Короче, меня в ту пору одолевали понятные чувства и бесили мысли о ненормальности жизни парней и девчонок, превратившихся в пышнотелых девиц; тем более по Европе и Америке вовсю продолжала бушевать великая сексуальная революция, а всех нас держали и дома и в школе в черном теле, как рабов на плантациях белого хлопка; поразмышляв обо всем таком, я и поспешил сообщить своим кирюхам, в частности, Марусе и Коте, затем написать мелком на доске пародию на высказывание знаменитого философа… моя небольшая поправка вносила в известный афоризм смысл, касавшийся не только людей, но слегка уравнивал наши естественные права с правами всех без исключения живых тварей: «Мы совокупляемся – значит, существуем…» Маруся была в восторге, но почему-то ни я, ни она – вот идиоты – не восприняли шутливую мою поправку как руководство к действию… директор же долго долбал мои мозги за «изощренное глумление над великими людьми и явный намек на советских людей в приставке глагола совокупляемся, тем более ты, Олух, злобно его превратил в глагол настоящего времени множественного числа… а столетний Джамбул – он что, не существовал, если перестал соответственно функционировать?.. не приходи без родителей в школу».

Я и не приходил с неделю, потому что настал наконец-то момент, когда бывалая соседка, первая в жизни женщина и прелестнейшая из училок, нанесла сердечку моему неожиданный удар из-за угла… она вежливо и с предельно душевным теплом сообщила следующее.

«Ты прелесть, ты незабываем, но ты ведь, замечательный Володик, все равно бросил бы меня замерзать в болоте одинокой жизни, чего я терпеть не могу и не желаю… все миновало, молодость прошла, как сказал поэт, поэтому решительно выхожу замуж за прилично увядающего представителя итальянской фирмы, которого закадрила в своем министерстве… он очень милый человек, но – буквально на глазах у всех – чуть ли не каждую минуту теребит свое хозяйство на улице, в метро, в кино, в ресторане, черт бы его побрал… эту, очень раздражающую меня манеру, особенно когда человека не любишь, он сваливает на старинную традицию итальянцев, якобы идущую из глубины веков от гульфиков, тесных для вашего громоздкого хозяйства… в общем, как мужик он в подметки тебе не годится, но, если ты пожелаешь наку, я буду приезжать в отпуск и с удовольствием увижу тебя в этой самой хатке… я сдаю ее на год одной валютной шлюшке – такова, мой милый, жизнь».

Я обиделся, сказал, что презираю курвящихся жен и попросил навек обо мне забыть; с ужасом, проникшим в душу из-за потери постоянной давалки, с желанием всплакнуть, как в детстве, впервые, опять-таки, в жизни почувствовал я себя взрослым человеком, мужчиной, утолившим страсть и испытавшим, как сказал поэт, зубную боль в сердце.

А заявившись в школу, я задал вопрос историчке насчет проблемы наличия у мужиков и знати Древней Руси этих самых гульфиков, имевшихся во всей Европе, видел их своими глазами в Пушкинке… училка выскочила из класса, меня снова дернул к себе директор и категорически запретил являться в школу без предков… тогда я вышел в школьный двор и бросил кусок кирпича в окно его кабинета – выбил стекло… школа кончилась сама собою, и это было прекрасно.

А жизнь моя шла своим ходом; картишки, железка, вечная половая голодуха, поиски свободной хаты, мимолетные связишки, «первый у вас и, надеюсь, последний триптих», как сказал венеролог, то есть случайный триппер, проклятый трахомонус и отвратительные мандавошки… короткие романчики, вечеринки, кадреж где попало телок, таскание их, милых, по групповушным турпоходам, так сказать, в плане подпольных сексуальных мятежей тела против секретных пунктов морального кодекса строителей коммунизма… часто заедала зависть к пацанам, по-деловому крутившимся в кругах фарцлы, что-то там химичившим… размышления о собственных заработках и выборе к ним кратчайшего пути, лучше бы мало кому известного… пара приводов в ментовку, одно глупое попадание в вытрезвиловку и все такое прочее.

Юность есть юность… не затягивать ведь, занимаясь карате, пояс потуже, не канать же в ПТУ… нормально, то есть по-мужски, хотелось ставить выпивку безденежным знакомым после хоккея, футбола, кино, на тогда еще подпольных концертах Макара и его коллег по «Машине времени», приятно «наезжавшей» на наши души… ходить хотелось в джинсе, в свитерках и в лондонской кепочке, небрежно повязав на шею шарфик, а не вымаливать у предков на метро с автобусом и не таскаться по плешкам в старомодном «ветхом шушуне». Картишки поглощали все мое свободное время, причем я шалел не от азартного желания выиграть, а от самой игры – от любимого пристанища Случая; в одном подвальном кильдиме бурили мы, резались в очко и в коротенькую, подсматривали, как взрослые урки заделывают пульку в преферанс или устраивают впечатлительный, становившийся модным психоспектакль – битву в покер.

Странное дело, на цифры память у меня отсутствовала начисто, чего понять не мог ни один из психиатров, по которым таскали меня предки; если б не соседка по парте Маруся, то жизнь моя по арифметике и алгебре с геометрией была бы постоянной мигренью, но дело не в этом.

А вот, скажем, банкуя или играя, при феноменальном моем запоминании вышедших и, соответственно, остававшихся в колоде разномастных картишек, я с плюсовой для себя вероятностью предугадывал выпадание как крупных, так и самых мелких карт… поэтому иногда рисковал… и банкуя и не банкуя, брал к восемнадцати вальта или даму… когда надо, останавливался на шестнадцати, а то и на тринадцати, почуяв, что сейчас припрется или десятка или туз… за вечер редко когда бывал в минусе… чистил всех напропалую, пока не сообразил, что надо бы и проигрывать, чтоб не лишиться дохода и не внушить партнерам чувство безнадеги в игре со мною… естественно, не хвастался секретами мастерства и не мухлевал ни в одной из игр, кроме «буры», в которой мухлевка была официальным приемом, и, попавшись, ты просаживал партию… мне было на руку, что считаюсь всеми везунчиком, видимо, жравшим в детстве говно кошачье, если не собачье.

Потом детские эти игры я бросил… быстро освоил тонкости преферанса… мгновенно проворачивал в башке варианты расклада и игровой тактики… но, обожая риск, никогда не удивлялся ни паршивому, ни потрясному прикупу… потом полюбил покер… мне нравилась эта игра, требовавшая не только чистой везухи, но артистизма, финтового лицедейства, сообразительной наблюдательности и построенного именно на ней бесстрашного риска, который умело притырен за флегматичностью, близкой к равнодушию… как я быстро просек, в этой игре мало кому удается приручить полную невозмутимость, чем бы и как бы ее ни притыривать… потому что многие рьяные картежники, умеющие управлять сознанием, бессильны – они не замечают многочисленных бесчинств подсознанки, истинной хозяйки выражения их лиц, характеров, манер, состояния нервишек… а мне важно было приметить в увлеченном игроке, кажущемся самому себе большим актером, неподконтрольную его воле черточку поведения – размеры зрачков, цвет кончиков пальцев, изменение движения рук, положение ног, особенности дыхания… все это и много чего другого говорило или о крутом раскладе, или об отчаянном риске при блефе, когда на руках полнейшая вшивота, нередко, как это ни странно, берущая верх.

Да, много чего можно в человеке заметить, если поднатореть во вглядывании в самые его, не замечаемые им самим, мелочи поведения… кроме того, в покерной битве можно было не только снять с кона кучу бабок, но и блеснуть кое-какими игровыми своими качествами, не поддающимися раскодированию и запутывающими людей, ищущих твоих психологических слабостей, «отмычек» твоего лично игрового стиля, примет сомнения, страшков, упрямого сопротивления внушениям здравого смысла… многим партнерам я казался лоховатым фраеришкой, ибо иногда нарочно попадал за все ранее выигранное… словом, я наловчился прикидывать что к чему в каждой из карточных игр… быстро, повторяю, анализировал многочисленные варианты игровой тактики… определял в партнерах либо очумелость после хорошей раздачи или от удачного прикупа, либо попытку не впасть в крайне удивленное отчаяние, всегда свойственное игровым неудачам: «Какое странное, господа, течение карт!» – это одно из моих любимых у Гоголя выражений… не ускользали от внимательного моего, но вроде бы ученического взгляда ни мелкие привычки каждого из игроков, постепенно становящиеся стилем, ни деланое равнодушие к раскладу карт на физиономиях как заведомых неудачников, так и необыкновенных, вроде меня, везунчиков… подмечал раздражительную чью-то скуку и нескрываемую ненависть к непостижимому своенравию случая… людям эдак вот настроенным начинала мстить сама игра за наглость их надежд, за бешеное желание выиграть, за хамоватую претензию на расположение именно к ним демонов игры. Лично я всегда считал течение любой игры абсолютно непредсказуемым, полным случайных непредвиденностей, и всегда был готов к разнообразным его финтам… к роковым проигрышам относился с огромным любопытством… оно выводило демонов из себя, оно их терзало, доводило до уныния и отчаянной растерянности – я вновь начинал выигрывать… иногда действительно умело нервничал, делая вид, что раз пулька проиграна и банк не сорван, то не грех сорвать зло на судьбе, на случае… при этом старался внушить демонам игры, точнее случаям, что проигрыш – результат их стратегически верных ходов, а вовсе не моих… в конечном счете, скажем, за месяц я огребал куш… на такие бабки вполне можно было беззаботно существовать, брать такси, водить телок в кабак, нормально прибарахляться, отдавать время любимым занятиям языками…