- Просто не знаю, что делать, - сокрушался он. - Они не смогут работать.
Я предложила ему выход, подсказанный Еленой Ивановной:
- Есть несколько человек, которые посильнее других, но плохо знают английский. Если мы исключим этот критерий, возможно, удастся кого-то отобрать. А язык они выучат.
Так и поступили. В день собеседования в приемной ректора собралось пятнадцать человек: интерны, аспиранты, кандидаты наук, более старшие сотрудники, - все были в одинаковом положении, поскольку в конце концов Паоло, внутренне, для себя, определил главный критерий отбора. Его формулировка. «Неукротимое желание освоить новую область». Как он собирался понять это через переводчика (поскольку требование обязательного знания языка было снято), было загадкой.
Собеседования оказались недолгими. Он задавал примерно одни и те же вопросы: «Почему хотите работать в проекте?» Ответы были разными: от «желания заниматься большой наукой» до мечты «вырастить орган».
«Приходилось ли вам работать на таких-то и таких-то приборах?» - большинство ответов были отрицательными.
«Есть ли семья, и готовы ли вы надолго уехать из Краснодара» - почти все отвечали утвердительно. Лишь двое спросили, как надолго придется уехать и куда.
В заключение он задавал свой коронный вопрос: «Готовы ли вы работать 25 часов в сутки?» - Все уверенно отвечали: «Да». После этого Маккиарини неизменно добавлял: «Я не шучу - 25 часов, это так и будет».
Последним был уверенный молодой человек лет тридцати, кандидат наук, который ответил утвердительно на второй вопрос об опыте работы с приборами. Говорил по-английски, очевидно, что он хорошо подготовился, поскольку свободно оперировал терминами, имеющими отношение к регенеративной медицине. У меня не было сомнений, что уж его-то профессор возьмет. Но этого не произошло. Маккиарини, записывавший на листочке имена собеседников, после окончания попросил повторно вызвать пятерых. Это оказались четыре девушки и один высокий худой парнишка в очках, про которого Паоло сказал: «Это настоящий пост-док», и по-отечески похлопал его по плечу. Звали его Саша Сотниченко, и он был интерном.
С одной из кандидаток профессор говорил особенно уважительно и выразил надежду, что после многоступенчатой стажировки она сможет стать его заместителем в лаборатории. Это была кандидат наук, доцент Елена Губарева - самый молодой доцент в университете, а до этого - обладатель президентской стипендии. Паоло ни о чем этом не знал, но повинуясь внутреннему чутью, выделил ее на фоне других кандидатов.
Другая девушка, аспирантка Елена Куевда, по специальности была хирургом, но хотела, также, как и Паоло, освоить науку - о чем сообщила, отвечая на первый вопрос. Этот ответ ему понравился.
Еще одна девушка-интерн была очень серьезной, грамотной, хорошо говорила по-английски, и Паоло сказал, что она принята «за будущее усердие».
И наконец, последней принятой кандидаткой стала красотка в мини-юбке, не говорящая по-английски, не знающая ничего о регенеративной медицине, но несмотря на это Маккиарини взял ее в команду, объясняя свой выбор тем, что «надо дать шанс кому-то, кто начинает совсем с чистого листа». (Кстати, уже через несколько месяцев девушка уволилась, так как вышла замуж и забеременела).
Ребята выглядели очень счастливыми, а у меня вдруг возникла ассоциация с набором в отряд космонавтов: они отправлялись в совершенно неведомую область и даже оставаясь в стенах родного университета, в каком-то смысле не принадлежали ему, потому что эта новая задача забрасывала их очень далеко и высоко и требовала серьезных внутренних изменений. Не говоря о том, что спустя неделю, они должны были отправиться в путь. Сначала - в Москву, в Федеральное медико-биологическое агентство в качестве слушателей цикла «Клеточные продукты. Надлежащая производственная практика». Потом - в практические лаборатории Москвы и Петербурга,- в Каролинский институт и клинику Карреджи во Флоренции. Вернутся ли они настоящими исследователями? Тогда этого никто не знал.
Маккиарини же, по своему обыкновению, полностью переключился на другие дела, едва его самолет оторвался от земли. В данный момент это дело было связано с Крисом, пациентом, которому он недавно сделал трансплантацию. Операция прошла хорошо, и Паоло предстояло сделать ряд обследований, чтобы решить, когда его пациент будет в состоянии проделать долгий обратный путь домой.
Глава 4
2012. Юля и Саша
1
Крис вернулся домой в Балтимор в январе. Вскоре после операции он перенес двустороннюю пневмонию, которая задержала его восстановление. В общей сложности он провел к клинике Каролинского института около двух месяцев. Он был еще слаб, но уже с первых дней в США начал активно давать интервью:
- У меня больше нет рака! - первое, что он сказал. -Остальное дело времени. Я могу дышать, есть, пить, говорить, двигаться, и каждый день я понемногу продвигаюсь вперед.
Так оно и было вплоть до начала марта, когда Крис внезапно был доставлен в балтиморский госпиталь, а через несколько дней семья сообщила о его кончине. В официальном заявлении клиники причина смерти, по просьбе родных, не сообщалась, говорилось только, что она не имеет прямого отношения к перенесенной трансплантации.
Все это оказалось для Паоло большой неожиданностью - у него не было оперативной связи с врачами, которые наблюдали его пациента в последние дни, и он считал, что Криса можно было спасти. «Ужасная потеря», - заявил он журналистам.
После трансплантации Крис прожил четыре месяца - это оказалось несколько дольше тех прогнозов, которые давали врачи в случае, если бы операции не было, но все-таки очень мало. Сам Паоло рассчитывал на большее. Он воспринимал эту смерть двояко: как профессионал, хирург - «в рамках процедуры», но глубоко внутри в нем возрастало возмущение, он сердился, и не только на врачей балтиморской клиники, но и на себя. Он что-то не учел, и надо разобраться - что, произвести улучшения в каркасе, биореакторе, еще раз проанализировать протокол. Но медицинская наука такова: каждый пациент, участвующий в клинических исследованиях, в конечном счете способствует совершенствованию новой технологии.
Именно так восприняли смерть Криса его родные, друзья и вообще - общественное мнение в Америке. И его, и Маккиарини, считали героями. Руководство Университета Моргана организовало поминальную службу, куда пришли сотни людей. Совет попечителей университета объявил, что учреждает именную стипендию в честь первого американца, который перенес трансплантацию органа, полностью созданного в лаборатории.
А старшая сестра, Эрика, в день смерти брата сделала заявление в защиту клеточных технологий:
«Мы, семья Кристофера Лайлса, с глубокой скорбью сообщаем, что Крис покинул нас сегодня утром, 5 марта, 2012 года. Кристофер был ярым защитником исследований стволовых клеток и клеточных технологий. Мы не хотим, чтобы его усилия были напрасными. Мы надеемся, что его смелость будет способствовать дальнейшим исследованиям и развитию клеточной терапии в США. Мы благодарим всех, кто поддерживал его и молился за него».
Паоло с удовлетворением прочел эти слова, потом переключился на отзывы своих коллег, которые, как всегда, были неоднозначны. Хирурги, особенно торакальные, были за него. Они подтверждали, что опухоли трахеи практически неоперабельны, очень плохо поддаются лучевой и химиотерапии, а если опухоль все-таки расположена относительно «удачно» и удается трахею изъять, то пациенты в оставшийся короткий отрезок жизни подвергаются настоящим мучениям. Да, это практические хирурги, они понимают реальную проблему они каждый день видят таких людей и не в силах им помочь.
Но ученые... Паоло продолжал читать, периодически посылая с разных телефонов реплики некоторым комментаторам. Он все еще не мог отойти от той бурной дискуссии, которую вызвала первая трансплантация трахеи на основе синтетического каркаса пациенту из Исландии, мистеру Бейену, Уже почти девять месяцев прошло! Тогда Джозеф Ваканти, директор лаборатории тканевой инженерии и конструирования органов в Массачусетской клинике, один из пионеров отрасли, который, по идее, должен быть его единомышленником, заявил, что он, Маккиарини, находится «в серой зоне». Мистер Бейен жив, но сейчас Интернет снова ломится от критических комментариев. Вот, пожалуйста, - Алан Траунсон, президент Калифорнийского института регенеративной медицины, считает, что еще рано использовать такие технологии для лечения пациентов. «Мы не знаем, как долго такой каркас будет работать», - прочел Паоло. Как вообще можно говорить об этом, когда пациенту оставались недели?! Недели! Кроме того, в какой-то момент все равно придется переходить от исследований на животных - к человеку. Кстати, неудивительно, что молчит Энтони Атала, один из немногих, кто работает в клинике. Даже на крупных животных нельзя показать, как «долго будет работать каркас». А в их распоряжении в основном свиньи, у которых совершенно другая анатомия, другой механизм дыхания, все другое, если говорить о трахее.
