- Тогда пора валить, по близости никто не живёт, но лучше не рисковать и не светиться.

Я лежала пока они не ушли, и потом лежала, не в силах двинуться. Я хотела умереть, уйти за родителями. Но не имела права, последнее, что они сделали – сохранили жизнь и я обязана помнить это. Плача сдвинула их, выбралась и перевернула на спину. Дала себе время попрощаться с ними. Чего стоило заставить себя встать и оставить их там, в этом подвале, на холодном бетоне, когда хотелось свернуться калачиком и остаться рядом, ведь это были мои мама и папа. Перед уходом я сняла с мамы её кулон, который отец подарил ей, ещё когда они встречались, оставляя себе её частичку. Выбравшись наверх, сначала не знала, что мне делать: позвонить кому-то я боялась, просто животный страх охватывал от одной мысли. Бросив взгляд на свои руки, определилась – доковыляла до раковины, чтобы смыть с себя кровь, с ожесточением стирая кожу, чувствуя, что она всё ещё на мне, хоть и невидима. Одежда тоже была пропитана красным, с ужасом сорвала её, отшвырнув на сколько хватило сил. Зайдя в свою комнату, побросала в рюкзак первые попавшиеся вещи и свои накопления, которые откладывала с подарков и карманных денег. Стараясь не смотреть в сторону кухни, не думать и не чувствовать, я покинула дом. По ограде спокойно бегали наши овчарки, что заставило меня испытать удивление, даже в моём отмороженном состоянии, ведь их натаскивали на охрану нашего дома, чужих людей они бы не пропустили просто так. Мозг усиленно заработал, переключаясь от ужаса на осознание того, что всё это сделал человек, близкий нашей семье. Эта мысль добила меня окончательно.

«Что мне делать? Куда бежать? К кому?» - вопросы каруселью проносились в голове, а перед глазами стояла картина подвала. Когда я забрела на какую-то детскую площадку только начинало светать, помню, что уселась на лавочку и просто разрыдалась, шок начал отпускать, запас стойкости, который у меня был - кончился и я снова стала девочкой, у которой на глазах убили родителей. Когда я больше не могла плакать впала в бездумное состояние, раскачиваясь из стороны в сторону и тихо подвывая. Момент появления на улице людей я пропустила, осознала только после того, как одна женщина попыталась растормошить меня, чтобы узнать, что случилось. Наверное, она пожалела о своей доброте, ведь стоило мне осознать, что рядом кто-то чужой - меня просто снесло с лавочки подальше от неё. Я чувствовала себя немного безумной, страшась каждого, кого встречала на пути. Хотелось кинуться к кому-то и попросить защитить, решить все проблемы, услышать, что ничего этого не было, что я могу вернуться домой, а мои родители будут ждать меня, живые и невредимые. Но чудес не бывает, в тот день я поняла это отчётливо и ясно увидела, что теперь мне пришла пора быть взрослой и думать не так, как ребенок. С детства я была очень умной, рассудительной, при этом оставаясь маминой дочкой, комнатным цветком. А потом мой горшок разбили, меня втоптали в грязь, пришлось бороться за свою жизнь, разрывая корнями почву и снова начинать жить, залечив свои повреждения. Правда, после этого, если цветок выживает он уже не будет таким красивым, как раньше, он будет искалечен.

Я боялась прийти к кому-то и сообщить, что жива. Боялась обратиться в органы, и рассказать, как всё случилось. Могла только проживать всё заново, снова и снова, каждую минуту видеть их мёртвые глаза и кровь. Меня трясло ото одной мысли, что те, кому мы верили похоронили мою семью ради каких-то денег.

Так случилось, что мне удалось бежать из этого города, от той боли, что узнала здесь, от ужаса, который меня заставили испытать, от самой себя. С чужой помощью, каким-то чудом, мне удалось убраться отсюда, и не попасть в новые неприятности. С той поры верю, что у меня есть ангел-хранитель, а может даже двое. Сейчас я думаю, что это был глупый и опрометчивый поступок: четырнадцатилетняя я совсем не понимала, что меня может ждать впереди, лишь потворствуя страху, бежала от того, что было позади.

  - Прости, - услышала тихий голос мужа, продолжающего сжимать меня в крепких объятиях.

  - За что? - с горьким смешком спросила его. - Это не твоя вина.

  - Я заставил тебя снова вернуться в тот день, даже не представляю, как ты могла пережить такое и не сойти с ума, я бы точно рехнулся.

  - Ты не знаешь это наверняка, никто не может предсказать как поведёт себя в адской ситуации. Такое не проходит бесследно, иногда мне кажется, что я тоже умерла в ту ночь, меня больше нет, только оболочка, внутри которой зияющая пустота и я не знаю, зачем до сих пор дышу.

  - Не смей так думать, - резко встряхнул он меня, разворачивая к себе, - ты живая, прошло столько лет, отпусти наконец их, не испытывай вину за то, что ты жива, ведь это то, чего хотели твои родители. Пока жива ты - живут и они, в тебе. Никогда больше не допускай мысли о смерти, я собираюсь с тобой до старости прожить и выслушивать твои издевательства над моей вставной челюстью и толстыми окулярами, поняла меня?

  Уткнувшись в его плечо, я перестала сдерживать плотину, которая протекала двумя ручейками по моим щекам, не задумываясь, как сейчас выгляжу со стороны. Это были слёзы облегчения и благодарности, перемешанные с болью, которая никогда не утихает в моей груди. Все эти годы, после того, как смогла начать с кем-то общаться, допустить в свой круг, я не чувствовала, что действительно хочу жить, легко оставляла позади даже тех, кого считала близкими, не цеплялась мелкими крючками за этот мир. Но теперь у меня есть Миша, не просто крючок, целый якорь, который пригвоздил меня к земле, и мне хочется жить, любить, улыбаться не только в память о тех, кого больше нет рядом, а для самой себя.

  - Где ты был столько лет, - прошептала я.

  И меня услышали:

  - Подозреваю, что шёл к тебе.

  Осторожно подняв меня на руки, он отнёс меня в ванную, раздел, бережно помыл, стирая все следы недавней истерики и, мягко укутав в полотенце отнёс в постель.

  - Спи, моё счастье, не бойся, теперь я рядом, ты больше не останешься одна, - произнёс, устраивая в кольце своих рук.

  - Не давай обещаний, которые можешь не выполнить, - остановила его. - Никогда не знаешь, что может ожидать тебя за поворотом завтрашнего дня.

  - Это обещание я выполню, даже не сомневайся. Ты ведь веришь мне?

  - Верю, - улыбнулась в темноте, - почему-то тебе я верю всегда.

  - Так и должно быть, спи, ты устала, - прижимая меня ещё крепче, делясь своим теплом и поддержкой.

  - Да, устала, а завтра ещё и эта встреча - не представляю, как она пройдёт.

  - Подумаем об этом завтра, на сегодня хватит и тебе, и мне.

  - Хорошо, - чувствуя себя полностью выжатой, согласилась с ним, стараясь выкинуть из головы всё, что так настойчиво в неё лезло.

Я снова сижу на бортике детской песочницы в незнакомом дворе. На улице ещё темно и небезопасно для ребёнка в одиночестве вот так сидеть, но мне всё равно. Самое страшное, что могло случиться в моей жизни – уже произошло.

«Надо, наверное, кому-то рассказать?» - отстранённая мысль формируется в пустой голове.

Достаю из рюкзака совсем новый слайдер, который родители мне презентовали на отличное окончание восьмого класса и перестаю дышать. На заставке они позируют мне вдвоём. Я прямо тогда, за ужином, закопалась в новую игрушку и на них решила опробовать чёткость снимков.

«Ааа» - вырывается болезненный стон и меня снова скручивает от раздирающей боли. Обняв колени, я уже не могу плакать, могу только выть, как зверь, раскачиваясь из стороны в сторону и снова отстраняюсь от всего, чтобы хоть немного, но стало легче.

Сколько я так просидела? Не знаю, в себя меня привело то, что кто-то сильно тормошил меня за плечо и что-то говорил.

«Чужой, опасно, чужой!» - заорало внутри. Упав с бортика, я отползаю назад, собирая силы, чтобы подняться и убежать. Вслед мне слышатся крики, но я не вслушиваюсь, знаю только то, что нужно бежать.