Во время занятий АД многие стали чувствовать легкое головокружение, а некоторые особо чувствительные - даже головную боль. Не утруждаясь вопросами и пояснениями, Поттер просто просматривал их головы на предмет связи с Волдемортом или Пожирателями.

Вероятно, это были первые признаки намечающейся паранойи.

Единственный, кто находился от Гарри на расстоянии не трех шагов, а вытянутой руки, по-прежнему был Малфой. Драко смотрел на него со смесью ожидания и обреченности, с каждым отсутствующим письмом от родителей теряя надежду сбежать, пропитываясь грозным предчувствием беды, как грязью.

Иногда Драко хотелось чего-то неясного: тепла, поддержки, знания, что кто-то близкий рядом. Он никогда не высказывал его вслух и ничего не просил, борясь с этой постыдной слабостью. Тогда Поттер, чувствующий все как гигантский артефакт-улавливатель, подходил, скорее сгребая, чем обнимая, и молчал. Теплее не становилось, но дышалось чуть легче.

Зачем он это делал? Ему ведь было все равно. Выделял ли он этим Драко, пытался ли как-то выразить чувство, не осознавая его? Было ли то чувство?

Иногда Драко казалось, что было. Иначе они бы не встречались даже на эти жалкие полчаса.

Но чаще казалось, что никаких чувств нет, а Поттеру, будто змее, всего лишь нужно погреться, вползая на нагретый солнцем камень. Ласковее змея от этого не становится, и бесполезно думать, что у нее к камню какие-то чувства. Может быть, этот камень самый теплый, а может - просто единственный в округе.

- МакЛаггены? - озадаченно переспросил Малфой как-то. - МакЛаггены старая семья, доселе, как мне известно, соблюдавшая нейтралитет. Я мог бы уточнить у отца, если он видел бухгалтерию, вливают ли они инвестиции. Или по его части - поставляют ли сведения.

Поттер тогда покачал головой. Никому эти сведения не помогут, никого не накажут и не раскроют тайн, сами будучи тайной. Он мог бы узнать это раньше, если бы предвидел… Но кто предвидит предательство среди своих, среди гриффиндорцев? Когда-то он думал, что такого не бывает. Когда-то он считал врагом номер один факультет Слизерин со Снейпом во главе. Как давно…

Куда-то исчез нищеброд, распалась золотая гриффиндорская троица, видел Драко. Когда-то давно, кажется, не в этой жизни, он бы порадовался такому исходу и поспешил засвидетельствовать свое злорадство. Как можно было быть таким мелочным? Но как легко все было тогда, как близко были враги и друзья, как просто все решалось, каким сильным казался отец… и Дафна была еще жива.

И как же вышло, что в рушащемся мире единственной его опорой, единственным союзником стал Поттер?

Как вышло, что он влюбился в Поттера? («В Гарри», - прошептал едва слышно внутренний голос). Обаяние ли Тьмы тому виной, взросление ли, нелепые ли случайности?

И как вышло, что Поттер не оттолкнул его, как девчонку Уизли? Да и оттолкнул ли? Быть может, между ними все еще что-то есть.

Безотчетная ревность кольнула Малфоя и заглохла, устало опустившись на дно.

***

Это была середина января - громкая из-за сильных ветров и жестокая из-за пробирающего до костей похолодания. Снег немного стаял, выплакавшись земле о своей горькой судьбе, но холода заморозили воду, превратив в наледь. Из полыньи огромного озера у Хогвартса иногда появлялись русалки, оглядывающие не моргающими глазами горизонт в поисках теплой погоды, что растопит лед.

Промерзшая земля сиротливо хрустела под ногами людей, собиравшихся в развалинах Лейстрендж-холла, в уцелевшем каминном зале за заново возведенной защитой. Если здесь когда и было уютно, то это было давно, еще до заключения супругов Лейстрендж - последних представителей рода - в Азакабан. Защита обрушилась сама, а уж кто и что разворовал, теперь и подавно было не дознаться. Кое-какие остатки состояния семьи сохранились на замороженных счетах в банке гоблинов, но были почти целиком и сразу же влиты в темный орден.

Теперь оба супруга Лестрейндж были мертвы, и останки холла стали видны даже магглам. До тех пор, пока пришельцы не выставили защиту заново, не подлатали щели в единственной оставшейся комнате с камином и не разожгли в нем огонь. Жестокий ветер, впрочем, все равно заявлялся сюда, пытаясь погасить огонь в камине и уверенность собравшихся.

Казалось, вся комната пропиталась страхом и угрозами: угрозы скрипели под ногами, завывали в остатках крыши, страх обнимал холодными лапами наколдованных стульев, шел от стен. Никому, даже наглому МакНейру не было здесь уютно. Да и было их здесь не так уж много. Слишком многие погибли или были пойманы.

Люциус старательно обдумывал текущий баланс. Нет-нет, да и проглядывало сквозь него беспокойство о сыне в Хогвартсе и о том, успеют ли они эвакуировать своих, прежде чем начнется осада. Августус Руквуд кашлял в платок ближе к камину и косился покрасневшими глазами на Повелителя. Еще несколько человек из ближнего круга делали вид, что внимательно слушают и совсем не жмутся к огню.

Впервые после смерти Беллы Он появился на публике. Люциус небезосновательно подозревал, что все это время он был здесь, то ли тянулся к воспоминаниям, переживая потерю, то ли искал душевных сил на победу. Может быть, просто не знал, что делать дальше, но эта мысль воняла надеждой на Его смерть и должна была быть спрятана глубоко. Тогда Люциус просто думал, что Лорд знает лучше, как победить, и наверняка то же самое - в разной степени искренне - думали и остальные.

Однако заставить себя не смотреть, не искать было невозможно. В Его внешности никаких новых признаков не появилось, и это, конечно, было правильно. Только безумие в красных глазах горело огнем, и это все, что жило на его лице. Безумие - вечный спутник, верная жена, обнимающая по ночам, единственный близкий и понимающий друг, делающий всех вокруг врагами.

- Мы собираем силы. Плевать, что Франция ухитрилась связаться с Британией за нашими спинами! Они боятся, жалкие черви, и мы воспользуемся их слабостью. Министерство падет. Спаулс все еще работает в приемной Министра? - он поймал утвердительный кивок. - Известите его. На днях нам понадобится Пий, Спаулс, Степфорд и все имеющиеся отряды боевиков.

- Но милорд, боевики обезглавлены, - возразил Яксли, отозванный из Франции вместе с остальными.

Красный взгляд вошел через зрачки и разворошил внутренности.

- Я сам управлюсь! Никто из вас, жалких тупиц, не сможет заменить ее. Бесталанные счетоводы, ворующие друг у друга, - выплюнул он. - Лучшие и верные погибли за вас, вы, трясущееся желе.

Он ненадолго замолчал, и осязаемое безумие пьяно шаталось по комнате, пугая находящихся здесь людей.

- Два последних удара - Министерство и Хогвартс, - и Британия станет нашей. В новом мире ваши дети станут хозяевами. Хочется верить, что они не будут такими ничтожествами, как вы. И никаких выездов за границу! Если вы думаете, что сможете обмануть Метку, то ошибаетесь. Рано или поздно сбежавшие умрут, служа примером для трусов.

Еще через два часа Люциус, пустой, как высосанный вампиром человек, вышел из камина в гостиной и бесцветным голосом сказал: