Лакеи пропустили пару с поклоном, а секретарь провел Ланни по широкой лестнице в роскошную комнату с высоким потолком. Великий человек сидел, развалясь, в мягком кресле. На маленьком столике рядом с ним была стопка бумаг, с другой стороны был столик с напитками. Ланни видел так много его фотографий, что узнал его сразу: человек-гора с широким угрюмым лицом, с тяжелыми челюстями, с тесно сжатыми губами и мешками под глазами. Ему было только сорок, но его грудь и живот уже занимали большое пространство на его теле. Всё это было покрыто блистательной синей формой с белыми отворотами. Вокруг шеи на двух белых лентах весела золотая звезда с четырьмя двойными точками.

Любовь экс-авиатора к власти была такова, что он коллекционировал один за другим руководящие посты: министр без портфеля рейха, министр-президент Пруссии, министр авиации, главнокомандующий ВВС Германии, главный лесничий рейха, комиссар полиции рейха. Для каждого поста у него была новая форма, голубая, кремовая, розовая. Некоторые берлинские острословы придумали историю, как Гитлер посетил спектакль Лоэнгрина и там заснул. Между актами, желая засвидетельствовать свое почтение к фюреру, приходит тенор в своем великолепном костюме ладьи, запряженной лебедем. Гитлер, пробудился от своего сна, протирает глаза и восклицает: «Ах, нет, Герман. Это уж слишком!»

По сравнению со своим начальником, Геринг был вторым по популярности нацистом. Он был летчиком асом, отличавшимся бесшабашным мужеством. У него было своеобразное немецкое качество сочетать свирепость с Gemutlichkeit¹⁶². Для своих дружков он был гениальным, полным шуток, буйным человеком с пивной кружкой, способным выпить неограниченное количество пива. Короче говоря, он был одним героев тевтонской легенды старого времени, тех воинов, которые могли целый день убивать своих врагов, а потом всю ночь бражничать с не отмытыми от крови руками. А если они будут убиты, то валькирии на своих несущихся галопом конях отвезут их в Валгаллу на нескончаемый пир.

Первая мысль, пришедшая в голову Ланни, была: «Ну, и омерзительная фигура!» Его вторая мысль пришла уже в пятки: «Я смотрю с восхищением на всех нацистов!» Он вежливо поклонился и сказал: «Гутен Морген, Exzellenz.»

«Гутен Морген, мистер Бадди» сказал Гауптман голосом ревущего быка. «Setzen Sie sich».

Он указал на стул рядом с ним, и Ланни повиновался. Встречавший многих из великих людей на земле за свои тридцать три года, Ланни научился относиться к ним с уважением, но без подобострастия.

Это был американский образ действий, и до сих пор он был приемлем. Он понимал, что хозяину принадлежит право объяснить, почему он вызвал его, и поэтому пребывал в молчании.

«Мистер Бэдд», — наконец, сказал великий человек. — «Вы видели сегодняшние утренние парижские и лондонские газеты?»

«Я не располагаю воздушным флотом, Exzellenz.» — Ланни слышал, что Геринг обладал чувством юмора.

«Иногда я узнаю о них по телефону ночью», — с улыбкой объяснил собеседник. — «Они публикуют историю о том, что еврейский ростовщик Йоханнес Робин пропал в Германии. Мы не хотим, чтобы у внешнего мира сложилось впечатление, что мы перенимаем американские обычаи. Поэтому, я поручил немедленно расследовать это дело, и только что сообщил прессе, что этот Schieber был законно арестован за попытку вывезти крупную сумму денег из страны на борту своей яхты. Это, как вы, возможно, знаете, запрещено нашими законами».

— Мне очень жаль услышать эти новости, Exzellenz.

— Заключенный подлежит наказанию в виде десяти лет каторжных работ, и я могу вас заверить, что это будут на самом деле очень тяжёлые работы.

— Естественно, Exzellenz, я ничего не могу об этом деле, пока я не услышу другую сторону в этой истории, Йоханнеса. Он всегда был законопослушным гражданином, и я уверен, что если он нарушил закон, то только по недосмотру. Он собирался в яхтенный круиз, и никто не может плыть в чужие края, не имея наличных на борту для покупки еды и топлива.

— Абсолютно необходимо иметь разрешение от Органа контроля обмена валюты, а наши данные показывают, что такой документ выдан не был. Закон был принят более года назад, и был хорошо освещен в печати. Мы не можем позволить себе, чтобы богатства утекали из нашей страны, и наша валюта обесценивалась на мировых рынках. В настоящее время, в связи с подлостью марксистских евреев, которые правили в Германии, наш золотой запас снизился до восьми с половиной процентов, и сама жизнь нашего государства находится под угрозой в результате деятельности этих Schieber-schweine. Я считаю себя вправе обвинить Йоханнеса Робина в государственной измене, и приму решение, когда сделать это.

— Естественно, Exzellenz, я огорчен, слышать все это. Вы не намерены предоставить мне право на свидание с заключенным?

— Существует еще более важная вещь, чем защита валюты Рейха. Это защита его доброго имени. Мы возмущены клеветой, распространяемой врагами нашего Regierung, и намерены предпринять все возможные меры против этих клеветников.

— Что касается Йоханнеса, Exzellenz, я могу заверить вас, что у него не было таких мотивов. Он полностью аполитичный человек и впадает в крайности только, чтобы поддерживать дружеские отношения. Он всегда полагал, что у него были друзья в НСДАП.

«Я выясню, кто они», — ответил глава прусского государства. — «А когда выясню, то их расстреляю».

Это была, в некотором смысле, угроза расстрелять Ланни. Американец увидел, как из этой бочки жира на него уставились холодные голубые глаза, и он понял, что этот боевой орел был смертельно опасным хищником.

— Давайте приступим к делу, мистер Бэдд. Я готов вести переговоры с вами, но я требую честное слово джентльмена, что вся предоставленная мною информация и все сделанные мною предложения останутся строго между нами и сейчас, и на будущее. Это означает именно то, что я сказал. Причина, почему я разговариваю с вами, заключается в том, что мне сказали, что вы человек, который держит слово.

— Я не знаю, кто так лестно отозвался обо мне, Exzellenz, но я уверяю вас, что я не имею никакого интереса в этом деле, кроме как помочь старому другу и свойственнику по браку выбраться из неприятностей. Если вы позволите мне сделать это, то можете быть уверены, что ни Йоханнес, ни я не обмолвимся словом об этом несчастном деле.

— Так случилось, что это дело было начато другими лицами, но теперь я взял на себя ответственность за него. Если вы слышали что-нибудь другое, не придавайте этому значения. Йоханнес Робин мой пленник, и я готов отпустить его на определенных условиях. На нацистских условиях, вам они могут не понравиться, и, конечно, они не понравятся ему. Вы можете предложить их ему и посоветовать ему, принять их или нет. Я не оказываю на вас никакого давления и ставлю только одно условие, которое вам указал: дело будет секретным. Вы соглашаетесь, никогда не раскрывать факты никому, и Йоханнес должен взять такие же обязательства.

— Предположим, что Йоханнес не примет ваши условия, Exzellenz?

— Вы будете связаны вашим обязательством вне зависимости, примет ли он или отвергнет наши условия. Он будет также связан обязательством, если он примет. А если отвергнет, то это не будет иметь никакого значения, потому что он никогда никому не скажет ни слова.

— Всё достаточно ясно, насколько это относится к нему. Но я не понимаю, почему вы вмешали в это дело меня.

— Вы находитесь в Берлине, и вы знаете об этом деле. Я предлагаю вам возможность спасти своего друга от худшей судьбы, которую ни вы и ни он не можете себе представить. Частью цены является ваше молчание и его также. Если вы отвернете это предложение, вы будете свободны, выехать из страны и говорить, что угодно, но вы приговорите вашего еврея к смерти, которые я постараюсь сделать мучительней насколько это возможно.

— Всё достаточно ясно, Exzellenz. Очевидно, что я, а также Йо-ханнес у вас в руках. Я ничего не могу сделать, кроме как принять ваше предложение.