Хотим ли мы? Что за вопрос? Конечно. Мы с радостью согласились. Наш острослов Ахапкин тут же расшифровал ККЗ по-своему - "кое-как зацепились!".
Начальник штаба свое слово сдержал, и через несколько дней мы приступили к занятиям. Они были организованы хорошо; проводили их опытные фронтовые летчики и инженеры. Учеба нас захватила, особенно нам нравилось изучать тактику воздушного боя и использование самолетов различных типов в воздушном бою.
Недели две спустя нашу группу вызвали утром в отдел кадров полка. Начальник отдела кадров сказал, что с нами желает побеседовать командир штурмового полка. Встреча с ним состоялась в тот же день. Мы, конечно, догадались, что нам будут предлагать перейти в штурмовую авиацию, которая уже тогда становилась грозной силой в борьбе с наземными войсками фашистских захватчиков.
Командир штурмового полка оказался опытным боевым летчиком и хорошим агитатором. На его груди сверкали орден Ленина и три ордена Красного Знамени. Он радушно встретил нас в штабе, познакомил с летчиками своего полка, у которых на гимнастерках, как и у него, сверкали ордена и медали.
Тут, в части, мы неожиданно для себя увидели портрет нашего товарища по Ульяновской школе Сынбулатова. На его груди было немало орденов. Внизу под портретом надпись, говорящая о том, что этот летчик является гордостью полка. Сынбулатов смотрел на нас с фотографии и точно спрашивал: "Что задумались, друзья? Профессия штурмовика не хуже профессии летчика-истребителя!" Командир полка повел нас к самолету Ил-2, показал нам его, сообщил тактико-технические данные и боевое применение.
- Это, товарищи, грозная машина, фашисты называют ее "черная смерть". Летчик-штурмовик, как никто другой, видит плоды своей работы, видит панику и ужас в фашистских колоннах. Его, как родного брата, любят и ждут наши пехотинцы.
Так говорил командир полка, и мы почувствовали, что он по-настоящему влюблен в свое оружие и в совершенстве владеет им.
- Ну что, товарищи, кто желает в наш полк? Мы быстро переучим - и на фронт!
Тут же несколько наших товарищей дали согласие перейти в штурмовой полк. Командир с радостью принял их.
Мы же - "твердые истребители" - остались верны своему призванию и решили, что у нас еще будет не меньше шансов рассчитаться с гитлеровцами за все их злодеяния, за все их черные дела. По интенсивности нашей подготовки мы почувствовали, что скоро, очень скоро пойдем в боевые полки!
Так оно и произошло. Через несколько недель нас, оставшихся летчиков, вызвали в отдел кадров, выдали нам предписания и отправили прямо на фронт в 229-ю ИАД (истребительная авиационная дивизия), которой командовал генерал-майор авиации Шевченко. Нас распределили по полкам. Дубровский, Сокольский и я попали в 40-й ИАП, а остальные ребята - в 84-й ИАП.
Мне на первых порах не повезло: я подхватил где-то малярию, и уже по дороге на фронт она меня начала трепать - температура временами доходила до 39o. Мы добирались, как говорят, на перекладных - на машинах, на открытых железнодорожных платформах. Болезнь от этого только прогрессировала. Не успел я приехать на место, где размещался наш полк, как меня сразу же отвезли в лазарет. Итак, вместо строевой части я оказался... в лазарете.
Лечение проходило медленно. Иногда я сидел у окна и с грустью думал: "Мои друзья уже, наверное, воюют, а я ничем не могу им помочь".
Целыми днями мне слышен был гул самолетов, уходящих на боевые задания и возвращавшихся обратно. Порой сквозь рев наших моторов пробивался пронзительный звук "мессершмиттов", и тогда раздавался грохот зениток, стучали пушечно-пулеметные очереди. Все это мне говорило о том, что идет воздушный бой. С каким нетерпением в такие минуты я ждал своего выздоровления! Как хотелось мне скорее прийти своим товарищам на помощь!
Однажды вечером меня навестили Дубровский и Сокольский. Они сообщили, что моего товарища Женю Шахова сбили "мессеры" прямо над нашим аэродромом. Группа пришла тогда с задания и стала заходить на посадку. В это время два "мессера" атаковали самолет Шахова, и он прямо на глазах всего полка сгорел в воздухе.
Я не мог представить себе, что Евгения уже нет в живых, ведь я хорошо знал его! Мы с ним много поработали в школе в одной эскадрилье, даже сидели в летной столовой за одним столом. И вот его нет...
Да, к бою надо готовиться как следует, и во фронтовое небо взлетать нужно во всеоружии! Война не признает слабых, не прощает тем, кто допускает промахи. Значит, надо учиться у летчиков, которым довелось уже не раз и не два встретиться в бою с фашистскими асами, нужно знать тактические приемы врага, знать слабые и сильные стороны немецких самолетов.
Здоровье мое вскоре пошло на поправку: шатаясь от слабости, я начал выходить на воздух, выбирал место поудобнее и наблюдал за небом. Меня одолевали противоречивые чувства: с одной стороны, я понимал, что я еще слаб и идти в бой мне сейчас нельзя, а с другой, как-то неловко, стыдно было лежать в одной палате с раненными в воздушных схватках. Мне хотелось немедленно покинуть лазарет. Я стал торопить врачей, досадуя на медицину, что не придумала еще лекарство, которое бы сразу излечивало от малярии.
- Ох, парень, парень! - сказал мне с грустью главный врач лазарета. Разве на одну малярию нужно быстровылечивающее лекарство? Нам бы препарат такой, чтобы смертельно раненные и безнадежные выживали - какие люди уходят...
Да, и он, врач, и я, летчик, оба понимали, что такого волшебного лекарства пока нет и что лучшее лекарство сегодня - это смерть врага. Чем больше будет уничтожено фашистских захватчиков - тем больше хороших людей останется жить на земле.
Наконец через двадцать дней меня выписали из лазарета, и я возвратился в полк. К тому времени мои товарищи Дубровский и Сокольский уже летали на боевые задания. И хотя не имели еще на своем счету сбитых фашистских самолетов, но уверяли, что сбивать их можно!
Меня представили всем летчикам полка. Я смотрел на них и думал, что мне крепко повезло: я попал в семью опытных воздушных бойцов, таких, как Чупиков, Баранов, Шлепов, Додонов, Пилипенко...
Я уже физически окреп, и меня стали "провозить" на УТИ-4 по кругу и в зону. Затем, когда я восстановил технику пилотирования, командир эскадрильи капитан Пилипенко слетал со мной в зону и дал "добро" на самостоятельную работу.
Приказом по части за мной закрепили боевой самолет. Это был уже старенький истребитель И-16, вооружение его состояло из двух крыльевых пулеметов "ШКАС" нормального калибра и двух "РС". Но я и такому самолету был рад. Чтобы успешнее воевать, на разборах воздушных боев я внимательно прислушивался к выступлениям командиров, к рассказам опытных летчиков, делившихся впечатлениями после удачно проведенных схваток с врагом. Даже самые разрозненные, отрывочные данные, касающиеся тактики немецких истребителей, я старался как-то осмыслить, понять.
В скором времени погибли мои друзья Дубровский и Сокольский. Дубровский был сбит в воздушном бою, а Сокольский погиб при штурмовке вражеской механизированной колонны.
И вот я узнаю, что завтра лечу на задание. Значит, завтра я получу боевое крещение. Скрывать не Стану: поволноваться мне пришлось изрядно. Я пытался мысленно, по рассказам своих боевых товарищей, нарисовать картину завтрашнего боевого вылета, а в голову лезла другая мысль: "А может быть, полет практически будет проходить совсем не так, как я предполагаю?"
Одно дело - слушать рассказы о боях и боевых вылетах, другое - самому слетать и провести бой. Меня волновали многие вопросы воздушного боя и боевого вылета. Например, как быть, если я лечу самым крайним в строю или, как в авиации говорят, замыкающим, а в это время мне в хвост для атаки заходят "мессеры"? Что же я должен делать? Какой надо выполнить маневр?
Мне отвечали:
- Ты должен развернуться "мессеру" в лоб и атаковать его. Затем, после атаки, пристроиться к свой группе.
Это говорили опытные летчики, побывавшие не раз в боях и имевшие на своем счету сбитые самолеты. Не верить я им не мог. Но и понять их мне тоже было трудно. "Как же так, - размышлял я, - мне в хвост для атаки заходит пара "мессеров", я разворачиваюсь им навстречу и, открыв огонь, тоже перехожу в атаку. Но моя ведь группа продолжает идти дальше на цель. Значит, атакуя "мессеров", я отрываюсь от нее и улетаю в противоположную сторону. Но после такого маневра мне долго придется догонять свою группу, чтобы пристроиться к ней. Да и "мессеры" этого не допустят..."
