Если я соглашусь помочь Олегу и каким-то непонятным образом помешаю

помолвке Арсения Валерьевича и Светланы, то эти дети потеряют возможность

вновь обрести семью. Хочу ли я этого? Смогу ли я жить с этой ношей на сердце? Да

и с чего он вообще взял, что учитель любит меня? Возможно, я нравлюсь ему - и

это немудрено, ведь мы столько времени провели вместе. А что, если у поступков

Олега иные мотивы? Может он любит Светлану и пытается таким образом отбить

девушку у друга? А тут я, вся такая несовершеннолетняя и по уши влюбленная в

учителя, и он решил использовать меня в своих целях, а на последствия ему

плевать...

Я все еще ломала голову над тем, как поступить, когда услышала смех Арсения

Валерьевича, а затем и приятный женский голос, принадлежащий, вероятно,

Светлане. Они были где-то поблизости. Я почти ощущала их присутствие.

- Ну? - вопросительно вскинул брови Олег. - Что ты решила, Мила?

- Я не могу...

- Что? - недоверчиво сузил он глаза.

- Я не могу поставить свое собственное счастье выше счастья этих детей. Им

нужны родители.

- Какая же ты все-таки идиотка, Мила! - прорычал Олег и, стиснув меня в

стальном кольце своих рук, самовольно прильнул к моим губам. Глаза мои

расширились, сердце неистово забилось в груди. Я попыталась вырваться, но

мужчина проявил изумительное упорство, удерживая меня. Тогда я сжала губы,

изо всех сил противясь поцелую. Хмыкнув, Олег продолжил целовать мои

сомкнутые губы, не делая никаких попыток разжечь во мне ответные чувства.

- Не вырывайся, Мила, - неожиданно выдохнул он мне в губы, по-прежнему

страстно сжимая меня в объятьях. - Я не хочу делать тебе больно. Пожалуйста...

позволь меня тебя поцеловать…

12

Я зажмурилась и попыталась расслабиться. Но меня словно сковали цепями. Я

едва могла двигаться, тело одеревенело, а вся моя сущность была наполнена

отвращением к себе и к этому по сути незнакомому мне мужчине.

Тогда я открыла глаза и увидела Арсения Валерьевича. Он стоял в нескольких

метрах от нас - странно напряженный, с стиснутыми кулаками. Его взгляд

прожигал меня насквозь, ноздри нервно раздувались.

- Олег! - услышала я его стальной голос, вздрогнув, словно от удара. - Что, черт

возьми, ты творишь?

Не спеша, Олег оторвался от моих губ и, подмигнув мне, выпустил из объятий.

- А, дружище! - обернулся он к другу как ни в чем не бывало, улыбаясь во все

тридцать три зуба. - Не ожидал тебя здесь увидеть.

Арсений Валерьевич пропустил эту шутку мимо ушей и перевел взгляд на

смущенную меня.

- Мила, что вы здесь делаете?

- Я...

- Она со мной, - приобнял меня за талию Олег. - Надеюсь, ты не против?

На скулах учителя задвигались желваки.

- Олег, могу я переговорить с тобой? - произнес он сурово. - Наедине, - добавил

он, едва взглянув на меня.

- Мила, ты не против? - прикоснулся Олег к моей щеке.

Я покачала головой, говорить не было сил.

Они направились по направлению к какому-то кабинету, а я в изнеможении

прислонилась спиной к стене, едва не падая на подкашивающихся ногах.

В сумочке запиликал айфон.

- Мила, ты где пропадаешь? - раздался в трубке суровый голос матери.

- Э... Я... у друзей...

- Где именно? Я могу приехать за тобой.

- Не нужно, мам, - произнесла я слегка дрожащим голосом. - В этом нет

необходимости.

- Ты уверена? У тебя есть деньги на такси?

- Да. Я скоро буду. Не беспокойся.

- У тебя все хорошо? - встревоженно поинтересовалась мама. - Ты как-то странно

говоришь.

- Мама, я в порядке. Устала немного. Меня друзья подвезут.

- Ну смотри, Мила. Я полагаюсь на твое благоразумие.

Я тупо посмотрела на экран, оповещавший мне, что "звонок завершен", затем

уставилась на размытое - из-за пелены слез - отражение в висевшем напротив

зеркале.

Хрупкая фигурка в длинном, цвета спелой черешни, струящемся шелковом

платье, абсолютно закрытом спереди и обнажавшим красивый - что уж

скромничать? - изгиб спины сзади. Бледное лицо, обрамленное распущенными

каштановыми волосами, потускневший взгляд и грустные карие глаза, в которых

по-прежнему стояли слезы.

Идиотка! Какого черта я сюда притащилась? О чем только думала, наряжаясь в

это дурацкое платье? Чего я ждала? Что Арсений Валерьевич тут же упадет к моим

ногам, сраженный моей неземной красотой? Или может быть надеялась, что он все

еще помнит тот поцелуй и что ему просто нужно время, чтобы понять как сильно

он меня любит? До каких пор я буду наступать на одни и те же грабли? Ведь жизнь

неоднократно доказывала мне, что я недостойна счастья, что все, кого я люблю,

равно или поздно оставят меня...

- Мила?

Я вздрогнула, открыв глаза. Из зеркала на меня смотрело два отражения. Мои

сверкающие от слез глаза встретились со странно потемневшими глазами учителя.

- Позвольте, я отвезу вас домой, - произнес он, когда я обернулась, и мы оказались

лицом друг к другу. - Я вижу, вы устали. В вашем положении нельзя

перетруждаться...

В моем положение?

Черт. Он же думает, что я беременна.

Так значит, вся эта забота, жалость - все это из-за мнимой беременности? То есть

сама я ничего не значу для него? Он по-прежнему видит во мне провинившуюся

девчонку, которая нуждается в наставлении и покровительстве...

И тут я рассвирепела.

Да сколько можно бегать от собственного "я"?! До каких пор мы будем играть в

эти дурацкие игры под названием "у кого лучше получится скрыть свои истинные

мотивы и чувства"? Разве мы не взрослые люди, которые обязаны отвечать за свои

поступки, говорить то, что думают, и прислушиваться - хотя бы изредка - к голосу

совести и рассудка?

Все! Устала! Достало меня это притворство! Не хочу строить из себя ту, кем я не

являюсь на самом деле!

- Я не беременна, - произнесла я, высоко задрав голову. - Я выдумала это, чтобы

насолить вашей невесте. Между мной и Темным ничего не было. Я девственница,

понятно вам? А сюда я пришла, чтобы... сказать, что люблю вас. Но я ни в коей

мере не претендую на ваше сердце. Разве могу я конкурировать с мертвой

девушкой? Ведь она была и будет вашей единственной любовью, не так ли? Мне

лишь остается... пожелать вам счастья, вам и вашей очаровательной невесте, и

попросить... Позаботьтесь, пожалуйста, о Маше и Саше, станьте для них такими

родителями, о которых они могли только мечтать, любите их, как родных, пусть

они ни в чем не будут нуждаться...

- Что-то еще? - спросил он, в упор глядя на меня. Каменное лицо, непроницаемый

взгляд.

У меня закружилась голова, стало больно дышать.

И это все, что он может сказать? "Что-то еще?"

Мне захотелось топнуть ногой, наорать, залепить ему пощечину, послать его куда

подальше... Но я лишь глубоко вздохнула, выдержала короткую паузу и

произнесла еле слышно:

- Да, есть еще кое-что...

И шагнув ему навстречу, я в неудержимом порыве обхватила его лицо ледяными

руками и прильнула к его губам, закрыв глаза и задержав дыхание. Арсений

Валерьевич молча стоял, не делая никаких попыток обнять меня. На поцелуй он

так и не ответил.

- Простите меня, - прошептала я, оторвавшись от его губ. - За все.

А потом я подхватила подол чертова платья и выбежала из холла - прямо на

улицу.

- Уверена, что это нужно? - спросила мама, протягивая список необходимой мне

литературы.

- Уверена, - решительно кивнула я, забираясь с ногами на постель и углубляясь в

чтение.

Последние две недели были насыщенными на события.

После вечера в честь помолвки Арсения Валерьевича и Светланы Александровны