон Бэрронс, хочу быть посвященной в его цели. Но я ни о чем не спрашиваю. Он поделится со мной своими планами, когда будет готов, а еще его ответ уже был довольно распространенным, учитывая характер Иерихона. И завораживающим. Я хочу знать, что это за ключевые элементы.

Когда я была ребенком, папа часто сажал меня на колени, когда стриг траву газонокосилкой. Мне нравились жаркие дни в Джорджии, нравился сильный запах свежескошенной лужайки, цветов магнолии, тяжело покачивавшихся во влажном липком воздухе, нравились ждущие на крыльце графин сладкого чая и два бокала со льдом, увенчанные свежими веточками мяты из нашего сада.

Однажды я «помогала» папе менять шину на газонокосилке, и он рассказал мне о ключевых элементах. Кажется, в тот день я и влюбилась во все штуки, снабженные колесами. Моя любовь родилась в золотой летний час благодаря словам человека, рядом с которым я всегда чувствовала себя и принцессой, и воином одновременно.

Ключевым элементом была чека, не позволяющая колесу свалиться с оси. Эта чека вставлялась в конец оси перпендикулярно и надежно крепила колесо до тех пор, пока ее не вынут вручную. На кончике чеки обычно бывает металлическая петелька, так что вытащить ее очень просто.

В более широком смысле такой чекой является ключевой компонент, удерживающий вместе элементы сложного механизма. Некоторые люди выдвигают теории по поводу того, что, умея определить ключевые элементы социальных, экономических и политических структур, можно уничтожить эти структуры одним ударом, с минимумом вложений и воздействий. И наоборот, если защищать ключевые элементы, пока не достигнешь нужного результата, можно самому определять форму этого результата. Меня ничуть не удивляет, что Бэрронс живет и дышит «Искусством войны»[9].

– И я смогу убить Принцев, когда они перестанут таковыми являться? – Я хочу быть в этом уверена.

– В тот же миг, как они перестанут таковыми являться, я сам их убью.

Об очередности этого удовольствия мы можем поспорить позже. Мне только придется убедиться, что в тот момент поблизости не окажется ни одного человека.

– Ты можешь дать Риодану возможность устроить эту встречу. В «Честерсе».

– И пригласить туда вашу призрачную армию?

– Ты можешь поставить на клуб защиту от них.

Бэрронс фыркает.

– Теперь я ваш личный заклинатель. Вы не представляете, насколько сложна эта магия.

Вообще-то очень даже представляю. Бэрронс уже давно не умирал, и его грудь, обе руки до кистей и половина спины покрыты татуировками черно-красных защитных заклятий. Магия, с которой он имеет дело, опасна. К слову о магии…

– Бэрронс, со дня исчезновения Дэни прошло уже три недели. Неужели ты не можешь придумать никакого заклятия?

– Барьер сюда. Заклятие туда. Как вы справлялись с жизнью до того, как познакомились со мной?

Я пожимаю плечами:

– Это все равно что осознать, что оказалась в «Околдованном»[10]. Только не в смысле брака, – поспешно добавляю я. – Ты понял, что я имею в виду. Зачем гнуть спину и пылесосить, если с помощью нахального дерганья носом можно убрать весь дом?

– Мой нос никогда не дергается, ни нахально, ни как-либо еще. И то было совершенно абсурдной экспозицией[11]. Единственной ценой за использование магии является столкновение с человеческой глупостью. Люди постоянно порождают хаос без нарушения алхимических принципов.

– Господи, ты смотрел…

– Не смотрел.

– Да, смотрел…

– Не смотрел.

– Но ты только что сказал…

– Неизбежная поп-культура.

– О, так ты правда смотрел.

Я представляю себе, как этот огромный варвар раскидывается на шелковых простынях, обнаженный, закинув руку за голову, и на огромном плоском экране смотрит допотопную комедию о Даррине и Саманте Стивенсах. Эта идея щекочет меня, даже странно заводит. Это настолько жуткий анахронизм, что мне хочется отыскать старые DVD, вытянуться на постели рядом с Бэрронсом и раствориться в примитивном сериале и еще более примитивных временах, когда единственной ценой магии было усиление человеческой глупости. Хочется смеяться вместе с Бэрронсом, занимаясь чем-то забавным и бездумным. А потом, конечно же, кое-чем мозговыносящим. Я бы с удовольствием скоротала в постели с этим мужчиной несколько дождливых дней.