Павлов вслух прочитал: «Как только войдете в дом, откройте шампанское, разлейте по бокалам, выпейте, а бокалы тут же разбейте об пол или порог. Желаем счастья. Сережа. Дуня».

Павлов сделал все в точности так.

Марина выпила, хряснула бокал об пол и в изнеможении от всего пережитого опустилась на постель.

Павлов выпил, швырнул бокал и… замер. Бокал не разбился. Павлов похолодел, а бокал крутнулся по полу, подкатился к порогу и там вдруг аккуратно переломился на две половины.

«Ух!» — отлегло от сердца.

И ремонт сделали, и порядок в квартире навели — все в отсутствие Павлова — Сережа с женой. Не потому, что были друзьями, а, наверное, чувствовали, что значит семейная жизнь для человека, который начинает ее во второй раз, и хотели хоть чем-нибудь помочь.

— Эх ты, голову мне морочил… — с укоризной сказала Марина. — Не верил, что люблю? Разве можно так? Я теперь ко всем словам твоим буду относиться подозрительно. Ты больше так не делай.

Потом было шумное застолье. Потом скромный свадебный пир.

А через три дня состоялся разговор.

— Я не сказал тебе главного. Тебе часто придется быть одной. Подолгу меня ждать. А это очень трудно.

— Не бойся, — сказала она.

И вот сейчас, когда Павлов с Сергеем на побережье, он напускает на себя напраслину только для того, чтобы уравновесить Сергея, чтобы не дать понять ему, что и, он скучает по Марине, что и ему хочется домой, но Сергей не должен об этом знать, иначе никакой работы не получится. Два ипохондрика в тундре — это чересчур много. Вот и развлекает он Сергея «мужскими разговорами», успокаивая в основном не его, а себя.

Почти у самого моря тропинка тянулась вверх и вилась меж огромных каменных завалов. Она уводила от моря в сторону сопок к тундре. Здесь идти легче: все-таки, тропа не кочкарник, и, обогнув лагуну с юга, путники снова пошли в сторону моря по сопкам, пока неожиданно не остановились перед распадком, на одном склоне которого прилепилась избушка.

Издали она была незаметна, но Сергей знал о ее существовании и показал Павлову:

— Вон, видишь, домик хозяйки моржового лежбища.

— А где лежбище?

— Внизу, под обрывом.

Векет заметила их раньше, чем они ее.

— Здравствуйте! — раздалось за их спиной.

Они обернулись.

— Ой! — радостно вскрикнула она. — Сергей Поликарпович! Я и не узнала! — Она бросилась к Сергею. — Смотрю, не наши идут, чужие. Наши так не ходят. Совсем не узнала.

— Здравствуй, Юля, — обнял он ее, — здравствуй! А мы к тебе в гости. Знакомься, мой друг Павлов.

Павлов протянул руку:

— Здравствуй, красавица, здравствуй!

Она вспыхнула, зарделась, бросилась в дом.

— Я сейчас, за водой, чай пить будем!

С пустым ведром она пулей выскочила из дому и побежала вниз, к ручью.

— Ты вот что, — мрачно сказал Сергей, — не позволяй себе больше таких слов, как «красавица», и в таком роде…

— А что? Я что-нибудь не так?..

— Ну, понимаешь… — мялся Сергей, — она придет, ты поменьше смотри на ее лицо. Оно в шрамах, не очень заметных, но видных… Следы татуировки. Ну, раньше еще девочкам в чукотских стойбищах разукрашивали лица. Ты же видел таких старушек…

— Видел…

— И у нее так было. Это или украшение, или родовые знаки. Не знаю… Еще девочкой ей сделали… Выросла и не захотела носить. На материке в одном из институтов ей предложили снять под наркозом или местным обезболиванием, но тогда останутся шрамы и они будут видны… а если без анестезии, то чище пройдет операция… косметичней, что ли…

— И она согласилась?

— Да, дала подписку. Профессор ей все время говорил: «Ты кричи, доченька, кричи», а она только стонала, скрипела зубами и плакала. За всю жизнь столько не выплакала слез…

— Боже мой!

— Она очень хотела быть красивой, как всякая женщина… современной, что ли… И вот какой ценой ей досталось…

— Не думал я. Прости, Сергей…

— Ладно, я пошел, помогу ей принести ведро, а ты растопи печь.

Они вернулись веселые, раскрасневшиеся. Печь уже загудела. Юлия принялась хозяйничать.

— Можешь представить, Юля, — пытался снять напряжение Сергей, — этот геолог ни разу не видел моржового лежбища!

— Ну уж! — не поверила она. Для нее в это поверить было так же странно, как в то, что Павлов никогда не видел корову.

Все-таки телепатия существует, и Павлов спросил:

— Чего ж тут особенного? А вы корову видели. Юля?

— Видела. У нас в селе их целых четыре. И два быка. Один хороший, а второй на коров и не смотрит. — Она хихикнула и засмущалась.

Павлов не понял, хотя и заметил, что у Сергея и Юлии хорошее настроение.

— Можно, Юля? — спросил Сергей.

Она кивнула.

— Были тут две телочки и бычок. Ну, молока-то не видели, пока бычок не подрос и те не отелились. А чтобы время не терять, председатель выписал быка-производителя с материка, породистого, чуть ли не с ВДНХ. В копеечку влетел, между прочим. Быка привезли, а как доставить? Судно на рейде, плашкоутов нет. Вон какие берега — скалы, никаких причалов. Это сейчас хорошо: свои плашкоуты, а тогда, пять лет назад… Догадались вызвать вертолет. Запеленали быка и — на подвеску. И вот в подвешенном состоянии, через бушующее море, под оглушительный рев вертолетных винтов, через скалы, в тундру, подальше от поселка у зверофермы его и опустили. С тех пор ему не до буренок…

— Стресс называется, — уточнил Павлов.

Все дружно засмеялись.

— Лежбище я сегодня вам покажу, — пообещала Юлия. — А моржатину вы ели когда-нибудь?

— Нет, — сказал Павлов. — Сергей обещал угостить, но в столовой не было. Теперь после охоты.

— Завтра будет погода хорошая, и будет охота, — сказала Юлия.

— Зато я конину ел, ага! А вы нет. В Башкирии на практике. И кумыс пил.

— Коней жалко, — вздохнула Юлия. — Они такие красивые.

— Некрасивых животных нет. Главное — как приготовить, — твердо сказал Павлов.

— Да ты просто страшный человек, Павлов! — заводил его Сергей. — Бармалей какой-то!

— Нет, — вступилась Юлия, — на Бармалея он не похож.

— Не тянешь ты, старик, на Бармалея, не тянешь. Но ничего, у тебя все впереди. Поживешь тут в тундре с недельку — и можно в Африку выпускать.

— А что? Конина очень вкусная… — гнул свое Павлов.

— А ты лошадь Пржевальского ел? — в упор спросил Сергей.

— Чего?..

— Держите, — протянула Юлия банку консервов. — Для вас приберегла. Еще с прошлого завоза осталось. Открыть?

Павлов оторопел. Это была банка консервированной конины.

Кулинарные изыски Павлова были посрамлены. Сергей же особенно был доволен. Даже он не ожидал такого поворота событий.

— Ну, удружили! Молодцы! — восхитился Павлов. Отступать было некуда. — Сейчас обед сварганим!

— Поберегите, — остановила его Юлия. — Есть свежее мясо. А банка всегда пригодится. На темный день.

— На черный, — смеясь, поправил ее Сергей.

— Включите «Спидолу», погромче, — предложила она, — ветер северный, можно.

— При чем тут ветер? — не понял Павлов. — При чем северный?

— А в том, что, если южный ветер, мы бы и чаю не попили. Дым бы шел на лежбище, как и звуки. А моржи не любят ни дыма, ни шума, — сказал Сергей.

— Чай бы попили. Я в распадке на костре готовлю при южном ветре.

— Место какое-то неудобное, — сказал Павлов.

Юлия деликатно промолчала.

Место как раз было самым удобным. Раньше здесь находился наблюдательный пункт. У эскимосов была даже такая профессия — наблюдатель. Наблюдателем мог стать только знающий человек, который умел читать книгу моря, ветра, облаков. От него зависела судьба охоты, а значит, и благополучие всего стойбища. Он давал сигнал к охоте — и байдары выходили в море. Он говорил «нет» — и никто в море не выходил, даже если светило солнце и на воде — тишь. Человек брал на себя ответственность и за удачу промысла, и за судьбу зверобоев. Надо ли говорить, что это был самый уважаемый человек в поселении, и лучшая часть добычи обычно принадлежала ему. Он не требовал, приносили добровольно. Таков порядок, заведенный столетиями.