Не ожидая ничего хорошего для себя лично, Ник в какой-то момент понял, что уколы боли, которые зализывает шершавый горячий язык, будят не только память об их единственной ночи, но и тело. К тому времени, когда когти, а за ним и язык спустились к низу спины, он уже даже не пытался сдерживать себя и потирался пахом о мягкое покрывало.

Запустив руку под живот Гримма, Принц удовлетворенно хмыкнул и несколько раз сжал ладонь, не столько доставляя удовольствие, сколько причиняя легкую боль. Задумчиво помяв в ладонях крепкий поджарый зад, Ренард все же потянулся к прикроватной тумбочке и вытащил из верхнего ящика лежавший там флакон.

Зашипев от болезненных ощущений, Ник дернулся, пытаясь уйти от двух холодных скользких пальцев, втиснувшихся в узкое отверстие.

- Лежать, - короткую команду подкрепили когти, вонзившиеся в мягкий бок, не причиняя серьезный вред, а только намекая на него. Вновь рухнув на постель, Беркхард, уже никого не стесняясь, застонал в голос. Длинные бесцеремонные пальцы, которых было уже три, прокручивались внутри, иногда царапая нежные стенки, иногда проходясь по узелку простаты и расходились в стороны, растягивая саднящее кольцо мышц.

Сочтя подготовку достаточной, Шон вытащил пальцы, непринужденно вытер их о край постели, хлюпнул порцией дополнительной смазки, размазывая по своему члену, и практически вломился одним долгим движением в напряженное тело под собой. Только приказ не позволил Нику взвиться, стряхивая с себя горячее тяжелое тело. В ту, первую ночь ему повезло, что Шон потерял над собой контроль уже после того, как возбуждение застило ему разум и заставило кипеть кровь, принимая в себя изменившиеся размеры схлынувшего Принца. Сейчас ему повезло гораздо меньше: если бы не минимальная подготовка, на которую расщедрился Ренард, смазкой им послужила бы его собственная кровь.

Не дав времени отдышаться, Шон двинулся пару раз, приспосабливаясь к одуряющему жару и узости сжавшегося на нем тела, а потом вздернул Ника на колени, перехватывая одной рукой под животом, а вторую пропуская под плечом, и дергая на себя, как рычагом.

- А вот теперь покричи для меня, мой Гримм, и покажи, как тебе нравиться принадлежать мне, - низкий голос над ухом заставил содрогнуться, и покрыться мурашками всю кожу. Даже не отдай Принц своего приказа, Ник все равно не смог бы сдержаться, благо, что один из предыдущих приказов не запрещал ему этого. Слишком горячо, тесно, больно, одуряющее и обжигающе было. Каждое долгое, жесткое движение заставляло его захлебываться своими стонами, сводило все мышцы судорогами. Решив, что ему мало, Шон дернул Ника за плечо, заставив практически сесть на себя. В таком положении член Принца достал едва ли не до горла, как показалось Нику, у которого уши закладывало от звука собственного пульса, грохотавшего, как водопад.

Принцу нравилась спина Гримма: изогнутая дугой, блестевшая от выступившего пота и украшенная каплями крови, выступившими из многочисленных проколов и нескольких царапин. Еще больше ему нравился взмокший затылок Гримма, который так и напрашивался на метку. Укус, оставленный им в прошлый раз на плече, оказался простым и уже сошел, не оставив даже следа. В этот раз все будет по-другому. Примерившись поудобнее, Шон вцепился в мокрый загривок, безжалостно прокусывая кожу и наслаждаясь вкусом крови, оттенившей удовольствие. Ник под ним уже просто выл, раздираемый на части болью и удовольствием. Не разжимая клыки, Шон снова поставил Ника на колени и начал входить в него мелкими частыми толчками с такой силой, что Беркхард под ним только и мог, что уткнуться лбом в простыни и вцепиться в постель обеими руками, чтобы не елозить. О том, чтобы прикоснуться к себе, не шло и речи. Когда внутри разлилось горячее, это стало последним, что понял Ник прежде, чем рухнуть в собственный оргазм.

Пришел в себя Ник лежа на спине, с нависшим сверху Шоном, внимательно разглядывавшим его. Увидев, что его Гримм открыл глаза, тот чарующе улыбнулся во все клыки своего истинного лица.

- Надеюсь, ты хорошо отдохнул?

Прежде, чем Гримм сообразил, к чему этот вопрос, Принц сложил его практически пополам и легко вошел по собственной сперме в хорошо разработанное, скользкое отверстие.

Боль вспыхнула в перегруженном ощущениями теле вспышкой сверхновой, отдавшись даже в кончиках ногтей и волос. С трудом выпустив из плена собственных зубов прокушенную нижнюю губу и сглотнув кровь, Ник практически взмолился.

- Шон, пожалуйста, нет… Больно, хватит!

Вытерев большим пальцем выступившую в уголках рта Ника кровь, Ренард с удовольствием слизнул ее и наклонился ниже, одновременно входя еще глубже.

- Расслабься, мой Гримм. Если ты это сделаешь, тебе будет легче. А если нет… ты сейчас тесный, словно это твой первый раз.

Будто иллюстрируя свои слова, Ренард снова двинул бедрами, задевая сверхчувствительную сейчас простату. Вцепившись скрюченными пальцами в широкие плечи, Ник провел ими вниз, оставляя быстро краснеющие полосы царапин. Захлебываясь стонами на каждое движение и не имея возможности избежать медленных, глубоких толчков, Гримм плавился в том белом мареве боли, что окутывало сейчас его тело и разум.

Неожиданно зажмуренные глаза распахнулись, и в болотно-зеленые глаза Принца уставились черные из-за расширенных почти на всю радужку зрачков, вокруг которых сияла какая-то невозможно синяя кайма.

- Шон… - беспомощно выдохнул Ник, выгибая спину. На этот раз – не чтобы избежать очередного толчка, а чтобы поймать его на полдвижении, быть ближе, прижаться теснее. Белое марево никуда не делось, только теперь оно не выжигало нервы болью, а наполняло тело еще далеким звоном и какой-то медовой тяжестью, от которой подгибались руки и ноги, заходилось сердце и густела кровь. Теперь Ник сам стремился навстречу, пытаясь получить больше, практически ощущая этот медовый привкус на губах, пока тот не пролился откуда-то изнутри, заполняя собой каждую клеточку тела, даря удовольствие, о котором Ник даже не подозревал за все годы своей жизни.

Уткнувшись лбом в шею Ника, Шон переживал судороги собственного оргазма, придавливая всем весом бьющееся под ним тело. Прошло немало времени, прежде, чем Ренард смог приподнять тяжелую голову и окинуть шокированным взглядом темно-зеленых глаз бессознательного Беркхарда и комнату. Нахмурившись, капитан осторожно вышел из расслабленного тела, аккуратно вытер их обоих краем простыни и перекатил безвольного Ника на сухое место. Еще раз оглядев их обоих, Шон неожиданно закрыл глаза, прижал их ладонями, гулко сглотнул и простонал: «Господи…»

Отняв руки от лица, Ренард свесился с постели, пошарился в обрывках их с Беркхардом одежды, выудил свой ремень и оцарапал палец об хитрый выступ замка. Прижав палец с каплей крови к ошейнику, он сиплым шепотом произнес:

- Я не хотел этого, Ник. Точнее, хотел, но не так, не таким образом. Завтра нам придется с тобой поговорить, если ты не убьешь меня раньше, но сейчас я дарю тебе свободу и желаю этого всей душой. Я желал тебя, а не безвольную куклу.

Подтянув с пола сброшенное туда еще в начале этой темной ночи одеяло, Шон осторожно лег позади Ника и укрыл их обоих. Если это последние минуты его жизни, он предпочтет провести их, обнимая того, от чьей руки умрет утром.

***

Для Розали и Монро утро наступило куда раньше, чем они планировали. Приехавшие домой к Потрошителю примерно в то время, когда можно было сказать не «поздняя ночь», а «раннее утро», они даже не добрались до постели наверху, рухнули безвольной кучей на диван и натянули на себя один плед на двоих. Невероятные события прошлого дня и ночи вымотали так, что ни о каком смущении никто не вспомнил – быстрее бы примостить голову на горизонтальную поверхность, пока не уснули стоя, как лошади.

И теперь кто-то громко и самоуверенно барабанил в дверь, когда на востоке занялась заря, но солнце еще не показалось.

Ворча и порыкивая, Монро все же сполз с дивана и направился к двери, угрожая все-таки убить одного Гримма, из-за которого у него болит голова, тело, кости, язык и даже волосы.