Вероника Батхен

Сказка о маленьком Пьеро

Прекрасная Любовь

Сказка про перчатку

Сказка о добре и зле

Сказка про феечку

Сказка с небосклона

Художник, или Сказка о найденном времени

Про Героя

Сказка о неизбежном

Сказка о крае света

Случайная сказка

Сказка про звездолетик

Злая сказка

Сказка о капитанах

Новеллетта

Остров Рай

Искушение грешной Пьетры

Не стреляй!

Ясный сокол

Во славу Греции твоей

Дары Кандары

Корабельная правда

Круги своя

Сказка блошиного рынка

Тряпочная сказка

Брат Гильом

Вероника Батхен

ДАРЫ КАНДАРЫ

Сказка о маленьком Пьеро

Катится повозка, пыль из-под колес. Пестрый полог, хромая кобыла, возчик в шляпе с петушьим пером. Бродячие актеры, циркачи, менестрели — как их еще назвать? От восхода до заката, от города к городу, от сказки к сказке спешит повозка — что ждет впереди?

В сказке нет прошлого. Двадцать и двести лет назад — одно и то же давным-давно, поэтому он всегда был Пьеро. Другая жизнь осталась позади с выброшенным на свалку старым костюмом, в котором он пришел в труппу. Раскрашенная повозка стала домом, актеры — семьей. Маска быстро приросла к коже — Пьеро был влюблен в Коломбину, смешно и бессильно грозя удачливому Арлекину, ссорился и мирился с толстым Панталоне, трогательно опекал юную застенчивую Джульетту, разговаривал по ночам с театральной лошадью, утверждая что она единственная понимает его стихи. Повозка катилась дальше.

Они давали представления по дороге, получая в награду то звонкие монеты, то не менее звонкие проклятия. Иногда голодали, иногда пировали. В особо удачные дни старуха Мария творила на костре свиное рагу с фасолью, а Арлекин, расщедрившись, разливал к трапезе золотое вино — один бог ведает, где он его прятал. Как же хорошо было до отвала насытив бренное тело, откинуться на мягкую траву, смотреть неотрывно в небо и слушать тоскующую гитару — в руках Джульетты инструмент пел человеческим голосом…

Пьеро был счастлив, как счастлив любой, нашедший свою клеточку на шахматной доске жизни.

Заставляя толпу на площади смеяться и плакать, он не думал о зернах, которые сеял. Неблагодарные зрители, стражи порядка, требующие свою долю сбора, восторженные поклонники, досаждающие артистам, были декорацией, пестрыми тряпками к единственно настоящему — скрипучей повозке, вечернему костру, посиделкам с шуточной перебранкой, голубым, как рассветное небо, глазам Коломбины. Казалось — так будет вечно.

На очередном представлении в очередном городе, труппа поставила обычный спектакль и случайно, совершенно случайно оказалась той щепоткой перца, что дала обострение язвы правителю. К тому же он любил юных застенчивых девочек…

После заката к их костру подошли солдаты. И не ставя условий, как водится у бандитов, просто начали стрелять. И чего стоили бутафорская шпага Арлекина и дубинка Панталоне против мушкетов.

Джульетту вытащили и связали, лошадь прикончили, повозку сожгли. Оставшихся актеров добили.

Пьеро повезло, как везет только в сказках — он успел убежать, унося на плечах Коломбину. Он мчался по лесу, пока не упал без сил. Едва переведя дыхание бросился перевязывать Коломбину — она была ранена в живот. Пьеро трясло от прикосновения к запретному страдающему телу — он отдал бы все, только б взять ее боль на себя. И ничего не мог сделать. Попытался устроить ее поудобнее, подложил под голову колпак, прикрыл ее ветками — так теплее. Глубокой ночью пробрался к месту бывшей стоянки. Вернулся со скудной добычей — фляга вина, пара караваев хлеба, выброшенных и почти не затоптанных, кремень с кресалом… Ее бутафорская роза-заколка, для роли служанки в «Шутке».

Трое суток Пьеро ухаживал за больной. Пытался поить из кружки, обтирал лоб водой, менял повязку, носил на руках в кусты. Вслушивался в несвязные речи бедняжки, надеясь угадать ниточку к спасению.

Коломбина читала роли, звала Арлекина, плакала и смеялась. На третью ночь ее не стало.

Пьеро похоронил труп в овраге. Забросал землей и опавшими листьями марионетку с отрезанными веревочками, бывшую когда-то Коломбиной. И остался сидеть в недоумении, не желая понимать происходящего. Его мир схлопнулся как карточный домик. Остались декорации — кровь, грязь, голод.

Одиночество в холодном, пустом лесу. Нет даже веревки, чтобы повеситься — старые штаны не выдержат тяжести тела.

Через неделю голод выгнал его из чащи. Пьеро побрел по дороге прочь от города (хочется сказать ненавистного — но Пьеро не умел ненавидеть). В ближайшей деревне его взяли пасти свиней. Платили едой и местом под крышей. Насмехались зло — неумеха городской, необученный. Он играл роль дурачка и это его спасло. Единственное, что можно сделать, потеряв все — не думать. Пьеро ворошил навоз и таскал бадьи с пойлом под брань хозяина, выпивал, причмокивая, законную кружку пива по воскресеньям, спал с коровницей, пожалевшей блаженненького и не думал. Весной в деревню пришел вербовщик. Пьеро подался в солдаты.

Если нечего терять, можно быть жестоким. Пьеро учился стрелять из мушкета, колол саблей соломенное чучело, вытягивался во фрунт перед офицерами. Роль была хороша. А вместо аплодисментов Пьеро наградили капральскими лычками. Год шел за годом. Каша у костра, соленые шуточки вместо приварка, проверка караулов. Солдатское жалованье в кисете собиралось монетка к монетке, увесистый мешочек уже натирал живот. И вот, наконец, началась война. Отряд Пьеро долго шел в арьергарде и в город вступил последним. Сражение завершилось, осталось добить последних притаившихся неприятелей и подобрать добычу, не замеченную первопроходцами. Солдаты разбрелись в поисках дармовой выпивки и нетронутых девок, Пьеро шел один. Роль подошла к кульминации — возможно через минуту из этого мушкета придется стрелять в человека. И вдруг из проулка… о, господи!

Пестрый полог, скрип и визг колеса. Мальчишка на козлах роняет поводья, не в силах справиться с испуганной лошадью. Куда ж они смотрят, олухи!

Пьеро бросился под копыта, перехватив мерина за узду. Пихнул мальчишку в повозку, вырвал у него бутафорскую шпагу. Вскочил на козлы и погнал, нещадно нахлестывая — прочь, прочь отсюда. Стук копыт перебиваемый какофонией криков, горящая баррикада поперек улицы — только бы полог не подожгло, солдаты наперерез — кнутом одного, второго — прочь!

Он замедлил бег повозки только за речкой, отъехав от города пару лиг — иначе мерин падет и убраться отсюда они не сумеют. Заглянул под полог — в сумерках смутно виднелись две тощенькие фигурки.

Подростки.

— Эй, вы живы там?

Сунулась вперед курчавая головка девочки.

— Младшему повредило руку, я перевязала. Спасибо, что спасли нас. Все остальные погибли в городе и мы бы остались там.

…Младший — значит недавно пришел в труппу, нет своего амплуа. Но как держал шпагу! Девочка — миленькая заплаканная мордашка, черные непокорные кудри, голубые — даже сейчас это видно — голубые как рассветное небо глаза…

На вечернем привале к ним прибилась старуха-беженка, потерявшая дом. В повозке нашлась фасоль и копченый окорок. Они долго сидели у костра молча, лелея на коленях миски с горячей едой. Кошмар остался за кулисами. Пришло бесчувствие покоя, когда нет сил ни плакать ни смеяться, ни даже вспоминать — только сидеть и смотреть в пустоту, засыпая на полувздохе.

Утром Пьеро проверил уцелевший реквизит. На первые постановки костюмов хватит, старуха при свете дня оказалась пожилой дамой с великолепной осанкой — не иначе, из благородных… Еще бы одного характерного актера — ничего, по дороге найдется. Младший пластичен, строен, с чудесной живой мимикой и до сих пор смотрит волчонком. Как хорош он будет в пестром трико Арлекина! А девочка… Он достал из потайного кармашка ранца бутафорскую розу, чуть полинявшую, но все еще яркую и прикрепил к волосам Коломбины.