- А как отличить оборотня от одержимого?

- У оборотня звериные глаза, но душа человеческая. У одержимого - глаза человека, но иногда в них можно увидеть красные блики. Говорят, порабощенная душа продолжает жить в своем теле и все видит, но не может вмешаться. Блики - это отражение ее борьбы.

- Да уж, умеешь ты заставить задуматься... Ладно, за дело. У меня всего ночь, чтобы разгадать загадку тысячелетия...

Ночь пролетела, как один миг. Полдень уже скоро, и я дочитываю дневник лекаря, размышляя, что делать с информацией, которая лежала прямо перед нашим носом, но которую никто до меня не связал воедино.

Я выяснила, кто такой Имрир. Так звали жреца погибшего Южного Оазиса. А также нашего жреца, который, якобы, пожертвовал жизнью, посвящая молодого Повелителя Оракулу. Якобы - потому что красные блики, замеченные мной в его глазах, указывали на то, что наш Повелитель был одержимым. Имрир имел возможность под видом обряда посвящения осуществить захват. И, как сказал Ахмед, Имрир хорошо спрятался - в теле молодого Повелителя. Я уверена, что жрецов не посвящали в тайну Капли Истинной Крови. Именно из-за его неосведомленности попытка Имрира захватить власть над Южным Оракулом провалилась, и он перебрался в наш Оазис, чтобы пойти другим путем: вселившись в наследника крови Повелителей. Вот только старый Повелитель раскусил его план и передал артефакт, а вместе с ним и право управлять Оракулом, своему старшему, внебрачному, сыну - Фахду. И даже то, что мальчик превратился в оборотня, казалось меньшим из зол. Самоотверженный лекарь взялся сделать все возможное и невозможное, чтобы помочь юному наследнику. Только вот обвал спутал карты. Лекарь с артефактом остались по одну сторону решетки, а Фахд, все еще не до конца подчинивший своего зверя - по другую. Напуганный мальчик и его зверь бежали, а вернуться то ли не сумели, то ли вернулись, но слишком поздно - лекарь умер от голода, замурованный заживо в камере. Почему Имрир тянул столько лет с поиском артефакта, я вряд ли узнаю. Возможно, только недавно узнал о его существовании, ведь наш Оракул, казалось, подчинялся захватчику.

Я смотрела на такие знакомые слова, написанные на последней странице дневника лекаря. И точно знала, что буду делать.

Я выполню свою часть сделки буквально. Ровно в полдень я поднимусь по ступеням храма Оракула, отдам артефакт лично в руки тому, кого мы все считаем Повелителем, и попрошу Оракул исправить несправедливость, совершенную по отношению ко мне. Ведь интрига, лишившая еще нерожденного ребенка отца и заставившая мать прозябать в нищете и презрении - что это, как не несправедливость? А то, что, исправляя ее, Оракул освободит молодого Повелителя от власти Имрира над его телом и Фадха вернет из подземелий - просто так получилось.

"Дорогая Мария. Мне осталось недолго. Я знаю, Повелитель мертв, но Фахд жив и почти подчинил своего зверя. Помнишь считалочку, которую мы с тобой сочинили, чтобы решать, чей черед мыть посуду? Как та песчинка, я все же сумел вмешаться в игру сильных мира сего. Мне удалось сохранить жизнь и разум наследнику Повелителя, и теперь у нашего Оазиса есть надежда. Я умираю счастливым, ибо знаю, что ты и наш будущий ребенок будете жить."

Поднимаясь по ступеням храма Оракула, я повторяла слова знакомой с детства считалочки, которую так любила моя мама:

Раз песчинка, три, четыре -

Так ифриты мир делили:

Мне бархан, тебе бархан,

Твой султан, и мой султан.

Но песчинка золотая

Нрав решила проявить:

В ваши игры не играю,

Буду я теперь водить!

Слова, написанные на последней странице дневника моего, так и оставшегося для меня безымянным, отца.