Собрав пожитки, Грета вернулась в маленький домик, съела нехитрый ужин и допоздна просидела в саду, собираясь с силами. Но так и не смогла дернуть за шелковый кончик ленты.
Наутро в город явился бродячий цирк — гибкие, словно змеи красавицы акробатки, силач с нафабренными усами, тощий клоун в пестром камзоле, стремительная наездница, иллюзионист с непроницаемой физиономией, щеголеватый директор, даже в жару не снимающий свой цилиндр. Циркачи натягивали шатер, бродили по базару, прицениваясь то к одной то к другой ерунде, очаровывали девчонок и разбивали сердца мужчинам. Интересную Грету с её многослойными юбками и мешками разномастного барахла приметили акробатки, доложили директору, тот явился, почмокал губами и тут же сделал предложение. Поехать с ними — шить костюмы, продавать билеты, а заодно предлагать бол… людям свой необычный товар. Грета пожала плечами и согласилась.
Она с детства любила цирк и видела себя на арене, среди музыки, света и бесконечных аплодисментов, мечтала стать дрессировщицей, акробаткой, наездницей. Мечта сбылась, но на удивление в ней не было и привкуса горечи. Шить костюмы, собирать из ничего удивительные наряды оказалось до ужаса интересно. Бесстрашные и бессовестные циркачи Грете понравились, и она им пришлась ко двору. И на арене побывала — «подставной» горожанкой, которая, визжа от ужаса поднимается ввысь под купол, роняя зонтик, шляпку и собачонку (прямо в руки ловкачу-клоуну).
В шатре она не задержалась надолго — знатная дама увидела фантазийный наряд акробатки, устроила сцену мужу и в тот же день удивительную портниху со всеми почестями проводили во дворец принца, одного из двенадцати отпрысков старого короля. Грете выделили трех помощниц и огромную кладовую от пола до потолка заставленную всевозможными тканями. Любые пуговицы, бусы, перья, любая тесьма и отделка — только шей. Грета и шила — восторг сильных мира сего льстил ей.
На одном из приемов прославленную мастерицу увидал сам король. Непослушные кудри Греты, зеленые словно морские камни глаза и маленькие ножки в блестящих туфельках покорили вдового старика.
Отговорок он слушать не захотел — свадьба через неделю. И пусть невеста сама сошьет себе подвенечный наряд!
Через три дня Грета сбежала, укрывшись в тележке подслеповатого зеленщика. За городские ворота горе-невесту вывел воришка, польстившийся на серебряное кольцо с альмандином — её последнее сокровище. Податься ей было некуда, оставалось только бродить по дорогам вместе с такими же бедолагами, хватаясь за любую работу, а порой и выпрашивая милостыню. Маленькие ножки Греты покрылись ранами и мозолями, пышные волосы пришлось срезать. Но она не жалела — сидя с бродягами у костра, она поняла ценность корочки хлеба, поджаренной над огнем, чашки чуть сладковатого кипятка, теплой шали поверх дрожащих от холода плеч, доброй беседы, насыщающей души, если желудки пусты.
У всяких сил есть предел. Грета не выдержала долгих дождей, измученную и обессиленную её подобрал добросердечный доктор. Он не ждал особенной благодарности, но прежняя служанка перешла к новым хозяевам, и ему позарез нужна была женщина — поддерживать порядок в доме. Отлежавшись и выздоровев, Грета начала помогать спасителю — мыть полы, стирать бельё, варить фасолевый суп, печь слоеные пирожки и крохотное печенье. Доктор сам не заметил, как привязался к женщине, как приятно стало возвращаться с ночного вызова в теплый уютный дом. А когда по весне он увидел, что Грета задумчиво провожает глазами птичьи стаи, — предложил ей законный брак.
На удивление всем соседям доктор с женой зажили счастливо, даже родили двоих детей. Мальчика, кудрявого как мать и серьёзного как отец, и легконогую красавицу дочку. Грета не могла надышаться на малышей, тискала их, обнимала, не допускала ни нянь ни кормилиц. Сама шила для деток удивительные, причудливые наряды, сама сочиняла им волшебные сказки и готовила лакомства. В уютном домике доктора не замолкали песни, не переводилась добрая еда, не угасало веселье.
Годы шли, подрастали дети. Мальчишка на двенадцатом году нанялся юнгой — открывать дальние страны. Дочь, любимица, захотела учиться танцам и уехала в столичную школу. Доктор стал уважаемым человеком, соседи кланялись ему, снимая шляпы, и к жене его относились с почтением, даром, что чужестранка. Дни Греты были заполнены хлопотами, по ночам она крепко спала, прижимаясь к широкой спине мужа. Торговка сказками стала обычной женщиной и уверенно правила плывущей к закату лодкой.
Но однажды муж нашел в спальне мешочек из зеленого бархата. И, конечно же, дернул за шелковый кончик голубой ленты.
…Ты увидишь молчаливую Грету ближе к закату, на рыночной площади, подле старого тополя. Днем она торопливо снует по городу, птичьим взглядом обшаривает мостовые и пыльные лавочки, сидит на отмели под мостом и ни с кем не беседует. А ввечеру расстилает свой ветхий ковер, ставит полог на бамбуковых палках, зажигает четыре свечи, расставляет шкатулки и садится подле огня, скрестив ноги.
Безмятежная Грета перебирает камушки и монетки, вяжет узлы из разноцветных нитей, складывает журавликов из пожелтевшей бумаги и цветы из бесчисленных лоскутков. Сказки прячутся в складках тяжелых юбок, таятся в резных сундучках, играют искрами на осколках давно разбитых зеркал. Выбирай — и Грета скажет. Да. Или нет. Или может быть — сказок много, и твоя среди них тоже есть.
Тряпочная сказка
Платье было великолепно. Белоснежное, новенькое, «с иголочки», с пышной юбкой, украшенной брабантскими кружевами, с тугим лифом, расшитым золотом, с ажурными рукавами. Ничего прекраснее просто нельзя было вообразить. Немножко чванясь, платье думало про себя, что и принцесса, пожалуй, не постеснялась бы пойти к алтарю в таком наряде. Оно висело в огромном, пахнущем нафталином шкафу, между траурным роброном черного атласа и лиловой кокетливой амазонкой. Позади были примерки, возня портних, иголочки и булавочки, счастливый смех милой невесты и восторги её подруг. Сегодня утром, только лишь рассветет, платье достанут из шкафа и впервые наденут по-настоящему. Они поедут венчаться в собор Сен-Жерве, через весь Париж. Будет музыка и цветы и горсти белого риса — только бы не испачкаться! А потом — бал, чудный бал…
— Зря мечтаешь! — фыркнул черный роброн и насмешливо колыхнул юбкой. — Свадебные наряды как бабочки — утром надел, вечером снял. И больше оно никому не нужно. Тебя отнесут на чердак, дорогуша, на пыльный гадкий чердак. И голодные крысы вмиг объедят всю твою красоту, и кружева и золото. Останется только тряпка, да тряпка! Так и знай!!
— Фи, как некуртуазно! — брезгливо дернула плечиком амазонка. — И не стыдно пугать новенькое! Его ещё могут перекрасить в милый цвет, хотя бы бедра испуганной нимфы или пепла увядшей розы. Или пустить на подушки в гостиной — белые пуфики это так стильно!
— Может оно и к лучшему, — пробурчал из глубины ветхий синий капот. — Чем дряхлеть потихоньку на вешалке, пугаться детей и моли, дрожать из-за каждого пятнышка — раз и съели.
— Как вам не стыдно! — вмешалось, наконец, величавое бальное платье, отделанное жемчугами. — Что за низкие вкусы, что за вульгарные манеры — можно подумать мы живем не у светской дамы самого высокого происхождения, а в дешевом гардеробе певички из Фоли-Бержер! Прекратите немедленно!
Свадебное платье так и обвисло. Вся радость испарилась, красота померкла, даже вышивка золотом потускнела. Представились крысы — оно видело их у портнихи — мерзкие крысы с усатыми мордочками и скверными, голыми хвостами, шлепающими по половицам. Вот они, цепляясь проворными лапками, поднимаются по подолу, въедаются в кружева, перегрызают нити… Платье ахнуло и промолчало до самого рассвета, не слушая увещеваний.
Едва солнце наполнило комнату, двери шкафа с грохотом распахнулись. Свадебное платье грубо сорвали с вешалки, вытащили наружу и стали топтать ногами, не жалея ни вышивок ни кружев. Красавица невеста визжала, что никогда не любила этого оборванца, пусть господь пошлет ему импотенцию, чуму и холеру, пусть у него выпадут все зубы и останется лишь один — для боли, пусть очередь его кредиторов протянется от бульвара Капуцинок до Сен-Жермен и у каждого в руке будет большая палка! Дружным хором причитали мать и сестры покинутой, бранился отец, рыдали слуги. Казалось, хаос продлится вечно.
