Со всех партий полевые лошади перегонялись к устью Черной речки, где их ждали баржи. Из партии туда было два пути: один через болота — тогда на дорогу уйдет одиннадцать дней, второй через Южные горы — тогда на дорогу уйдет четырнадцать дней. И начальник предложил самый короткий путь, и все согласились.

Но через три дня пути, когда нужно было сворачивать или на юг, или на восток, М. предложил изменить маршрут.

Старший техник-геолог не понимал, зачем надо тащиться через Южный хребет. Все доводы М. не стоили ничего. Он волновался и никак не мог убедить старшего техника. И тогда он сказал правду:

— Я за весь сезон ни разу не поговорил с Диной. Ты же сам однажды чуть не охрип на рации, вызывал Южную…

Хечикьяв слушал их разговор.

Старший техник расстелил карту, долго курил и высчитывал, потом сказал Хечикьяву:

— Идем на юг.

Лицо Хечикьява было непроницаемым.

…В партии у Дины отдыхали один день, и М. был счастлив, а Дина решила, как тогда, что любит М. и вообще не представляет, что дальше будет делать без него.

А Хечикьяв молчал, а потом, уже в поселке, рассказал тому хорошему парню с буровой, что М. к Дине заходил на Южную, а маршрут был другим.

Бюст Хечикьява стоял рядом с Вольфом. У него было красивое узкое горбоносое лицо. Высокий малахай, и нос, и узкие стиснутые губы придавали ему сходство с индейцем. Такие лица можно встретить только в Беринговской тундре на границе с Корякией, а Хечикьяв был родом оттуда.

Виктор заворачивал голову Вольфа, а М. смотрел в прищуренные зоркие глаза Хечикьява.

— Зачем ты это сделал, Хечикьяв? — спросил его М.

Хечикьяв молчал.

— Ты о Дине? — спросил Виктор.

М. кивнул.

— Действительно, зачем ему это надо было?

— Просто они с тем парнем были старые друзья. До буровой тот парень несколько сезонов работал с Хечикьявом…

— А теперь?

— Теперь… — М. вздохнул. — Что теперь? Парень на Чукотке, я здесь, а Дина замужем, он работал у них в Южной…

Виктор покраснел.

— Понимаешь, — сказал он, — я знал, что Дина вышла замуж, только не говорил тебе об этом. Ведь она сейчас в Москве.

— Здесь? В Москве?

— Да… Я видел ее на прошлой неделе. Защитила диплом и полетит на Чукотку, к мужу.

У М., наверное, изменилось лицо.

— Уж не собираешься ли ты сейчас идти к ней? — забеспокоился Виктор.

— Нет… Да… конечно…

— Нет, нет. Нас ждет Ольга. Как же, она омлет приготовила!

— Да, — сказал М., — да. Омлет — это правильно…

М. не хотел вызывать лифт и поднимался до пятого этажа по ступеням.

Было поздно.

Он никогда не думал, что это трудно — позвонить и дождаться, когда тебе откроют дверь. И прежде чем позвонить, он выкурил сигарету.

За время, отпущенное на одну сигарету, он о многом передумал и заготавливал слова, но они тут же вылетали из памяти.

В ту весну, когда он встретился с Диной, он уже разошелся с женой и считал, что свое отлюбил. А если человек уже отлюбил, вторая любовь — или большое горе, или такое счастье, после которого рано или поздно приходит беда.

Они были счастливы с Диной. Ради нее он совершал много невозможного, он каждый день удивлял и восхищал ее. Она знала, что все это ради нее, и гордилась им.

Но когда он уехал в Магадан и от него потребовалось самое простое — вызвать ее с Чукотки, он испугался. Он сам не мог себе объяснить, но в душе предательски щелкнул рычажок благоразумия. Возможно, он боялся, что с этим кончится сказка, в которую они вместе верили. В последний разговор по телефону Дина ждала, когда он скажет просто и весело: «Собирай рюкзак и мотай ко мне, я же без тебя не могу», — но он говорил совсем, не то, Дина плакала по телефону, и М. был несчастлив вдвойне.

И теперь жизнь мстила ему одиночеством…

М. позвонил.

…Потом они долго сидели с ее отцом на кухне, пили хорошее вино, говорили о геологии, о Чукотке, о Дине, которая уехала туда вчера. Отец знал все. И М. понял, что мужчина не волен совершать поступки, которые несут страдания женщине.

Отец предложил заночевать у них и, постелил ему в ее комнате.

Здесь было много ее вещей. И его вещей тоже — в основном игрушек. М. любил дарить ей игрушки.

И по тому, как были они расставлены, он чувствовал, что она дорожит ими. И ему было радостно и горько.

М. ходил по комнате тихо, осторожно — боясь задеть что-нибудь, боясь спугнуть что-то, чему он еще не знал названия.

Потом М. трогал ее вещи, листал ее книги, пил из ее полевой кружки, нашел полпачки ее сигарет и закурил, хотя не любил без фильтра: все хотел оживить в памяти ее запах, но вещи были холодными.

И постель было холодной, и того запаха, который он оживлял в памяти, запаха ее волос, темных чукотских ночей, запаха тишины, настоянного на нежности, он не мог вспомнить.

И вдруг он физически ощутил, что так хорошо, как хорошо было ему с ней, ему уже не будет ни с кем.

Он всю ночь курил и ушел рано, оставив на столе записку с номером своего гостиничного телефона.

Он шел по пустынной утренней Москве. Ему хотелось участия, думал зайти к Виктору и Ольге, но было еще рано, и когда он пришел в гостиницу, то сразу же заказал далекий южный город, где был единственно родной человек — его маленький сын.

Жена не удивилась звонку. За совместную жизнь она привыкла не удивляться ничему, связанному с М.

— Разбуди сына, — попросил он.

М. представил, как она идет к постели и поднимает малыша, и ему было до боли жаль ее, как было жаль Дину, как было жаль себя.

— Ну что же ты, папочка, все пишешь, что приедешь, а сам все не едешь и не едешь?

— Работа у меня такая, сын.

— Мама говорит: ты путешественник. Геолог, значит, да? Полярник, значит, да?

— Да, сын, геолог. Работа у меня такая…

— А я хочу с тобой ездить! А то мама никуда не ездит.

— Хорошо, сын, будем вместе ездить… ладно?

— Ладно! Ну, ты приезжай, папочка, ладно? Я еще подожду. Я еще не пойду в школу, ты приезжай, ладно?

— Хорошо, сын… конечно, приеду. Поцелуй маму, она у нас хорошая… слушайся ее.

— Да я и так слушаюсь, а ты все не едешь… А мама плачет. Ты не плачь, мам, ведь он приедет. Пап! Пап! А дедушка Теин не приедет?

— Нет, не приедет.

— А почему он не приедет? Мы с ним так хорошо тогда танцевали, а ты нас фотографировал. Я хочу к дедушке Теину!

— Вот поедем на Чукотку, тогда увидишь дедушку Теина. А фотографии я тебе обязательно пришлю.

— Присылай фотографии! Только скорей! Приезжай, а потом присылай фотографии…

На другом конце провода в далеком южном городе положили трубку.

М. чувствовал опустошенность и усталость.

— Надо спать, — сказал он себе.

Проснулся он вечером и пошел к Виктору. Но соседка сказала, что Ольга и Виктор поехали за город, им кто-то срочно звонил, и вернуться они обещали завтра. М. торопливо распрощался и вышел на улицу.

Огни «Праги» позвали его, он вспомнил, что голоден.

Ужинал плохо, больше смотрел на танцующих, и было ему грустно. Он уже был там, на Чукотке, он вспоминал, как выглядит сейчас снег, он видел, как выходя из дому старик Теин, щурится и радуется солнцу; он видел Дину в аэропорту Магадана, видел, как она ждет самолета на Анадырь, но рейс отложили, погоды нет, и она дремлет в кресле, дыхание ее ровное и теплое. Вот М. подходит к ней и целует ее губы, тихо-тихо, она не открывает глаз, а только улыбается, она знает — это М. Все рады, что М. прилетел. Смешной Келевье зовет его в ярангу, там давно кипит мясо, а детишки стойбища носятся с невиданными игрушками, и взрослые тоже радуются, как дети. М. всегда приезжал с игрушками в стойбище, где есть дети. М. на забое, олени мечутся в корале, Хечикьяв резко швыряет чаат, петля захватывает рога оленя. Хечикьяв подтягивает оленя, валит его на землю и молниеносным движением всаживает нож в сердце.

— Зачем ты это сделал, Хечикьяв?..

М. допил кофе, посмотрел на часы: уже была полночь.