Капитану предстояло, переодевшись кочевником, проделать восемьсот километров через пустыню, чтобы передать послание губернатора хивинскому хану. И это несмотря на недавнее предупреждение от южного владыки, что любой русский, который окажется во владениях Хивинского ханства, будет немедленно казнен. Неверных в Хиве не любили, ну разве что в качестве рабов. Но империя нуждалась в налаживании торговли с далеким ханством, так же как и в прекращении набегов кочевников на свои южные границы, и ради этого стоило рисковать.

Месяц капитан провел в туркменских кочевьях, пока ему не удалось договориться с одним из племен, что он присоединится к их каравану, идущему в Хиву. Было решено, что он будет путешествовать под видом туркмена Мараг Бега. И хотя люди в караване знали, что он русский, за сорок золотых монет они согласились закрыть на это глаза. И все же опасность разоблачения была очень велика, и поэтому молодой офицер не расставался с парой пистолетов, спрятанных под одеждой. Наконец, в конце сентября, когда жара начала немного спадать, а ночи стали прохладными, караван тронулся в путь. С собой Муравьев взял двоих: переводчика и проводника-туркмена по имени Сеид.

Поход через пустыню проходил без особых происшествий, не считая паразитов, которые прямо-таки кишели в одежде. Днем одежду клали на раскаленный песок, но это мало помогало. Вдобавок вся одежда пропиталась запахом пота и дымом костров, но Муравьеву, привыкшему к воинским тяготам, это не доставляло особых неудобств. Он был полон впечатлений от увиденного и по вечерам тайком вел дневник, куда записывал все, увиденное за день.

Но когда до Хивы осталось всего пять переходов, счастье изменило капитану. В этот день они ушли с дороги, пропуская большой, в тысячу верблюдов, караван, и один из купцов, видавший его мельком в Баку, узнал его, указав на него пальцем. О чем он говорил, Муравьев не слышал, но страх мерзким холодком разлился по его жилам. Другие торговцы и погонщики подошли к туркменам из его каравана и напрямую спросили, кто он такой. Но глава каравана как ни в чем не бывало заявил: что, дескать, да, он пленный русский и они везут его на продажу в Хиву. Торговцы заулыбались и закивали в знак одобрения. Один из них сообщил, что сам недавно продал двух русских за хорошую цену. На этом инцидент был исчерпан, и через пять дней на горизонте, наконец, показались белые стены и голубые минареты Хивы.

Остановившись в ближайшем к Хиве караван-сарае, капитан послал двух человек впереди себя, дабы известить хана и местное начальство о своем прибытии в качестве российского посла. Между тем, он наконец-то тщательно умылся и переоделся в свой парадный мундир, чтобы предстать перед хивинцами как официальное лицо. Через несколько часов к караван-сараю подъехали двое всадников в богато расшитых халатах. Один из них – низкий, с обезьяньей мордочкой под большой белой чалмой, а второй – высокий и дородный, с рыжеватой бородой. Главным оказался высокий, который представился офицером ханской армии. Он и сообщил русскому послу, что хан примет его завтра, а пока попросил его подождать в небольшой крепости неподалеку, где, как он заверил, капитану будет оказан соответствующий восточному гостеприимству прием.

На следующий день молодой офицер обнаружил, что его обманули и никакой аудиенции ему не назначено. Ему запретили выходить из крепости, для чего у ворот выставили усиленную стражу. Капитан понял, что он попросту арестован и может быть казнен, буде на то ханская воля.

А в ханском дворце, между тем, кипели нешуточные страсти. Сам владыка хивинский сидел на ковре, облокотившись на подушки, и взгляд его не предвещал ничего хорошего.

– Проклятые туркмены привели сюда этого русского? Вы как позволили этому случиться? – в ярости кричал хан на своих сановников, которые с побелевшими лицами молчали, опустив глаза.

– Еще не поздно казнить его, владыка, – предложил один из советников, сидевших перед ханом.

– Если он русский разведчик, тогда, вернувшись, он приведет с собой армию. Нельзя его отпускать, – заявил Солтан Бей, один из приближенных хану советников.

– Ерунду говорит Солтан Бей, – ответил другой сановник, сверкнув глазами в сторону соперника за ханскую милость, – наверняка Белый Царь извещен о после, и, убив его, мы накликаем на себя месть неверных.

– Этого нечестивого надо вывести в поле и закопать живьем, – предложил кази[8]. Он погладил свою седую бороду и умолк.

– Кази, – сказал хан, – я предполагал у тебя больше ума, чем у себя самого, но теперь вижу, что у тебя его совсем нет. Если я его убью, то на будущий же год Белый Царь придет и полонит всех жен моего гарема. Лучше будет принять посла и отправить его обратно, а пока пускай он подождет; нужно разведать, за каким делом он приехал сюда. А ты уйди вон!

На этом обсуждение закончилось, ибо решение владыки никто не осмелился оспорить.

Пока хан метал молнии в своих подчиненных, молодой офицер мерил шагами свою небольшую комнату с решетками на окнах и размышлял о том, что же ему делать дальше. Комната выглядела убогой и грязной. Из обстановки там были лишь: кровать, стул и невысокий столик с кувшином для питья. Но более всего Муравьева удручала неизвестность. Тут в дверь постучали.

– Войдите, – сказал капитан. На пороге возник Сеид, который только вернулся из города.

– Есть новости? – спросил Муравьев.

– Нет, эфенди, – ответил проводник. – В городе ходят слухи о вашем визите, но никто не знает, что решил хан. Я попытался поговорить с Эзиз Беем, ханским слугой, но он обругал меня и пригрозил закопать живьем, если я еще раз к нему приближусь.

Посол нахмурился и спросил:

– Ты присмотрел коней?

– Я договорился о цене с одним торговцем. Если эфенди захочет, то уже завтра их можно будет купить.

– Что ж, мы подождем еще одну неделю. Если хан меня не примет, тогда нам придется бежать. Найди веревки, а еще лучше веревочную лестницу и запаси провизию на неделю, только потихоньку, чтобы не вызвать подозрений.

– Я как раз купил вам еды, как вы просили, – ответил слуга, – теперь буду покупать больше и часть откладывать.

– Вот и хорошо. Спасибо тебе, Сеид, и будь осторожен. Если охрана что-то заподозрит, то тебе несдобровать.

Когда проводник ушел, прикрыв за собой дверь, Муравьев принялся за нехитрый обед, состоящий из лепешки и козьего молока.

Время на Востоке течет медленно, и капитан провел под арестом полтора месяца. Только когда он уже намеревался бежать, переодевшись кочевником, ему, наконец, сообщили, что владыка хивинский готов его принять, правда, не уточнили когда…

Но все-таки через два дня ворота крепости со скрипом открылись, и капитан, щурясь от яркого солнца, последовал в середине почетного конвоя в Хиву. После пыльной и грязной комнаты, где он провел последние семь недель, город поразил его своим великолепием. Множество садов, среди которых белели дворцы вельмож и голубые изразцы мечети, сверкающие на утреннем солнце бирюзовыми бликами, выглядели как драгоценная шкатулка посреди монотонной желтизны пустыни. Приезд русского посланника произвел фурор среди местных жителей. Многие окружили конвой, чтобы посмотреть на чужестранца в русской офицерской форме. Детвора бежала позади, и, когда капитана ввели в его новые апартаменты, неподалеку от ханского дворца, они даже попытались войти вовнутрь, но были безжалостно отогнаны охраной. Среди глазеющей толпы Муравьев различил русские лица. Несчастные рабы снимали перед ним шапки и шепотом умоляли сделать что-то для их освобождения.

Передав во дворец послание и подарки от генерала Ермолова, капитан стал дожидаться аудиенции. Правда, теперь, когда хан официально признал его гостем, ожидание не казалось столь тягостным. Через два дня, наконец, прибыл ханский посланник в богато расшитом халате и сообщил, что он явился сопровождать достопочтимого посла к великому владыке. Как и два дня назад, по пути в ханский дворец толпа густо усеяла крыши, наблюдая за диковинным послом.