С.Джимбинов

Эпитафия спецхрану?..

Все знают, что в 1955-1956 годах из лагерей вернулись сотни тысяч репрессированных людей. Но далеко не все знают, что совсем недавно, в 1987-1989 годах, сотни тысяч книг были освобождены из специальных концентрационных лагерей, где они томились по пятьдесят и даже по шестьдесят лет. Так что сроки у книг были еще побольше, чем у людей. Правда, им и жить положено дольше. И "вышка" ("высшая мера наказания" или "высшая мера социальной защиты") для них тоже была: через сожжение, сдачу в макулатуру на переработку... Лагеря для книг называются у нас отделами специального хранения, или сокращенно - спецхран. Хорошо помню, как я узнал об их существовании. Я учился на втором или третьем курсе Литературного института. В иностранном каталоге Ленинской библиотеки мое внимание привлек курс лекций на английском языке - "Для молодого писателя"; я заказал книгу, но в ответ получил отказ: книга не числится по данному шифру, она переведена в отдел специального хранения. Я не огорчился, живо представил себе, что это одна из тех хрупких американских книг без переплета, которые рассыпаются по листам от неосторожного пользования и, естественно, требуют особого хранения. Не без труда нашел я отдел спецхрана в лабиринте библиотечных комнат. За столом сидели две девушки. Одна взглянула на мое требование и сказала, что для получения книги нужно специальное письменное ходатайство с места работы. А узнав, что я студент второго курса, добавила нечто совсем неожиданное для меня: это отдел закрытой книги, здесь могут работать только студенты-дипломники и строго по теме диплома, так что приходите, когда будете на пятом курсе. Вот как обмануло меня когда-то наше пристрастие к непрямым, эвфемистическим названиям. Вместо честного "отдел запрещенных книг" - "книги специального хранения". Вместо честного "пытки" - "методы активного ведения следствия". Тогда я еще не знал "1984" Дж. Оруэлла с его изумительной последней главой о принципах "новоречи", или "новояза" (сам роман, разумеется, тоже был у нас в спецхране). Что касается слова "спец", то в обществе, провозгласившем всеобщее равенство, его ожидала головокружительная карьера - от "спецпайков" и "спецшкол" до совсем уж зловещих "спецотделов" и "спецчастей". Тут я позволю себе небольшое отступление. В нашем языке важную, драгоценнейшую его часть составляют слова с сакральным ореолом, связанные с богослужением. Их излучение незримо пронизывает язык. Свете тихий, свет невечерний ложится и на предметы домашнего обихода. Так "комната" становится "светлицей" и "горницей" (не забыли еще, что значит "горнее", "горе имеем сердца"?). Превращение светлицы и горницы в "жилплощадь" есть часть единого процесса перехода от идеализма к материализму. Характерно, что в словосочетании "жилплощадь" слова стиснуты, как в коммуналке. В словосочетании "спецхран" оба слова с ампутированными конечностями. О, эта вакханалия аббревиатур и усечений, начавшаяся даже не в 20-е, а несколько раньше, перед революцией ("кадеты", "эсеры", "эсдеки")! Это болезнь языка, за которой скрывается болезнь души: слово перестает восприниматься в его образной функции и становится инструментом и оружием. Живые слова уходят из языка, а на смену приходят слова-мутанты: "компромат", "беспредел". Слова вернутся, когда вернется настрой души, который их породил. Этот настрой создаст и новый уклад жизни. Но пора перейти от термина "спецхран" к обозначаемому им явлению. Сделаю оговорку, что речь у нас пойдет только об идеологическом спецхране, мы не будем касаться так называемых спецвидов научно-технической литературы для служебного пользования, которая тоже хранится в спецхране. Идеологический спецхран - книжный ГУЛАГ - имеет свои причудливые особенности, которые не просто понять и тем более - объяснить. Первая неожиданная черта: в нем практически нет русских дореволюционных книг. Тем более не попали в спецхран дореволюционные русские газеты и журналы. Богатейшая русская - антисоциалистическая н антимарксистская литература, вышедшая до 1917 года, осталась вне колючей проволоки спецхрана. Помню, как изумлен я был, найдя в общем каталоге (спецхран вообще не входит в такие каталоги) книгу А. Богданова "Падение великого фетишизма", вся вторая половина которой - "Вера и наука" - является ответом на книгу В. Ильина "Материализм и эмпириокритицизм". Что же тогда у нас в спецхране, если это в открытом фонде? - подумал я. А дело в том, что книга А. Богданова была защищена годом своего издания - 1910-м. На дореволюционные книги и журналы просто махнули рукой. Впрочем, речь у нас только о Библиотеке им. В. И. Ленина. Не уверен, что книгу Богданова можно найти в самой хорошей областной библиотеке. Кроме того, чтобы быть совсем точным, некоторое небольшое количество дореволюционных книг в спецхран все-таки попало. Это так называемая расистская литература и порнография. Последний раздел нельзя вспоминать без улыбки: там числился, например, невиннейший - по современным представлениям - роман Октава Мирбо "Дневник горничной". Итак, дореволюционных изданий в спецхране почти нет. Что же есть? Богатства спецхрана вплоть до самого последнего времени (1987-1988 годов) были прямо-таки фантастичны! Я знал людей, которые только там и могли читать. На языке цифр это выглядело так: более трехсот тысяч названий книг, более пятисот шестидесяти тысяч журналов, не менее одного миллиона газет. Почему их не выпустили на свободу в 1955-1956 годах? Почему задержали на тридцать с лишним лет? Боюсь, что одной фразой на этот вопрос не ответишь. Сначала разберемся, что же это за книги и журналы? Условно я бы разбил их на четыре категории. I. Книги, журналы и газеты, выходившие ж 1917-1921 годах и не прошедшие советской цензуры: издания белых, "зеленых", "батьки нашего Махно", деникинцев, врангелевцев и колчаковцев. Книг здесь немного, около 300 названий, но периодики изрядное количество. В спецхране и сейчас стоит ящичек с наклейной: "Русские газеты 1917-1921 гг.". Для историка революции и гражданской войны материал бесценный. Гласность нашего времени коснулась этой частя спецхрана меньше всего. В основном все осталось на своих местах. II. Книги 1918-1936 годов, изданные на советской территории и прошедшие цензуру, в которых упомянуты имена или приводятся цитаты из сочинений не реабилитированных до 1986-1988 годов деятелей партии и государства, в первую очередь - Л. Троцкого, Г. Зиновьева, Л. Каменева, Н. Бухарина. А. Рыкова и, разумеется, сочинения самих этих авторов. Таких книг было от семи до восьми тысяч названий. Среди них много политпросветовской и агитпроповской литературы 20-х годов: ведь достаточно было назвать имя председателя Реввоенсовета (Троцкого), председателя Совнаркома (Рыкова) или председателя исполкома Коммунистического Интернационала (Зиновьева), и книга автоматически попадала после чисток 30-х годов в спецхран. Книги с именем Троцкого без ругательных эпитетов выходили по 1929 год включительно (год его высылки из СССР), а с именем Бухарина - по 1936 год включительно. Почти все книги этой категории после 1987-1988 годов освобождены, то есть переведены в открытый фонд. III. Книги, журналы и газеты на русском языке, изданные в Западной Европе США, Южной Америке, Азии и Австралия, эмигрантская литература. Это, может быть, самый интересный для нас раздел спецхрана. К сожалению, никаких цифр привести здесь не могу. Известно только, что 99 процентов русскоязычных эмигрантских изданий шло в спецхран. Даже сборники стихов, где не было ни одной строки о политике. Этот раздел в Ленинской библиотеке весьма богат. Я знаю, что вскоре после войны из Праги привезли несколько вагонов книг из очень хорошей русской эмигрантской библиотеки. Хуже с послевоенными книгами, так как заказывать их боялись или не решались ("Мы не можем тратить валюту на материальную поддержку эмигрантского отребья", - сказала мне в те годы одна из сотрудниц отдела.) Книги поступали в библиотеку бесплатно, как "Дар Главлита" - плод бесчисленных конфискаций на международном почтамте, в таможне или во время обысков. Некоторые мои знакомые находили здесь посланные лично им с дарственной надписью книги Б. Зайцева, В. Набокова и т. д. Сколько раз, перевернув книгу, на предпоследнем форзаце я находил пометку карандашом "Дар Гл.". Полностью название нашего цензурного ведомства писать не решались; и так понятно, кому надо. Комплектовать целый раздел национальной библиотеки за счет конфискаций у своих граждан - не позор ли? Сейчас, по-видимому, стали кое-что заказывать, но все-таки далеко-далеко не все. В 1987-1989 годах "открыли" примерно 80 процентов этих книг. IV. Книги, газеты и журналы на иностранных языках. Это, бесспорно, самый большой раздел спецхрана, в несколько раз превышающий остальные три вместе взятые. Начнем с периодики. Все "буржуазные", то есть немарксистские и некоммунистические газеты и общественно-политические журналы шли сюда независимо от содержания (разумеется, выписывается далеко не все, так как валюты вечно не хватает). Сюда шли "Тайме", "Фигаро", "Штерн" и "Ньюсуик". Это особенно постыдная часть нашего спецхрана. Заколоченное окно в Европу. Железный занавес. Лет двадцать назад был шумный скандал с конфискацией властями ФРГ одного номера журнала "Шпигель". Как включилась наша пресса, вступившись за мужественного издателя Аугштейна! Но ведь у нас все номера "Шпигеля" (в том числе и этот) были запрещены к продаже и автоматически шли в спецхран. Книг здесь больше 260 тысяч названий. Достаточно было найти один неодобрительный абзац о нашей идеологии в толстенном томе в 700-800 страниц - и весь том преспокойно отправлялся в спецхран. Даже мимоза не обладает такой чувствительностью к неосторожному прикосновению. И сколько же было такого пустого чтения с единственной целью выловить крамольную фразу или абзац! На многих десятках языков, вплоть до самых экзотических: суахили, малаялам. Теперь этот раздел освобожден почти полностью. По нынешней официальной формулировке запрещена только литература, призывающая к насильственному ниспровержению нашего политического строя, книги, сеющие рознь между народами, и порнографические. Когда-нибудь напишут подробную историю советской цензуры и спецхрана. Сейчас для этого не пришло еще время, да и архивы все закрыты. Цензура возникла буквально на другой день после октябрьского переворота: уже 26 октября (ст. стиля) 1917 года была запрещена, например, кадетская газета "Речь", а летом 1918 года - все оппозиционные газеты, включая горьковскую "Новую жизнь". Не без труда нашел я дату организации Главлита: декретом Совета Народных Комиссаров от 6 июня 1922 года при Наркомпросе создано Главное управление по делам литературы и издательств - Главлит. С первых дней его возглавил Павел Иванович Лебедев-Полянский, бывший в 1917-1919 гг. правительственным комиссаром литературно-издательского отдела Наркомпроса, где выполнял, очевидно, те же цензорские функции. Первые упоминания о спецхране относятся к 1923 году; в инструкции за подписью Н. Крупской, П. Лебедева-Полянского и М. Смушковой сказано: "Не более двух экземпляров всех изъятых в качестве вредных и контрреволюционных книг должны быть оставлены в центральной библиотеке. Такие книги должны храниться в особо запертых шкалах и выдаваться исключительно для научных и литературных работ" (*).