- Вытяни руки вперёд, - сказал мучитель.

Кутырка безропотно протянула ему руки. Ей было уже на всё наплевать. Она даже обрадовалась в глубине души, что кто-то повелевает ещё её телом, потому что сама Зорька, этого уже делать не могла. Лёгкий рывок. Ей освободили руки. Она в последнее время их так сильно пережимала верёвкой, что кисти онемели и только сейчас, когда в пальцы хлынула кровь и в них впились тучи острых иголок, она это поняла. Зорька замерла всем телом, особенно кистями рук, чтоб не усугублять колючки. Атаман кого-то окрикнул по именам и велел готовить баню. Она тогда ещё успела подумать "баня, вот баньку бы сейчас, а после и сдохнуть не жалко", тупо смотря на свои руки, боясь пошевелиться. Из этого состояния её вновь вывел его голос:

- Видела?

"Что видела? Где видела? Ну, вот всё просмотрела. Сейчас он опять сделает больно". Все эти мысли, как вихрь пронеслись у Зорьки в голове. Но вопрос оказался риторическим и ей не пришлось на него отвечать. Он ответил сам:

- Я сказал и все метнулись выполнять. Это касается всех, потому что я здесь самый главный. Поняла?

Она вновь закивала головой, опуская наконец руки и облегчённо вздыхая от того, что на этот раз всё обошлось.

- Ладно, пошли, - сказал он, как показалось ей даже с каким-то издевательством в голосе.

Мучитель зашагал к большой кибитке, пёстрой, разноцветной, от чего-то сразу бросившейся ей в глаза. Она хотела пойти за ним сразу, побежать, но кажется забыла, как это делается и только мелко затопталась на месте, при этом даже успев испугаться, что не догонит, но потом как-то само собой получилось, и она быстро засеменила следом.

Он нырнул в эту пёструю кибитку, придерживая шкуру закрывающую вход рукой, но её с собой не тащил. Зорька в нерешительности остановилась и впервые за всё время, что здесь находилась, позволила себе оглядеться, но ничего особо рассмотреть не успела, кроме того, что это огромная поляна, окружённая со всех сторон лесом, так как он вынырнул обратно и протянул ей питейный ковш с кровью, как она поначалу подумала. Сердце вновь забилось как у зайца.

- На, пей.

Зорька подчинилась, медленно протянула руки к ковшу, а сама лихорадочно заметалась мыслями. Как же она это будет пить, хотя пить очень хотелось, даже сильнее, чем очень. Думая о том, как ей будет противно пить эту кровь, как её стошнит, тем не менее она выполнила приказ и пригубила напиток. Кровь оказалась до безумия вкусной и освежающей. Но только тут она принюхалась, почмокала на вкус и поняла, что это не кровь, а прекрасный ягодный напиток, причём такого вкусного она раньше не пробовала. Зорька аккуратно, постоянно говоря себе, чтоб не торопилась, одним махом осушила ковш, но ей этого было мало. Он, как будто прочитав её мысли, коротко обрезал:

- Хватит, а то лопнешь.

И отобрал ковш. Ар явно повеселел. Надо полагать её вид изрядно радовал главаря головорезов. Он повёл её дальше, к посадкам конопли, что были не вдалеке от кибитки, всего в десятке шагов. То, что это не дикие заросли, а искусственная посадка, Зорька поняла сразу, как только взглянула на них. Указав на аккуратные ряды травы, он небрежно сказал:

- Гадить туда.

Ощутив сырость между ног, Зорьке вдруг стало стыдно, и она впервые за весь день изрекла из себя:

- Не хочу.

- Как знаешь.

Он бесстыже распустил прямо у неё на виду штаны, достал свой уд и демонстративно полил ближайшие травины. Зорьку этим было не удивить. Она, естественно, много раз видела раньше, как писают пацаны, притом старшие, даже мужиков видела, но, чтобы вот так, напоказ... Хотя на показ она тоже видела. Вспомнила, как-то раз Неупадюха своим увесистым отростком размахивал перед ними, целя струёй в девок, а они, как дуры, визжали и радостно изворачивались. А этот сейчас делал даже не напоказ, показывать-то там было нечего, насколько Зорька успела разглядеть. Он делал это абсолютно естественно, как будто это было у них само собой разумеющиеся и другого не подразумевалось. Отлив и смешно по тряся расслабленным удом, он не стал завязывать штаны, а лишь поддерживая их, чтоб не упали, зашагал обратно. Его походка в таком виде даже повеселила Зорьку. Но пошёл он не к той стороне кибитки, от которой они пришли, а к противоположной, где Зорька увидела такой же пёстрый, как и кибитка, большой шатёр, ляписто и броско отделанный шкурами, из верхушки которого струился дымок.

- Раздевайся, - велел он, подойдя к какой-то странной, глиняной насыпи, с её роста высотой.

Он, не оборачиваясь, скинул с себя все шкуры и штаны и на Зорьку уставились две массивные, выпирающие ягодицы, молочного цвета и широкая мускулистая спина, в отличие от задницы загорелая. От этого зрелища ей вновь стало не по себе. Она вцепилась в свои рубахи и начала их отчаянно комкать. Нет, она не застеснялась, как это можно было подумать, она не умела этого делать. С поссыкух голышом сверкала где не попадя, за что от мамы частенько получала по голому заду, а уж сейчас в ярицах и подавно. Ей нравилось собственное тело, и она всегда, при любой возможности его демонстрировала всем, без разбору. Она прекрасно осознавала силу молодого, стройного тела, со всеми его достоинствами и без единого изъяна... Вот в этом то и было дело. Только увидев свои ободранные коленки, она с ужасом осознала, что вся красота её ободрана, как кора с дерева. Какое уж тут к червям совершенство? Зорька вдруг почувствовала всем телом каждую гадкую ссадину, каждую мерзкую царапину и как скажите на милость показаться перед ним в таком виде. Это же был полный кошмар. К тому же она вся грязная и вонючая. Руки не поднимались в такой ситуации обнажиться. Позор. Лучше б он сожрал её вместе с одеждой, не так было бы обидно, но увидев в его руке блеснувший нож, тут же всё забыла и рубахи полетели через голову на землю и успев при этом одним движением утереться между ног. Он присел на корточки, воткнул нож в землю и тихо позвал:

- Иди ко мне.

Под ногами оказалась короткая, жёсткая стерня, недавно срезанной травы, которая впивалась в голые ступни. Хоть ноги и привыкшие бегать босиком и тонкостью кожи не отличались, но идти было всё равно больно. Смотря себе под ноги и балансируя руками, сгорая от стыда за отвратительное, грязное и в буквальном смысле порванное тело, она шагала к нему и чем ближе подходила, тем более мерзопакостные чувства ею овладевали. Не дойдя чуть-чуть до присевшего атамана, она остановилась, мысленно прося всю Святую Троицу, чтоб он не учуял, как от неё зловредно воняет.

- Ближе, - скомандовал он и вынул нож из земли.

Тут она забыла и о вони, и о своём не подобающем виде и резко переключилась на прощание с жизнью, такой короткой, такой не полной. Подошла в плотную, отвернулась и принялась себя жалеть. Ком подкатил к горлу, но зареветь не успела. Атаман срезал верёвку с ноги и в том месте где она была, защипало и просто зверски зачесалось. Так зачесалось, аж жуть. Она машинально хотела приподнять ногу, чтоб почесать, но он схватил её на руки и с размаха швырнул в кипящий котёл вариться. Именно так она всё это поняла. Это огромное глиняное сооружение, внутри было устроено подобно котлу, в котором был кипяток. Котёл был глубок на столько, что Зорька буквально нырнула туда с головой. Тело охватила такая жгучая боль, что ей показалось изначально, что она сварилась сразу и заживо. Оттолкнувшись от дна и вынырнул наружу, она пыталась заорать, что было мочи, но не смогла. Горло перехватило. Воздуха не хватало. Тут, что-то большое и грузное, совсем рядом, плюхнулось в котёл, поднимая тягучую, тяжёлую волну и она в придачу чуть не захлебнулась. И уже ничего не соображая, махая беспомощно руками, вытаращив глаза на столько, что от усердия они уже ничего не видели, забарахталась к краю. Ноги чувствовали дно, но оно было вогнутым и скользким, как будто жиром намазанным, и ей никак не удавалось добраться до цели, до которой было рукой подать. Она бултыхалась, захлёбывалась, но всё тщетно. Наконец, Зорька дотянулась до края руками и судорожно в него вцепилась из последних сил и замерла. Вылезти наружу сил уже не хватало. Ярица даже не представляла себе, как страшно вариться заживо, когда ты варишься и всё это чувствуешь каждым кусочком собственного тела. Но страх и боль вдруг слились в огромный кусок обиды и безмерной жалости к себе, такой молодой и красивой. Она заревела.