– И все же, ты не можешь этого знать наверняка. – Спокойно выдержав ее острый взгляд, в котором светила ненависть ко всем олигархам этой планеты, Мануэль лишь продолжал пить свое вино.
Отступать было слишком поздно. Но если он только пожалеет Шеннон, то всю эту попытку можно смело закопать в глубокую яму и больше никогда не возвращаться к ней, а это было совсем не то, чего он добивался.
Она по-прежнему безмолвно стояла перед ним. Руки уперты в бока, из глаз сыплются искры неукротимой обиды и слепой ярости, дыхание прерывистое и глубокое – воинственная поза, которая всем своим видом говорила лишь о борьбе.
Но борьба так же не входила в его планы, как и жалость.
Понимая, что слишком жесток, Мануэль продолжал расслабленно пить свое вино.
Шеннон должна найти в себе силы, чтобы справиться с этим, должна смириться, иначе проживет всю оставшуюся жизнь в одной лишь ненависти и болезненных воспоминаниях о тяжелом прошлом – а это больно. Очень больно.
– Прошлое довольно размыто – будущее же весьма неопределенно. – Философски заключил он, ставя свой почти пустой фужер рядом с его собратом.
Бешеную спесь, нашедшую на воинственную брюнетку, как ветром сдуло. Непонимающе захлопав ресницами, она все же бессильно опустила руки.
– К чему ты это?
Шелковая материя дорогой сорочки, покрывающая широкие мужские плечи, слегка колыхнулась.
– Лишь к тому, что ты не знаешь, что было в прошлом наверняка, как и не знаешь, что сейчас испытывает твой отец за совершенное несколько лет назад происшествие. Вполне возможно, он понял, что совершил ошибку.
– Ни черта!
– Вполне возможно, что он искренне сожалеет.
– А мне на это глубоко наплевать. Того, что было – не вернуть!
– Одно из самых лучших качеств человека, которое и делает нас людьми – это умение прощать.
Шеннон презренно хмыкнула, протестующе скрестив руки на груди.
– Никогда!
Ещё раз заглянув в пылающие огнем темно-карие глаза, взгляд Мануэля углубился, унося его куда-то далеко из этой комнаты.
– Мы все должны найти в себе силы, чтобы простить, как бы больно не было нашей душе. – Тихо изрек он, по-прежнему обитая в каком-то внутреннем мире. – Иначе будет только хуже.
Упрямо покачав головой, Шеннон уже было хотела вложить в свой голос как можно больше сарказма, но отстраненный вид сидящего перед ней мужчины невольно заставил ее поменять свое решение.
– Что ты можешь знать о душевной боли? – Недоверчивым голосом спросила она. – Ты ведь любил своего отца. Это стало очевидным, стоило тебе только заговорить о нем. И я уверена, у вас это чувство было взаимным. Ты не можешь знать, какого это быть отвернутым собственным родителем.
Мануэль не ответил. Не возразил. Он просто смотрел в потемневшее от ночи окно, однако его взгляд отнюдь не блуждал по непроглядным сумеркам, вместо этого он видел картины своего прошлого.
– Это чувство не всегда было взаимным. – Наконец сухо изрек он, возвращаясь в богато украшенную комнату. – До восьми лет совместного проживания под крышей этого дома мы ненавидели друг друга.
Ошеломленно моргнув, Шеннон не знала, что и сказать. Она ожидала чего угодно, но о таком повороте в жизни богатого наследника даже не подозревала. Да и как такое вообще возможно? Сегодня на яхте, когда он с ощутимой болью смотрел на улыбающуюся фотографию отца, когда в его голосе открыто сквозила тоска, она и представить не могла, что когда-то Мануэль ненавидел этого человека.
– Но… – Не зная, имеет ли она право спрашивать о подобном, Шеннон все же неуверенно спросила. – Но почему?
Его тихий голос сопроводился немного ироничной, грустной усмешкой.
– Из-за матери.
Видя, что Мануэль не спешит с пояснениями, девушка вернулась на диван, постепенно забывая о пылающем внутри пламени. Ей внезапно очень захотелось узнать о его прошлом. Хотелось выслушать, понять и даже, если это в ее силах, помочь ему.
– Твоя мать сделала что-то плохое? – Осторожно спросила она, ласково накрыв большую мужскую ладонь своей рукой.
– О, нет. Она в жизни никому и никогда не сделала зла. Она была святой. Отец отыскал ее среди мусора и прочего лицемерия, постоянно обитающего в окружающей его многолюдной толпе. И он боготворил ее. Ублажал. Любил до безумия.
Он резко замолчал, словно дальнейшие слова давались ему с невыносимым трудом.
Желая хоть немного помочь, Шеннон легонько подтолкнула его своим следующим вопросом:
– И что же с ней случилось?
– Я убил ее. – Прогремел ошеломительный, резкий ответ.
Абсолютно не поверив услышанному, кроткая слушательница пораженно покачала головой, а Мануэль, уходя в свои далекие воспоминания, стал вновь отдаляться от нее все дальше и дальше.
– Моя мать тоже очень любила отца и старалась делать все, чтобы быть хорошей женой. И муж отвечал ей взаимностью. Изо дня в день он баловал ее, даря драгоценности и прочие дорогие подарки, но все же была одна единственная вещь, которую любящий супруг дарить ей отказывался – она безумно мечтала о ребенке. Ее не прельщали изысканные бриллианты, роскошные дома и светское общество. Все, что она хотела – это сына. Отец очень переживал за ее здоровье, ведь она была очень хрупкой женщиной, но все же уступил ее мольбам. Вскоре моя мать забеременела мной… Она рожала меня в муках и адских агониях, но все же, даже не смотря пережитую боль, ужасно любила свое дитя. – Его взгляд помрачнел, словно картины прошлого заполонили глаза. – Спустя сутки после родов она умерла. Никто не подозревал о внезапной угрозе внутреннего кровотечения. Врачи не смогли спасти ее…
Ошеломлению Шеннон не было предела. Представляя ту боль, что тяжким бременем сидела на плечах Мануэля, девушка крепко сжала его ладонь.
– Но ты в этом не виноват.
Не став переубеждать сидящее рядом невинное дитя, он лишь тихо хмыкнул себе под нос и мрачно усмехнулся.
– Отец не простил мне этого. Но больше всего его угнетало, что последние часы своей жизни его жена уделяла мне, а не ему. Даже не смотря на боль, прочно сковывавшую ее тело, она все равно всегда тянулась ко мне, спрашивала обо мне, безумно любила меня… Он не мог простить мне ее смерть. Для него я был изгоем. Ненужным напоминанием об утрате самого любимого человека в его жизни. Стоило мне только появиться рядом с портретом матери, как его глаза тут же гневно сужались, всеми фибрами души осыпая меня лишь ненавистью и проклятием. С детских лет со мной возились лишь гувернантки и лучшие учителя во всей Италии. Но не он. С тех пор как я родился, не было момента, чтобы он с восторгом посмотрел в мою сторону… Он даже не разговаривал со мной…
У Шеннон екнуло сердце, представляя перед собой маленького ни в чем неповинного мальчика, который отчаянно нуждался в любви собственного отца.
– Неужели он совсем с тобой не разговаривал? – Боясь спугнуть своим голосом его минутное откровение, тихо спросила она.
– За все восемь лет он не сказал мне ни слова. – Глухо отозвался мужчина.
Сглотнув застрявший в горле ком, Шеннон, к своему стыду, так и не смогла укротить не в меру разыгравшееся любопытство и задала новый вопрос:
– А что же было потом? Как вы помирились?
Не заметив ее внутреннего противоборства, сероглазый брюнет протяжно вздохнул, вновь окунаясь в далекие воспоминания.
– Однажды отца навестил его дальний друг Роберт, приехавший к нему из Швейцарии. С ним был его сын – мой ровесник. Мне только исполнилось восемь, но я уже прекрасно понимал, что значит ревностно смотреть на других сыновей, чьи отцы открыто гордились своими отпрысками. Мой отец же как и всегда меня не замечал. Когда Роберт уезжал обратно, он пригласил отца к себе на охоту. Отец с охотой принял это предложение, но тут взгляд друга внезапно упал на меня, и он тут же предложил взять меня с собой, чтобы его сыну было не так скучно. Нехотя мой отец все же согласился. Итак, мы поехали в Швейцарию – молчаливый отец, чей взгляд всегда становился чернее тучи, стоило ему только посмотреть в мою сторону и я, детская душа которого уже изрядно ненавидела его за это. Охота была всего лишь очередным мужским развлечением. Нас было шестеро: четверо взрослых мужчин и двое восьмилетних детей. А ещё много собак. Мы слонялись по лесу уже не один час, заглядывая в самые непроходимые дебри, чтобы выманить из своих скрытных убежищ диких кабанов. Собаки метались из стороны в сторону. Наконец одна из них учуяла след и повела за собой всех остальных. Я не помню, как именно оказался один посреди широкой поляны. Разгоряченные скорой добычей охотники скрылись в плотной растительности деревьев, и я не знал, куда идти. Выбрав наугад дальнейшее направление, я пошел веред, выходя на небольшую лужайку. Внезапно позади послышалось грозное урчание и скрежет земли, разрываемой копытом животного. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что сзади стоит разъяренный кабан, который вот-вот бросится на меня. Я приготовился к самому худшему. Прикрыв глаза, я ждал атаки дикого зверя. И вот кабан побежал. Я слышал грохот его копыт по влажной земле и знал, что он уже совсем близко – всего лишь в нескольких шагах от моей смерти. – Мануэль на мгновение остановился, чтобы перевести дыхание. – Внезапно в воздухе прогремел выстрел. Должно быть, отец каким-то образом заметил мое отсутствие и пошел назад. К счастью он пришел вовремя. Он убил кабана всего одним патроном. Это был меткий выстрел, но тогда я не оценил этого. Открыв глаза, я изумленно посмотрел на него. Я ожидал увидеть кого угодно, но только не его. Я стоял там и не мог поверить, что это он. И все же, встретившись с его взглядом, меня словно пронзило молнией. В этом взгляде было все то, о чем я и мечтать не смел: боль, обида, испуг, сожаление и любовь. Огромная любовь. Такой, которой я никогда в нем не видел. После всего этого, я не мог оставаться со своим отчуждением, подпитанным лишь своей слепой ненавистью за его прошлые поступки. Прошлое вмиг отступило. Осталось лишь настоящее, в котором мой отец только что спас жизнь своему ребенку – мою жизнь… – Сделав глубокий вздох, брюнет вновь на секунду прервался и лицо его озарилось приятной улыбкой. – Не договариваясь, мы бросились друг к другу. Тогда впервые я увидел слезы на лице отца. Это были слезы сожаления за свои прошлые проступки. С тех пор наши отношения в корень изменились. Мы оба нашли в себе силы простить друг друга, о чем никогда не сожалели. Мы создали с ним наш маленький мир любви и гармонии, в котором мы всегда были вместе… так было вплоть до прошлого лета, когда мой отец умер от рака. Но даже тогда он был счастлив, так как уходил от любящего сына к своей любимой жене…
