Когда мы выходили с нашим сокровищем в яркий солнечный день, Гай широко улыбался.

— Это надо отпраздновать. Кружево прелестно! Здесь неподалеку, всего в двадцати минутах езды, есть изысканный ресторан, расположенный в замке восемнадцатого века. Именно там собиралось общество мадам де Сенонн.

Гай был прав. Мы словно попали в прошлое. Несколько посетителей вполголоса разговаривали за обедом, и в необычайной красоты зале раздавался мерный гул. Высокие окна от пола до потолка выходили на декоративный сад с подстриженными деревьями, дорожками, покрытыми гравием, и маленький фонтан, вода в котором сверкала на солнце.

Мы заказали местные деликатесы: свежие устрицы, куриный паштет в кальвадосе и сливках, сыр «Пти Ливаро» и грушевое мороженое. Из напитков мы выбрали лимонное «Сансерре».

Я подняла бокал:

— За мою подругу и потрясающего дизайнера.

Петра улыбнулась, Гай подмигнул, и мы выпили.

Было уже темно, когда мы вернулись в Париж, и Гай отвез нас на Монпарнас. Между мной и Гаем целый день ощущалось растущее напряжение. Он спросил, не хочу ли я с ним поужинать.

— Не то чтобы не хочу, скорее не должна. Но в любом случае спасибо.

Гай понимающе кивнул, но выражение лица у него было затравленное. Когда мы обнялись, прощаясь, он вложил мне в руку маленький сверток.

Как только мы с Петрой зашли в квартиру, я открыла его. Внутри оказалась длинная золотая цепочка, на которой висел маленький флакончик для духов. Петра осмотрела подарок, ее глаза загорелись, и она кинулась к монографии Энгра.

— Это копия ожерелья Мари Маркоз, известного как «кассулетт», — сказала она.

Внутри стеклянного пузырька я нашла свернутую в трубочку записку:

Очаровательный талисман для твоего аукциона от очарованного парижанина.

21

У Эйдана было грозное выражение лица.

— Ты видела «Кларион»? — спросил он.

У меня душа ушла в пятки, но я заставила себя посмотреть на обложку. Слава Богу, писали о Гае. Нас сфотографировали вчера вечером, когда он целовал меня в щеку на прощание у квартиры Петры. Вряд ли можно было говорить о соблюдении договора со стороны «Клариона». Джон Херберт обещал сообщать обо всех сведениях, касающихся меня, которые появятся до аукциона. Тем не менее я не сдержалась и с облегчением усмехнулась.

— Так что между вами происходит? — раздраженно спросил Эйдан.

— Гай хороший друг Петры, — ответила я, не позволяя испортить себе настроение. — Мне нравятся люди его типа. Он веселый и эрудированный, и он также очень помог мне в моих поисках.

— И это все?

— Эйдан, перестань. Пожалуйста, не веди себя как собственник.

— Эст… — начал он надломленным голосом.

— Это получилось не специально. Мы вышли из машины. Гай ездил со мной в Нормандию, чтобы найти редкое кружево для моего представления. Петра тоже там была.

Эйдан поднял брови и взял мою сигарету. Он уже давно не курил.

— Может, это и правильно. Чтобы люди не знали наверняка, вместе мы с тобой или нет, — я попробовала растопить лед.

Он затянулся.

— Знаешь, когда я предстану на аукционе, я не хочу, чтобы все думали, будто мой агент — это мой мальчик на побегушках, который продает меня на неделю. Мне нужно, чтобы люди задумались над моей значимостью.

— И сплетни о том, что ты спишь с французским музейным смотрителем, помогут им это сделать? — ядовито спросил Эйдан.

Я вспомнила слова Петры.

— Это получилось само собой, и поверь, что я не увлечена Гаем. Я лишь хотела сказать, что внимание прессы может переключиться с нас на него, что было бы неплохо перед аукционом. Вообще, я собираюсь попросить Гая сопровождать меня на ужин в галерее Тейт Модерн в следующем месяце, когда ты будешь в Нью-Йорке.

— Ты думаешь, что он настолько глуп, что позволит использовать себя подобным образом?

— Эйдан, он женат и счастлив в браке.

— На данный момент — да. Но ты ведь собираешься напустить на него прессу. Будем надеяться, он успеет все объяснить жене до того, как его фотографии попадут на первую полосу.

— Ты слишком драматизируешь.

— Эстер, я знаю, что ты любишь играть с прессой по их правилам, но они упрямее и злее тебя. Гораздо злее.

— Я расцениваю это как комплимент, — ответила я. — Но все-таки, когда ты едешь в Нью-Йорк?

Эйдан не собирался менять тему разговора и промолчал.

Я попробовала снова:

— Как там дела?

— Довольно неплохо, — хмуро ответил он, потушив сигарету. — Я собираюсь улететь в понедельник, отсутствовать три недели, встретиться с твоими возможными покупателями и обсудить в общих чертах наши с Грегом планы на будущее. А также как можно чаще видеться с Сэмом.

— И с Каролин? — Зачем мне понадобилось спрашивать о его бывшей жене?

— Естественно, я ведь не могу встречаться с Сэмом без Каролин, правда? — ответил Эйдан. — Она его мать. А ты едешь со мной?

— Через две недели мне нужно побывать в музее Фрика. Я хочу съездить туда перед приемом, организованным Тейт. А в каком аспекте вы собираетесь с Грегом обсуждать будущее?

Эйдан не смог сдержать энтузиазма:

— Нам с Грегом очень полезно начать более тесное сотрудничество. Необходимо наладить прямую связь, благодаря которой мы сможем общаться с коллекционерами из США. Для большинства английских художников круг покупателей ограничивается Европой, что неправильно.

Я спросила себя, насколько доход от моей продажи будет способствовать осуществлению этой цели.

— Ты удачливей других, — добавил он.

— Что ж, спасибо, Эйдан. Но я думаю, тут дело скорее в трезвом расчете, чем в удаче.

— Я не хочу сказать, что ты ничего не делала для успеха, но ты понимаешь, что такое бизнес. Должен признать, что эта идея с продажей привела к небывалому взлету твоей популярности. Если ты сможешь успешно осуществить свой проект, выиграют все. Я лишь помогаю тебе оставаться на вершине. Ради нашего будущего.

— Я понимаю, но ты же знаешь — дело ведь не только в деньгах.

— Эстер, как без денег можно заниматься творчеством? Ты ведь не будешь работать даром.

Я промолчала. Никогда раньше я не видела, чтобы Эйдан был так озабочен финансовой стороной дела.

— До тех пор, пока цена не станет слишком высокой, Эйдан.

— О чем ты?

— Я имею в виду, что не хочу изменять своим эстетическим принципам. Изменять самой себе. Подсчитывание возможной выручки выводит меня из себя.

Теперь он внимательно смотрел на меня, словно ждал, что я запнусь и замолчу.

— Но ты единственная, кому в голову пришла идея продать себя на аукционе, помни об этом.

Я ощущала спокойствие и невозмутимость.

— Да, но для меня главной является творческая сторона.

— Знаю, Эст, потому-то я и здесь: чтобы помочь тебе извлечь материальную выгоду из своего творчества. Тебе не о чем беспокоиться.

— Но я чувствую давление.

— Это связано не с деньгами, а с тем, чтобы ты в полной мере проявила свой талант. Деньги лишь дают такую возможность.

— Надеюсь, ты прав.

— Ты переживаешь по поводу аукциона? — удивился Эйдан.

Я не ответила. Мне не хотелось давать ему власть над собой и выказывать сомнения. Но приятно было видеть, что проект уже не безразличен Эйдану, хоть его бурная деятельность и вызывала некоторое беспокойство.

Я поняла, что начинаю нервничать. Мне не хотелось бы стать посмешищем на аукционе и превратить свою продажу в фарс. Зря я читала Геродота, которого дала мне Жаклин Квинет. Идея о доплате за нежеланных дев не давала мне покоя, выводя из равновесия.

— Где мы будем сегодня ночевать? — спросил Эйдан неожиданно спокойным тоном.

Я удивилась.

— Всюду дежурят журналисты, — мрачно ответила я. — Спрятаться негде.

Он вытащил из кармана связку ключей и покрутил ею передо мной.

— Что это значит?

Эйдан выглядел очень довольным собой.

— Я нашел убежище для нас.