Я не стала интересоваться подробностями, а предложила сделать ему массаж спины.

— Я не знал, что ты умеешь, — сказал Эйдан.

— А чему, по-твоему, нас учили в общине? — спросила я и подошла к нему. Я положила большие пальцы на основание его шеи и начала делать осторожные кругообразные движения. Я никогда раньше не дотрагивалась до него, и это первое прикосновение взволновало меня.

Его мышцы были напряжены, и мне понадобилось некоторое время, чтобы расслабить их. Постепенно мои руки спустились к его лопаткам. В этот момент Эйдан взял мою руку и слегка поцеловал пальцы. Потом, не открывая глаз, повернулся, посадил меня к себе на колени и притянул ближе. Между нами проходил поток чего-то чистого, легкого и прекрасного. Наши тела медленно, но неизбежно слились в одно, пока, несколько часов спустя, мы, наконец, не разжали объятий. Когда мы снова обрели способность воспринимать окружающий мир, то обнаружили, что лежим на пыльном полу, среди картонных коробок, картин и холстов, занимавших почти все пространство кабинета. Эйдан медленно сел и положил голову на руки. Он глубоко дышал. Я лежала и смотрела на него, не зная, о чем он думает. Наконец он повернулся, посмотрел на меня и провел пальцем по моей щеке. Я сонно улыбнулась в ответ. Я чувствовала себя счастливее, самодостаточнее, чем когда-либо прежде. Словно наконец нашла себя.

— Я не думал, что это может произойти, — слабо проговорил он.

Эти слова пронзили меня словно нож. И только тогда я обратила внимание на выражение лица Эйдана. Он выглядел испуганным, словно только что нырнул на самую глубину бассейна и вспомнил, что не умеет плавать.

Как могла я настолько неверно истолковать его намерения? Мой язык прилип к небу, а сердце вырывалось из груди. Я потеряла дар речи. Вскочив на ноги, я схватила одежду, которую смогла найти. Эйдан пытался остановить меня, но я убежала. Я бежала по мощеной улице, подальше от офиса, от Тули-стрит, и не могла остановиться. Я спустилась к реке, пробежала мимо Тауэрского моста, мимо сонного Сити и помчалась дальше. Наконец я добралась до дверей Восточного дворца.

Только сейчас я поняла, что забыла надеть туфли. Мои ноги были черными от грязи и кровоточили. Петра открыла мне и позвала Билли. Вместе они отнесли меня на наш этаж и положили в кровать. Затем Петра приготовила мне ванну и помогла в нее забраться. Она вымыла мои волосы, намылила кожу и постепенно вытянула из меня признание.

Мне казалось, что я повисла над пропастью и стала крайне ранимой. Мне вспомнились портреты Фрэнсиса Бэкона, и впервые в жизни я осознала весь их ужас. Если бы Эйдан захотел, я позволила бы ему разрезать меня на кусочки, вытащить поочередно каждый орган, рассмотреть его, затем препарировать мой мозг, исследовать каждый канал, понять каждый нюанс, найти начало каждой мысли. Я принесла бы себя ему в жертву и ничего не ждала бы взамен. Этот образ напугал меня. Я ощущала себя уязвимой и одинокой. Я легла в постель, но сон не шел. И вот посреди ночи он позвонил.

— Эстер, прости меня, — прошептал он.

— Что произошло? — мой голос, казалось, существовал отдельно от моего мозга.

— Я сейчас несу на своих плечах слишком тяжелый груз. И не хочу, чтобы ты страдала из-за этого.

— Слишком поздно, — спокойно ответила я. — Я уже твоя.

Эйдан молчал. Я слушала его дыхание.

— Можно, я сейчас приеду? — спросил он наконец.

— Может, лучше я к тебе приеду? Здесь Петра.

На рассвете я позвонила в дверь его крохотной квартирки на Бик-стрит, и он открыл мне дверь.

Не произнося ни слова, я разделась, легла рядом с Эйданом на кровать, и мы лежали, слушая звуки Сохо, успокаивающегося после очередной ночи дешевой китайской еды, клубного веселья и разврата. И когда сквозь шторы начал пробиваться свет, Эйдан рассказал мне все о своей нью-йоркской жизни.

— Я был женат шесть лет, — спокойно начал он, — на женщине по имени Каролин. Она прекрасный, талантливый адвокат. И у нас есть еще более прекрасный и талантливый четырехлетний сын Сэм.

Ужас положил свои лапы мне на сердце и стал сжимать его. Я закрыла глаза.

— И что же случилось?

Эйдан помолчал и едва слышно продолжал:

— В прошлом году Каролин сказала мне, что не может больше жить со мной. Что она влюбилась.

— Мне очень жаль, — ответила я. Ужас понемногу отступал.

— Это еще не все. Она влюбилась в женщину. Каролин сказала, что они очень привязаны друг к другу.

— Это плохо?

— Не знаю, — с одной стороны да, с другой нет. Но для Сэма наш разрыв стал ударом. Мы все были очень близки. Теперь приходится все перестраивать.

— Ты можешь простить ее?

— Конечно. Но все это очень сложно. Каролин очень известный финансовый адвокат. Ее нетрадиционная ориентация может повредить ее карьере.

— Значит, это секрет?

— Об этом известно только близким друзьям. А Сэм еще слишком мал, чтобы понять. Теперь они живут отдельно.

— А что случилось с той женщиной?

— Роман Каролин резко оборвался. Ее любовница не смогла вести двойную жизнь — у нее тоже есть муж и дети.

— А что сейчас с Каролин?

— Ничего особенного. На мой взгляд, это и есть самое страшное. У нее никого нет. Она печальна и одинока, и мне очень жаль ее и наш брак. Но пути назад уже нет. Все кончено.

— А ты надеялся, что можно все вернуть?

— Каролин из семьи адвокатов. Белые американцы, приверженцы Республиканской партии, придерживаются определенных принципов и в некоторых вопросах могут быть неумолимы. Каролин не хочет, чтобы Сэм потерял родственников, поэтому сейчас предпочитает держать свою личную жизнь в тайне.

— И как ты объяснил свой побег родителям Каролин?

Эйдан засмеялся, но в его смехе послышалась горечь.

— Это часть проблемы. Так как со стороны Каролин родители не получили вразумительных объяснений, они считают, что развод произошел по моей вине. А я слишком люблю Каролин и Сэма, чтобы дать родственникам понять истинное положение вещей. Поэтому я позволил ее родителям обвинять меня и уехал, пока все не успокоится.

Некоторое время мы молчали, затем снова неторопливо занялись любовью.

Мы не вставали с постели до полудня. А когда встали, я спросила Эйдана, что он теперь собирается делать.

— Когда я приехал в Лондон, чтобы найти тебя, я не собирался заводить роман, — сказал он, — и я также не думал, что способен на серьезные отношения. Я не хочу, чтобы Сэм считал, что отец бросил его ради кого-то другого.

Возможные сложности меня не волновали. Я лишь хотела знать, что мы будем вместе.

— Понимаю, — произнесла я. — Я не возражаю, если наши отношения останутся в тайне. Пока я с тобой, для меня ничто не имеет значения.

— Ты уверена?

— Давай не будем торопиться, — продолжала я. — В первую очередь ты должен заботится о Сэме. Это главное.

Как и у мадам де Сенонн, у меня теперь тоже были свои секреты. И я с ужасом думала, что если не смогу хранить их, то потеряю Эйдана. Бывали минуты, когда в моем взгляде можно было прочитать всю глубину моей любви к нему. Но в остальное время мы вели себя на публике как художник и его агент; и лишь самые близкие друзья были в курсе наших отношений. Постепенно мы выработали схему поведения, которая удовлетворяла нас обоих.

С годами, пока наши отношения крепли, а старые раны затягивались, Эйдан начал больше времени проводить с Каролин и Сэмом, словно они по-прежнему оставались его семьей. Теперь, казалось, они были очень хорошими друзьями. Каролин часто звонила ему, спрашивая совета. И хотя у Эйдана имелась своя квартира в Нью-Йорке, но, приезжая в Америку, он проводил у Каролин с Сэмом почти все свободное время, словно находился у себя дома. Он был преданным отцом, и по меньшей мере каждый месяц неделю посвящал общению с сыном. Я годами принимала ту двойную жизнь, которую он вел. Его отсутствие всегда давало мне возможность ощутить себя свободной, независимой. Как ни странно, но именно когда Эйдан был в отъезде, я создавала самые удачные свои работы.