- Шурка, завтра выйдешь?
- Не знаю, папка ругается ...
- А ты Ленька?
- Если я раньше выйду я тебя позову, а если ты - меня.
Однажды, нам тогда было лет по пять, мы играли на "развалке" - разрушенный бомбой в войну корпус во дворе больницы. Кто-то из нас обнаружил в самом низу, в подвале в замаскированной нише кирпичной кладки, тайник - тряпичный сверток, половину бутылки водки и бутылку пива. В свертке мы обнаружили пачку ассигнаций и настоящий финский нож с красивой цветной ручкой. Мы тогда впервые попробовали пиво. Нам не понравилось. Водку даже трогать не стали, деньги оставили, а финку забрал Петька, сказал, что спрячет. Будущий врач, он уже тогда думал о здоровье людей. Время на дворе стояло бандитское. Естественно, мы догадались чей это мог быть схорон и больше на эту "развалку" не ходили, от греха ...
Так пролетало наше детство. На улице по соседству были и другие дети - кто старше, кто младше. Играли вместе в футбол, собирались где-нибудь на задворках и рассказывали страшные истории и детские анекдоты. С посторонними, случалось, дрались и отвоевывали свой кусок улицы. Помню, побитый как-то, нажаловался маме, на что получил жесткую отповедь - "Никогда не смей НИКОМУ жаловаться! Не хватает силенок дать сдачи, работай головой (договаривайся) или ногами (убегай), но никогда не унижайся!"
Вспомнилось, что в нашей компании никогда не было никакой агрессии и драк, Петька и Шурка могли, ни с того ни с сего, перестать разговаривать с нами, обходить нас с Ленькой стороной ... В итоге оказывалось, что я или Ленька чем-то то ли не поделились, то ли что-то сказали обидное.
Иногда летом дядя Коля - Петькин папа водил нас всех на Днепр. Там и тогда я научился плавать. Просто, перебираясь гурьбой через очередную протоку на "Зеленом острове", где мне было "с головкой", а остальным по ноздри, не хотел отставать и проситься.
НАКРЫЛО
В ту безмятежную пору - мне было чуть больше шести, я научился и страстно полюбил читать. Дело было так. Я заболел корью и лежал изолированный в своей спальне под красным фонарем, т.к. могло быть осложнение глаз. Про саму болезнь я только и помню - маленькую свою комнатушку, заполненную красным светом днем и ночью, а также чувство убийственной несвободы и начинающейся клаустрофобии. Она, клаустрофобия, развивалась из года в год, так что, со временем, я в самолетах и поездах стал задыхаться. Без глотка крепкого допинга.
Целый день болел и ждал маму. По вечерам, после работы мама заходила ко мне с каким-нибудь гостинцем "от зайчика" и читала разные книжки-сказки. В тот раз она стала читать мне "Приключения Тома Сойера". Как сейчас помню первые строки:
"Том! - Нет ответа."
" Том! - Нет ответа"
- "Мама, а с чего начинается?" Странное начало. Никакого вступления.
- "Начинается с драки." - Был мамин ответ.
- "Да нет, как написано? Ну там - жили были ..."
- "Нет, Горик, нет здесь "жили-были", это не сказка, а во взрослых книгах пишут по всякому, привыкай."
Прочитав одну главу, мама выключила лампу, обернутую красной тряпкой, поцеловала меня и день закончился. Я очень запомнил начало этой книги и вообще эта история стала для меня порталом в параллельный мир чудес - литературу.
Выздоровев, я взял в оборот бабушку и заставил показывать мне буквы. Через какое-то время я их уже резво складывал и вскоре сумел прочесть ту первую главу, что мы с мамой давно уже одолели.
И как же я был удивлен, когда увидел в книге название главы: "Начинается с драки" - это точно ответ на мой вопрос к маме - "А с чего начинается?" и далее тоже: - "Том! - Нет ответа..."
Именно так и написано... И я, заново переживая сюжет, забыв обо всем на свете, читал, читал ... и читаю до сих пор.
Возле моей кровати была маленькая настольная лампа - "Грибок", когда мне выключали верхний свет, что бы я засыпал, я затаскивал "грибок" под одеяло и, задыхаясь от нагретого воздуха, оставив только малюсенькую щелку, часами дочитывал что-то захватывающее.
Библиотека у нас была приличная. После тюрьмы мама стала работать в "Кинопрокате" - такая контора была при отделе культуры облисполкома, которая распределяла по кинотеатрам, присылаемые из центра фильмы. Заграничные фильмы здесь проверяли на лояльность и идеологию. Последняя функция, как раз, и возлежала на маме.
На мой день рождения нам привозили кинопередвижку и вся уличная мелкота сбегалась ко мне смотреть мультики.
Маму знали и уважали директора всех городских кинотеатров и я, маленький прохиндей, пользовался этим обстоятельством без всякого зазрения совести. Прямо с улицы, в чем играли - в трусах и майках, если летом, брал друзей и вел их в какой-нибудь из центральных кинотеатров. Если бывал аншлаг, нам ставили приставные стулья.
Неподалеку от конторы "Кинопроката" был магазин "Иностранная литература", где работала мамина подруга. Очень много дефицитных книг и собраний, маме по дружбе помогла приобрести та подружка. Книги тогда стоили копейки в буквальном смысле этого слова. Хотя и копейки очень даже приходилось считать, так как зарплаты у "совслужащих" были мизерные ...
ШКОЛЯР
В 1952-ом году нашу группу из садика распустили в школы. В разные школы. Девочки все пошли в 82-ую - женскую на Философской, мальчики кто куда: мы с Петькой и Шуркой попали в 12-тую на проспекте Пушкина, а Ленька во 2-ую на Кооперативной.
Школа оказалась "обухом по голове", который оглоушил меня на долгие годы. Меня! - человека -Воздух, Ветер, Шкода, Смех и Шило в ж ... - заставляли СМИРНО сидеть сорок пять минут, ВНИМАТЕЛЬНО слушать учителя, ЗАПОМИНАТЬ всякую абракадабру, УЧИТЬ НА ПАМЯТЬ всякие глупости !!! - просто истребление райских кущей.
Помню столовую в подвале школы, до спазм в желудке запахи умопомрачительные и пирожки жаренные горячие с повидлом - м-м-м... по пять копеек - тоже хорошо помню.
На дворе март 1953 года. Идет торжественное собрание в актовом зале по случаю смерти Иосифа Виссарионовича Сталина. После раздирающе-траурных выступлений мы просто стоим и минут десять плачем. Не навзрыд, но всхлипы и подвывания были весьма отчетливые. Тогда я впервые почувствовал стадное чувство.
То был психоз утраты. А есть психоз страха - паника, психоз дикой радости на пустом месте - эйфория и прочие. Это очень страшное состояние - стадность. Меня абсолютно никакие чувства и отношения, кроме знания - это, типа БОГ, не связывали с Иосифом Виссарионовичем, однако, и я, почему-то, стал рюмзать вполне искренне.
Затем, помнится, последовали разборки, называемые в те времена "оргвыводами" - завуч отчитывала при всем классе нескольких ребят, которые не добросовестно плакали или что-то подобное по этому поводу. Оказывается - десять минут за нами внимательно наблюдали. Вот так. Стадность была в СССР главной движущей силой к светлому будущему. Понятно, что всю это коммунистическую идеологию я всосал с молоком матери-коммунистки и воспитывался в семье (и тетя и кузина) коммунисток, а посему никогда не вдумывался, не анализировал и, не дай Бог! - не критиковал существующее положение вещей. Сидел, как и все вокруг, на чем пристало ровно.
Бабушка Марина не была коммунисткой, больше того, она была верующей. Тихонько от своих дочерей, она по большим светлым праздникам ходила в церковь. Совсем малышом я запомнил праздник "Вербное Воскресенье". Солнечный день. Бабушка ведет меня в церковь на Рабочей. Во дворе церкви много народа и много цветов. Разливается в небесах волшебный перезвон. Все смеются и хлещут друг дружку ивовыми прутиками с "котятами" - вербохлест.
