Пока все, топая по лестнице, потянулись наверх, Сашка из носимого на поясе замшевого кошеля достал пузырек. Он привез его много лет назад из Доростола, с тех пор ни разу не открывал, но всегда носил при себе. Быстро вскрыв пробку, извлек из ножен боевой нож, обильно, не жалея содержимого пузырька, облил и клинок и рукоятку свяченой в Доростольской православной церкви водой. Скорым шагом, войдя в горницу, сразу направился к деревянному столу, огромных размеров. Присев, подлез под него, с размаху всадил освященный клинок под столешницу.

   "Вот так! А, теперь будем поглядеть".

   В горницу гомоня и споря всей толпой, ввалились юнцы, с горящими свечами в руках. Сашка и сам, пока ожидал парней, зажег в помещении найденные в нем восковые свечи.

   - Нет никого, батька, - за всех доложился Кветан.

   Горбыль вновь пересчитал всех. Все на месте. Хорошо! Поднялся с лавки, руками раздвинув в стороны военных. Прошел за дверь. Гаркнул снаружи:

   - Как, это никого? А это, что х..?

   На возмущенный голос начальника, из терема как ошпаренные выскакивали бойцы.

   - Раз, два, ..., девять, - посчитал Горбыль. - Кветан, кого нет?

   - Все здесь.

   - Не торопись. Как следует, глянь.

   - Храна нет.

   Горбыль не торопясь поднялся по ступеням к открытой входной двери, заглянул внутрь. Из терема на него смотрел Хран, непонятливо хлопая глазами.

   - Пацана куда дел? - спросил тихим голосом Сашка.

   - Батька, я ...

   - Ну, выйди ко мне.

   Полесун уже понял, что его провели как несмышленого мальчишку. Лицо Храна смотрело на Горбыля чужими, пылающими ненавистью глазами, в которых одна за другой, читались мысли, направленные на то, как вырваться из капкана.

   - Вот видишь выйти-то ты и не можешь.

   - Я прокляну тебя самым жестоким проклятием. Я уничтожу вас всех! - заревел колдун.

   - Пустое. Сидя в тереме, ты не можешь причинить нам вреда.

   Молодые воины с удивлением смотрели на перепалку сотника с их товарищем. Не понимали, что же случилось. Сотник спустился на землю, устало произнес:

   - Парни, поджигайте терем с четырех углов. Пусть он сгорит, дотла очищая нашу землю от колдуна и его чар.

   Пламя заполыхало, пожирая сухую древесину, пробегая по сторонам, соединялось в общий костер. Русичи молча смотрели, как в окнах мелькала тень совсем не похожая на Храна. Треск пожарища подстегнутого порывами непонятно откуда вдруг взявшегося ветра, эхом разносился в ночи. В освещенном проеме двери возник незнакомый человек.

   - Слышишь меня, сотник?

   Сашка промолчал, говорить с живым покойником не было ни какой охоты.

   - Вы все равно не покинете остров. С моей смертью, колдовство исчезнет, и сюда ринутся сотни ночниц, выползет болотная нежить. Я жалею только об одном. О том, что не увижу, как вас будут жрать живьем. Аха-ха-ха-ха!

   Сашка сплюнул под ноги.

   - Ну, что за жизнь пошла, ни минуты покоя нет. Родина требует героев, а гм, рожает вот таких вот уродов. Квет!

   - Я, батька.

   - В конюшне лошади есть?

   - Десятка два в стойлах стоят. А, что?

   - Все к конюшне. Этот засранец прав. После того, как он сдохнет, туго нам придется. Ищите лопаты и заступы, окапывайте конюшню по кругу.

   Разделившись, бойцы под освещение горевшего дома, пары зажженных факелов и полной луны, рьяно бросились отбрасывать дерн на сторону, окапывая по кругу конюшню.

   - Все, - запыхавшись, доложил Кветан. - Круг есть.

   - Все внутрь.

   Горбыль не поленившись, прошел по всему кругу, проверяя, нет ли где разрывов. Достал из пришитого к подкладу кармана листок бумаги, с надиктованными бабкой Павлой текстами заклинаний.

   - Та-ак, не это, не это. Вот, оно.

   Сашка вздохнул, посмотрел на небо, увидел, как серебрятся в ночном небе облака под светом луны.

   - Прости меня Господи, будем надеяться, что поможет.

   Вошел в круг и монотонно стал зачитывать наговор:

   - Небу синему поклонюсь, реке улыбнусь, землю поцелую, в росе умоюсь, Срече порадуюсь. Доверюсь вам во всякий день и по всякий час, поутру и повечеру.... Поставьте вокруг меня тын железный, забор булатный, от восхода и до заката, от полдня и на полночь. Пусть вырастет он до небес.... Оградите сварожичей от нежити и нечисти, от черного и белого, от русого и двоезубого, от троезубого, от одноглазого и красноглазого, от косого и от слепого, от всякого ворога, по всякий час. А, с поставленного забора, всяк не добрый взгляд соскользнет да назад не воротится.

   Весь без остатка отдавшись трехкратному повторению заговора, он, только закончив произносить заклинание, ощутил на груди жжение от своего нательного креста. Сунув руку под кольчугу и рубаху, вытащил наружу еще горячий крестик.

   -Однако. Глядишь, и поможет-то бабкин наговор.

   Зайдя в конюшню, распорядился:

   -Двери закрывайте. Забаррикадируйте их вон тем хламом. Всем сидеть тихо, как мышам, быть готовым успокоить лошадей. Всё, ждем.

   Снаружи, со стороны горевшего терема, раздался шум глубокого выдоха:

   -Вху-уг!

   Это сгоравший дом колдуна рухнул вниз, погребая первый этаж под еще не сгоревшей полностью крышей. Кони в стойлах забеспокоились, затоптались на месте в своих денниках. За пределами конюшни явно что-то происходило. Все рассредоточились по огромному, высокому помещению, каждый пытался найти щель в стенах, приникнув к ней хоть что-то разглядеть во дворе.

   В какой-то момент Горбыль осознал, что колдун погиб, склеил ласты в доме, как говорится, сгорел на работе, туда ему и дорога. Над широким двором, хлопая кожистыми крыльями, пролетела стая летучих мышей. В узкую щель было трудно разглядеть пернатых. Левым краем стая напоролась на заговоренную стену невидимого круга, посыпалась вниз, ломая шеи и крылья. Остальные, сделав разворот, осели на ветвях ближайших к жилому пятачку деревьях. Разволновавшиеся лошади били копытами в деревянные щиты стойл, несмело подавали голоса, предчувствуя неладное за стенами конюшни. А, там было на что посмотреть. Такого количества уродцев и чудаковатостей, Горбыль за всю свою жизнь, еще ни разу не видел.

   Из болота на остров, продираясь сквозь кустарник и сминая его, двигаясь по дорожкам и тропкам, выползали разномастные особи. Отовсюду слышался клёкот, обрывки человеческой речи, детский плачь и старческий смех. Кто-то подвывая, в личине человека, кособоко подтаскивая ногу одну к другой, проследовал через двор. Стайка девок, в опрятных сарафанах, пробежала мимо, мазнув взглядами по прочным стенам конюшни. Уже знакомый Сашке дедок с суковатой палкой, подойдя к горевшему терему, постоял в раздумье у пожарища, скрылся в темноте. Повсюду мельтешили уроды. Если б не трагичность момента, Сашка отнес бы их к категории клоунов-недоучек. Прикольно переругиваясь между собой, обзывая друг друга непотребными словами, они нарезали круги и петли по территории подворья. Каких-то выползней, можно было рассмотреть почетче, не торопясь. Они змеились по земле. С десяток болотниц пеликаньим шагом продефилировали рядом с заговоренным кругом.

   -Мама дорогая! - сам себе зашептал Горбыль. - Куда-же все это исчезло, не дотянув до двадцать первого века? Ученые зоологи, увидев-бы сейчас все это, отгрызли б себе локти от зависти.

   Слева от себя, Горбыль уловил посторонние звуки. Глухой, монотонный, совсем тихий стук отвлек его внимание от созерцания происходившего снаружи. Скосив взгляд, наткнулся на приникшего к щели Наседу, непрерывно пялившегося на болотную нежить. Звуки, привлекшие Сашкино внимание, были стуком зубов парня.

   -Что, сынку, страшно?

   -Д-да! - не попадая зуб на зуб, откликнулся Наседа.

   -Так ты и не смотри туда.

   -Н-не могу, н-не смотреть. Тогда еще с-страшнее с-становится!

   -Ну-ну. Кстати скоро рассвет, ночь на исход пошла.