- "Стрелы" действий и слов, - сказал он через четверть минуты, - сознательно или бездумно запускаемые людьми в пространство и несущие заряды зла или добра... бьющие или спасающие непредсказуемо; это имеет в виду мой Мудрец... Не знаю... не уверен, что избрал бы это в качестве одного из символов своего мироощущения... хотя меня это действительно очень занимает. Причинно-следственная карусель - хаотична она или всё-таки лишь кажется нам таковой... Тоже вечный вопрос... Кстати, - неожиданно добавил он спустя секунды три, улыбнувшись и чуть подмигнув, - приоткрою завесу над творческим процессом. Ещё когда у меня только зародилась идея этого моего сказания, меня сразу властно и непреодолимо потянуло на этот патриархально-величественный антураж - мне подумалось, что он как бы "уводит в вечность"...
- Патриархально-величественный, - с оттенком одобрения повторил комиссар, любивший точные и выразительные характеристики, - а вы, Натали, мне припоминается, назвали это "монументальной архаикой". И ещё - решусь добавить, - с элементом библеизации.
- Тот самый эффект, которого я хотел, - с удовольствием подтвердил Мишель Рамбо. - И классно, кстати, схвачено, мадам Симоне, - "монументальная архаика"... - Он залпом, с озорным воодушевлением, глотнул ещё горячий кофе, поиграл зажигалкой, собираясь прикурить. В выражении его лица чувствовалось творческое торжество.
- А образ этих "стрел", - вставила Натали - "стрелы", то есть нечто поражающее... они создают впечатление, что вас... - она чуть замялась, желая высказать свою мысль по возможности деликатно, - вас, мне кажется, давно поразил в душу факт этой непредсказуемости...
Журналист вдруг легко согласился:
- Да, я это осознал ещё в юности... при случае, может, и расскажу, но... так или иначе, меня это и в самом деле очень занимает, - повторил он.
- И вам хотелось бы, - сказал комиссар, - отыскать в бесконечном сплетении обстоятельств некие "нити Ариадны" - цепочки причин и следствий, которые складывались бы справедливо. Отчасти поэтому вам, наверное, и претит идея терпимости к сознательно свершаемому злу. Вы не приемлете мысль о том, что, ввиду его - к сожалению, очевидной, - неискоренимости, лучшей, наиболее эффективной формой борьбы с ним является зачастую "нереагирование". И, мне кажется, культивируете идею, что любая боль, которую кто-либо претерпел незаслуженно... или считая, что незаслуженно... любая такая боль - от безмерного горя до мелкой служебной или административной несправедливости, - становится миной замедленного действия. Что ни скорбь, ни обида не растворятся во времени, а неизбежно ударят по кому-то, даже если это обычно не поддаётся прослеживанию. И в некоторых своих эссе вы стараетесь направить психологический прожектор на чувства тех, кто застигнут болью и обидой, - на эти самые "мины".
Жозеф Менар замолчал, поднося к губам чашку кофе.
Журналист приблизительно полминуты обдумывал услышанное, покручивая в левой руке пакетик сахара.
- Вы вдумчиво читали, - сказал он затем, оценивающе кивнув, - этот момент есть... но насчёт... - Помедлил ещё - казалось, что-то прикидывая, - сделал глубокую затяжку и заговорил дальше: - Насчёт катастрофичности сделанного кому-то зла - нет, я не назвал бы это ни идеей, ни моделью. Такая модель была бы притянутой... Ведь судьбоносным снарядом может стать любое действие, слово, движение, и мы не можем даже отдалённо представить себе, к чему та или иная мелочь способна привести... независимо от чьих-либо замыслов или чувств... И я, надо признаться, - Рамбо неожиданно усмехнулся и чуть махнул рукой, как бы досадуя на самого себя, - боюсь прикасаться к диким случаям, когда губительной "миной" оказывалось не злое, а самое лучшее... любовь, забота... а такое тоже бывает... - он запнулся, нащупывая, так показалось Натали, некую логическую нить, и продолжал: - Боюсь - и всё-таки иногда, переступая через ужас, затрагиваю и это.
- Но мне кажется, - вставила Симоне, - что эта ваша концепция "неискупимости зла", по сути дела, оптимистична...
- Извините, - деликатно, но решительно и чуть вскинув обе ладони - подобно отбивающему мяч вратарю, - прервал Мишель Рамбо, - концепции у меня нет, господин комиссар правильно сказал... А вы, мадам Симоне, получается, тоже читали мои материалы?
- Да, читала, я-то первая и увидела ваше "Сказание" у мамы своей, которая выписывает ЛФ... Ну, пусть не концепция, но некое... чаяние наказуемости зла... - Тут она увидела, что журналист кивнул, выражая согласие. - И ещё - у вас просматривается надежда на то, что мы в силах хотя бы отчасти контролировать происходящее... создавать своими действиями некий "позитивный заряд"...
- "Позитивный заряд"? - повторил Мишель Рамбо, с любопытством выслушав сказанное. - Знаете, я, может быть, раньше когда-то так думал, хоть и не в такие термины это облекал... Мне казалось, что возможны как бы "векторы" добра и зла... Но это разбилось вдребезги об историю о том, как... детали опущу, но... вот представьте, человеку дали с собой вкусных пирожков, бутылку лимонада; днём, в автобусе, некто ехавший с ним предложил выйти - тут, близ остановки, кафе хорошее... Но он не захотел - домашней снедью перекусил только что... А на следующей остановке автобус, понимаете ли, разлетелся от взрыва террористической бомбы... Вот и всё... заботливо уложенные пирожки, понимаете?.. А тот, кому покушать не собрали, не удосужились, - пошёл в то кафе и жив остался... У меня об этом есть, только вам не попалось, если вы только за этот, текущий год смотрели, - это было опубликовано, кажется, лет шесть назад... И вот потому-то у меня и нет "модели мира", нет концепции, в которой предполагались бы те или иные "закономерности"... Чувства и поступки, конечно, влияют на обстоятельства, но когда думаешь о подобных случаях, понимаешь, что разговоры о закономерностях - кощунственны...
- А почему вы считаете нужным и верным, переступая через ужас - так вы сказали, - всё-таки писать о таких вещах? - спросил Жозеф Менар.
- Да потому, что если такое "выносить за скобки", то всё остальное не было бы ничем иным, нежели плоским морализаторством. И то, что вы называете "позитивным зарядом", - журналист повернулся к Натали Симоне, - на мой взгляд, может быть лишь в том смысле, что деяние или бездействие может создать - или скорее породить, "вырастить", - у окружающих некий душевный настрой...
- Кстати, в вашем сказании, - осторожно откликнулась она, - этот момент уже отчасти высветился. Дочери Тетрарха, наречённого Избавителем, - так? Именно спасаемые во что бы то ни стало - оказались способными на жертвенность?
- Да, - подтвердил Мишель Рамбо, - причём у них и выбора, если вдуматься, нет, они "не могут иначе", эти слова у меня не случайны...
- Ими и заканчивается первая часть, - сказал комиссар. Натали вспомнила, что, завершив чтение, он "многозначительным" тоном произнёс эту завершающую фразу.
- И я специально так построил: это промежуточный итог. Они не могут иначе... ни они не могут, ни он сам... Но... об этом, если хотите, потом, подробнее, не вскользь... У меня же будет продолжение, там ещё некоторые... впрочем, не стоит комкать эффект, потом прочтёте... Мне ещё вот что надо пояснить, - он на несколько секунд задумался, что-то взвешивая... - Видите ли, я в том, что пишу, в разных своих вещах, касаюсь пластов, скажем так, не сопоставимых между собой ни нравственно, ни эмоционально. И может казаться, что кощунственно... опять всплывает это слово... что кощунственно тем или иным образом как-то "объединять" чудовищные трагедии и житейские мини-обиды. Я сам ни за что не стал бы помещать это под одной "шапкой"... но ведь вот что значит вдумчивый взгляд со стороны... Знаете, вы мне очень хорошую мысль дали, - обратился он к комиссару, - сравнив эту мою "эмоциональную ось", как вы выразились, со стволом. Ведь у ствола есть сверхчувствительная к боли сердцевина, а есть наружная часть, которую долго колупать надо, чтобы она хоть что-то ощутила... Так вот и моя эта "ось", наверное, на манер такого ствола включает и по-настоящему трагическое, и то, что, при всей болезненности своей, не выходит за пределы, скажем так, "социальной рутины"...
