Написала она ему тогда последнее письмо, очень злое. Сейчас он перечитывает это письмо и понимает, что оно не злое, а, скорее, нежное и в горечи своей справедливое…

Потом, когда всем станет известно все, начальник спросит Николая:

— Если у тебя на руках двое волчат, один из них умрет раньше другого. Знаешь какой?

— Не знаю…

— …которого сколько ни корми, а он все в лес смотрит.

— О чем ты? — спросил Николай.

— О свободе. Тебе скоро сорок, такую девку упустил! Со свободой боялся расстаться. Все порхать хочешь? Будешь теперь как одинокий волк сидеть у норы и выть по ночам. Извини уж, старина… Чего думаю, то и говорю.

Николай, ничего не сказав, вышел на улицу. У крыльца стояли два вездехода. Автоматически глянул на номера. Один из них был АН 43–34.

«Встречусь с друзьями», — подумал Николай.

В начале ноября перед самыми праздниками из поселка Теюкуль в райцентр вышли два колхозных вездехода. Вскоре началась пурга. В пурге и в полярной ночи вездеходы потеряли друг друга. Одному из них повезло — он вышел на трассу и через сутки был в райцентре. Второго ждали день, два, три, неделю — бесполезно.

Пурга бушевала по-прежнему. Предпринимать какие-то спасательные работы было бессмысленно. Оставалось надеяться на окончание пурги и снегопада. И еще — на опытность водителя.

Штаб по спасению был создан на четвертый день. Из показания первого вездеходчика явствовало, что во втором вездеходе находился груз — моржовое мясо, два пассажира — мужчина и женщина и вездеходчик. На троих — два спальных мешка (оленьи кукули). Ракетницы и оружия в вездеходе не было. Заправлен он был полностью. НЗ на борту отсутствовал, каждый взял в дорогу еды по своим потребностям, из расчета на суточный перегон, а может, чуть больше, вездеходчик точно не знал. Огонь у них тоже должен был быть, поскольку оба мужчины — курящие.

Через неделю пурга стихла. Район предполагаемого нахождения вездехода и весь маршрут с самого начала прочесывали на бреющем «аннушки» и вертолеты. Командирам рейсовых Ил-14, пролетающим этим районом, была дана инструкция следить за землей в поисках таинственных не предусмотренных картой огней. Был сделан обратный рейс вездеходами райцентр — Теюкуль, но никто не встретился на пути, а следы вездехода пурга упрятала за семь дней ноябрьского буйства.

Шел двадцатый день поисков. В поиски включились и пастухи-оленеводы. Все оленбригады были предупреждены по рации о необходимости обращать внимание на мельчайшие детали пребывания в тундре человека или вездехода.

Во все охотизбушки тундры и побережья отправились гонцы на собачьих упряжках.

Но вездеход как сквозь землю провалился.

Начальник геологической экспедиции райцентра отобрал шестнадцать геологов-лыжников, дал им два вездехода, разбил район поисков на квадраты, утвердил свою методику прочесывания, ее обсудили и согласовали. Все необходимое было погружено в вездеходы из расчета на десять дней работы. Под командованием комсорга экспедиции оба вездехода отправились на север.

На двадцать девятый день поисков вездеход нашли.

Газета «Советская Чукотка» первой напечатала сообщение о мужестве женщины. Затем областная газета. Затем прилетел корреспондент «Комсомольской правды» и напечатал полосу. Как выяснилось, вездеходчик вел себя не лучшим образом. Второй спальный мешок пришлось делить женщине и второму пассажиру. Пассажир оказался славным парнем, и ему-то досталось больше всего — ампутировали пальцы на обеих руках. Вездеходчик отделался простудой и истощением. Женщина обморозила лицо, руки, ноги и сильно простыла. Врачи сделали все, что смогли, — но три пальца на ногах пришлось ампутировать.

Первые две недели они сидели в вездеходе, согревая салон паяльной лампой. Когда еда кончилась, перешли на моржовое мясо, благо его было много. Потом не выдержали и предприняли попытку оставить вездеход и идти к трассе, откуда им слышался гул. На самом деле это были галлюцинации, и они не шли к трассе, а удалялись от нее. Вездеход был совсем занесен снегом. Вернуться к нему они уже не могли, потеряли след. И тогда совсем случайно наткнулись на заброшенную избушку. Там было немного дров и угля, но ни грамма пищи. А моржовое мясо осталось в вездеходе. Вот здесь в избушке их в беспамятстве и нашел отряд геологов-лыжников.

Когда Николай прочитал сообщение в газете, ему захотелось убить себя. Корреспондент писал, что пассажиркой вездехода была молодой московский ученый — этнограф Ирина Иванова.

Утром Николай был уже в аэропорту, но ему пришлось помаяться еще три дня, прежде чем открылся райцентр и туда состоялся рейс.

Ирина лежала в отдельной палате — постарались журналисты.

— Ой! — откинулась она на подушку, когда он вошел. И протянула к нему руки. Совсем как тогда, в тундре, когда бежала, встречая из маршрута.

Он опустился на пол рядом с кроватью, она гладила его по голове и плакала.

— Вот видишь, какая я стала… совсем страшная…

Лицо у нее было розовым, только кое-где сохранилась старая кожа и незажившие ранки на подбородке. Свет в палате был приглушенный, от ночника, и ему показалось, что волосы у нее темные. Он присел рядом на постель, взял в руки ее волосы, перебирал их на свету — они были темнее, чем тогда, в тундре…

— Седины много… — бормотала она, — хорошо, что я белая, не так заметно… придется краситься…

Она глубоко вздохнула, перестала плакать.

— Коля-Коленька… глупо мы поступили, бросив вездеход… Не надо было уходить от вездехода.

Она опять всхлипнула.

— …и в босоножках мне теперь ходить нельзя… большого пальца на правой нет, и двух — на левой… а у меня дома такие красивые босоножки… с серебряной нитью, из Индии… все тебе хотела в них показаться.

— Не надо, Ирин… — успокаивал он ее, — не надо. — Он целовал ее лицо, и ей было не больно.

— Вот, — спохватился он и поднял с пола сверток. — Тут ребята собрали разных дефицитов…

— Ой, что ты! Не надо! Вон посмотри! Мне ведь нельзя много… я сейчас на бульонах да на кашицах…

Подоконник и тумбочка были завалены свертками, кульками, пакетами, банками.

— Может быть, достать чего-нибудь такого…

— Ничего не надо…

Какое-то мгновение они пристально посмотрели в глаза друг другу. Он смутился, она улыбнулась, притянула его к себе, поцеловала.

— А я ведь прощаюсь с тобой, Коленька… навсегда…

— Ну зачем тебе надо было ехать на этом вездеходе? Зачем тебе надо было в этот райцентр? На праздники захотелось? Одичала там, в Теюкуле? К веселью потянуло, к танцам, к музыке?

— Тише… Коля… Иди сюда, ко мне… вот так…

Она вздохнула.

— Теюкуль поселочек-то малюсенький… Врачей и больницы там нет… вот я и поехала сюда, время поджимало… не понимаешь? Ехала-то я сюда аборт делать, Коленька… да вот месяц проторчала в тундре, теперь поздно… теперь буду рожать…

Он оторопел.

— Как?!

— Обычно… как все бабы… лишь бы мальчик здоровым родился, об одном бога молю.

Он молча, растерянно смотрел на нее.

— Я тогда, осенью, когда ты не приехал и ничего не написал, на тебе крест, поставила… а в сентябре с ним познакомилась. Он прилетел смотреть промежуточную площадку для рейсов во льды.

— Кто он?

Она сказала.

Он вздрогнул. Это был известный полярник.

— Он же старше тебя, лет на двадцать…

— На двадцать два… — поправила она. — Ты ведь тоже старше, — она задумалась, — на шестнадцать.

— Да, — потупился он.

— Вот… — вздохнула она, — он сейчас в Австралии. Там какие-то переговоры об авиатрассе на Антарктиду. Это от него, — кивнула она.

Только сейчас он заметил рядом с настольной лампой стопку радиограмм.

— Он такой смешной, — улыбнулась она. — Говорит, никаких рейсовых. Ко мне его друзья летчики приходили. Выпишусь — они увезут меня на мыс Шмидта. Оттуда на их самолетах северным путем прямо в Ленинград. Там уже к свадьбе все готово… Люблю я его, Коленька… И мальчика нашего люблю… лишь бы здоровым родился… дура я, дура… как я могла о больнице подумать… разве можно…