Демонстранты — все люди, почти все мужчины — маршировали с факелами в руках вокруг Дворца короны. Факелы тоже дымили, и дым тяжелыми полосами висел в воздухе, обесцвечивая все вокруг и делая ночь еще более темной. Те, которые шли без факелов, несли плакаты и транспаранты с антидрал-ловскими и антиселонианскими лозунгами.
Пение — если это можно было назвать пением — началось снова, на этот раз даже еще громче. Песня была грубая, непристойная и явно направленная против Новой Республики. Громкость достигла пика, демонстранты проревели последнюю, самую колоритную и оскорбительную строчку и зааплодировали сами себе.
— Они еще долго будут так идти и идти, — сказал Микамберлекто.
Он говорил на общегале с едва уловимым акцентом, однако употреблял в речи одну-две особенности фрозианской грамматики и построения фраз, самой заметной из которых было повторение слов для пущей выразительности.
— Они будут шагать еще какое-то время, еще какое-то время, — продолжал генерал-губернатор, — но, несмотря на все их грозные намерения, я уверен, что на этом шоу закончится. Практически вы не увидите ничего нового. Они будут орать свои лозунги, потом напьются, затеют потасовки, разобьют несколько окон. И уползут туда, откуда пришли — до следующего раза. До следующего раза. Но я сомневаюсь, что сегодня на улицах будет безопасно, — Микамберлекто сокрушенно покачал головой. — Боюсь, вы не угадали, не угадали с местом проведения вашего отпуска.
Микамберлекто был фрозианцем, которые никогда не славились жизнерадостным видом. Никто не сомневался в их честности, неподкупности и усердии, но вообще это была довольно меланхоличная раса. Впрочем, в данный момент особых поводов для оптимизма не было.
— Скверно, — сказала Лейя.
— Да, скверно, — согласился Микамберлекто.
Он отошел от окна и снова уселся за свой безразмерный стол. Да, генерал-губернатор был типичным фрозианцем — высоким, долговязым и нескладным, ростом примерно на треть выше Хэна. Фрозианцы являлись практически стандартными гуманоидами, хотя и довольно вытянутыми вверх. Из-за дополнительного сустава на руках и ногах их движения на первый взгляд выглядели неуклюжими. Человеческому глазу казалось, будто у них переломаны все конечности. И в самом деле, скорчившийся в кресле Микамберлекто со скрещенными в двух местах руками представлял собой необычное зрелище.
Все тело у Микамберлекто покрывала короткая золотисто-бурая шерсть. Наружных ушных раковин не имелось, а глубоко посаженные карие глаза были широко расставлены. Нос у него находился на конце вытянутой мордочки, рот был маленьким и безгубым, он словно бы не решался соревноваться с внушительным носом. По обе стороны от носа росли длинные черные волоски, образуя что-то вроде громадных колючих усов, которые торчали далеко в стороны. Фрозианец в задумчивости поводил носом, и усы запрыгали вверх-вниз.
— И здесь всегда так плохо? — спросил Хэн.
— И да и нет, — отвечал Микамберлекто. — Хотите верьте, хотите нет, но я не сомневаюсь, что даже сейчас в Коронете на девяносто пять процентов тихо и спокойно. В четырех кварталах отсюда, наверное, даже не знают о том, что здесь очередная демонстрация. Правда, раньше я заверял приезжих, что город спокоен на девяносто девять процентов. Чем дальше, тем хуже становится. Клянусь Фрозом, если бы только можно было отменить этот саммит! Но уже слишком поздно. Слишком поздно. Делегаты уже в пути, и Новая Республика не может, не может позволить себе еще больше потерять лицо в Кореллианском секторе. Нет, мы не можем отменить саммит по торговле.
— Увы, я с вами полностью согласна, друг Ми-камберлекто, — не оборачиваясь, проговорила Лейя. Процессия с факелами продолжала свое шествие вокруг дворца. — Мы не знали, что здесь такое творится. Надо бы отменить саммит, но нельзя.
— Да в чем дело-то? — спросил Хэн, отвернувшись от окна.
От этого движения он скривился, поворот головы дался ему с некоторым трудом. Видимо, шея еще немного побаливала.
— Никто ничего толком не может сказать, — продолжал тем не менее Соло. — Вроде бы богатая планета, богатый сектор. Хватает и ресурсов, и талантов, и инвестиционного капитала. Кореллия всегда была мирной и богатой. Что произошло?
Микамберлекто красиво и выразительно повел плечами.
— У нас на Фрозе есть пословица: <Плохо, когда вопросов больше, чем ответов, однако намного хуже, когда ответов больше, чем вопросов>. Вы задаете мне один вопрос, а я могу вам предложить десять ответов, сто ответов, — он вытянул длинную руку, показывая на окно и бушующую за ним демонстрацию. — Интересно, могут ли наши <друзья> дать вам хотя бы один, всего один ответ. Лично я могу вам сказать, если угодно, что экономика переживает не лучшие времена, что люди обманулись в своих надеждах, что они озлоблены, что усилилась нетерпимость.
— Это все правда, — сказала Лейя, — но это все симптомы, а не причины.
— Совершенно верно, совершенно верно. Да, экономические неурядицы, обусловленные военными потрясениями, явились существенной, весьма существенной причиной этих беспорядков, но корни лежат намного глубже, намного глубже. При отсутствии сильного внешнего правительства, которое бы поддерживало порядок, изо всех щелей лезут мятежники и провокаторы всех сортов. И среди них далеко не все — наши сторонники. То же самое происходит у других рас… И у драллов, и у селониан, и у людей появились свои демагоги. И все они изо всех сил поносят и обвиняют друг друга. Но ни один, ни один из этих ответов ничего нам не дает. Вы спрашиваете о симптомах, а не о болезни. Я думаю, настоящий ответ состоит в том, что вы задаете неправильный вопрос. Наверное, вам следовало спросить: почему это случилось только сейчас, почему только сейчас?
Хэн нахмурился и сел в кресло напротив Микам-берлекто.
— Продолжайте, — молвил он.
— Вопрос простой, — сказал Микамберлекто. — Я спрашиваю: что такое случилось, благодаря чему стал возможен весь этот хаос? И ответ тоже простой: крах Империи. Не стало внешней силы, заставлявшей всех вести себя в рамках. Очень долгое время к голове каждого кореллианина был приставлен бластер. <Делай вид, что любишь своего соседа, или мы тебя убьем>, - говорила Империя. Не допускалось никаких, никаких разногласий. Наверху брали под козырек, внизу повиновались. Никаких отклонений. Правда, из-за нарушения свободной торговли экономика приходила в упадок. Приходила в упадок. Народу жилось все хуже и хуже. Это усугубило кризис, но не это стало его причиной.
Лейя посмотрела в окно, в темнеющую ночь, на зарево факельного шествия вдалеке. Она пересекла комнату и села рядом с Хэном.
— Не думаю, что мне нравится, куда вы клоните, — сказала она. — Впрочем, продолжайте.
— Тысячи лет все расы в Кореллианском секторе жили под твердой властью Старой Республики, а затем Империи. Но потом пришла война. Пришла война, и Империя развалилась. Здесь были кое-какие бои, но не слишком ожесточенные. Имперская правительственная структура на Кореллии просто обрушилась. Она сдулась, словно пробитый воздушный шар. Когда имперской власти не стало, сектор оказался предоставлен сам себе. Сам себе. Наша распрекрасная Новая Республика прислала меня сюда на должность генерал-губернатора, но кем мне здесь управлять? Каким образом мне здесь управлять? В последние годы кореллиане перестали обращать на меня внимание. Мне очень, очень не хватает опытных, политически надежных работников. Здесь слишком мало ггрореспубликански настроенных граждан, чтобы заполнить все вакансии в правительстве и в силах внутренней безопасности. Мне приходится нанимать на службу бывших имперских чиновников и солдат. Хуже того, практически все эти независимые группировки пользуются услугами разного рода наемников — в основном это бывшие солдаты Империи, но некоторые — некоторые раньше служили в вооруженных силах Республики. Едва ли кто-то из них остался верен мне и Новой Республике. Таким образом, кореллиане видят, что мои солдаты и чиновники не слушаются моих приказов. При Империи генералы и чиновники приходили из большого бизнеса. Это были владельцы заводов, директора предприятий, члены правления тех или иных структур и т. д. Лишившись имперских постов и званий, они тем не менее по-прежнему представляют власть крупного капитала. Мы говорим, что Империя мертва, но здесь, на Ко-реллии, тело продолжает жить, хотя его голова отсечена. Мелкие боссы никуда не делись, они занимаются тем, чем занимались прежде. Но сейчас все эти начальники полиции и имперские чиновники не отвечают ни перед кем, ни перед кем. Нет высшей власти, которая карала бы их за произвол. И им это начинает нравиться. Они теперь могут мстить. Мстить за несправедливости, совершенные пять, десять, двадцать, сто лет назад, зная, что имперские штурмовики не выломают дверь и не уволокут провинившегося. Это и есть корень проблемы. Долгие годы, долгие годы сильное центральное правительство не давало разным расам наброситься друг на друга. Империя не слишком жаловала не-людей, но направленные против них бунты она жаловала еще меньше. Бунт — это плохо, очень плохо для бизнеса. Граждане понимали, что если они станут бунтовать, их будут наказывать. Поэтому они не бунтовали. Три кореллианские расы жили в гармонии потому, что их заставляли, заставляли жить в гармонии, Сейчас их никто не заставляет. Настали плохие времена. Нужно найти виновных. Они обвиняют в своих бедах друг друга. Во время войны от кореллиан требовали сделать выбор между союзом с Республикой и верностью Империи. Сейчас представители всех рас Кореллиан-ской системы спрашивают, спрашивают себя: зачем вообще нужно внешнее правительство? — Микам-берлекто показал на окно. — Они спрашивают: зачем нам Новая Республика, если она не в состоянии навести порядок? Почему бы не сделать так: одна планета — одно правительство? Или один континент, или одна раса — одно правительство?
