– Нам бы сварщика увидеть, звать Павел, – сказал Ватутин.

– Михеева? Он три дня как на больничном, телефонировал.

– Тогда адрес его дайте.

– Пройдите в кадры, я позвоню.

Одно хорошо, фамилию узнали. В уголовной среде всё больше по кличкам называют. Женщина-кадровичка дала адрес. Жил Михеев Павел Антонович у чёрта на куличках – в Курьяново, во втором Курьяновском проезде. То ли деревня, то ли дачный посёлок. Андрей название слышал, но сам там не был никогда. Ватутин пояснил:

– Лучше всего добраться до Курского вокзала, а там электричкой до Перервы, а далее пешочком.

– А Михеева как в отделение повезём?

– Да так же, электричкой. Или у тебя есть предложение получше?

Пока добирались до Курьяново, два часа прошло. А ещё в самом посёлке путаница.

Курьяновский бульвар, улица Курьяновская, а ещё 1-й, 2-й, 3-й, 4-й Курьяновский проезды. Небогатая у чиновников фантазия! Благо, кадровичка чётко написала. Домик искомый небольшой, вокруг него участок с деревьями. Во дворе двое мальчишек лет по двенадцати с велосипедом возятся.

– Мальчики, Михеев Павел Антонович здесь живёт?

– Здесь, это папка наш! Заходите.

Мальчишки проводили оперативников к дверям. Один из них вбежал в дом.

– Папа, к тебе гости.

Оперативники переглянулись. Думали увидеть приблатнённого человека, близкого воровскому миру. А здесь – семейный человек, свой дом. Воры не обзаводились семьями, недвижимостью. С их, преступников, точки зрения, это уязвимость, гири на ногах. Вора ничего не должно держать – ни квартира, ни женщины. Награбил, промотал красиво по ресторанам, и на новое дело. А если за спиной чувствует дыхание оперативников, то недолго в другой город перебраться. И фамилии меняли, жили по поддельным документам. Жили по трём принципам – не верь, не бойся, не проси.

Пока мальчики вели по комнатам, осмотрелись – обстановка скудная. Диван потёртый, две деревянные кровати для детей, домотканые половики на полу. Чувствуется – скромно живут. А как же участие и пособничество в краже? Или оговорили воры честного человека?

Такое тоже бывало. Истинного исполнителя покрывали, указывали на невиновного, как говорили – переводили стрелки. Пока милиция разбиралась, настоящий преступник успевал скрыться, прихватив наворованное.

Михеев лежал на железной кровати, вид нездоровый, на лбу влажная тряпка. Так делали, когда была высокая температура.

– Здравствуйте, – поздоровались оперативники.

Михееву лет тридцать пять – тридцать семь. На нём синяя застиранная майка, носков нет. На бывшего сидельца не похож, у оперативников глаз намётан.

Михеев глаза открыл.

– Вы из милиции?

– Как вы догадались?

– Давно жду.

– Собирайтесь, поедемте с нами для допроса.

Прежде чем Михеев оделся, Ватутин прощупал одежду, не прячет ли оружие.

– Я готов.

– Не хотите выдать в добровольном порядке деньги, полученные преступным путём?

Сотрудничество со следствием может смягчить наказание. Михеев молча открыл дверцу тумбочки, вытащил газетный свёрток, развернул. Пачка купюр по пятьдесят рублей в банковской упаковке.

– Павел Антонович, не стоили эти деньги потерянного честного имени. Как в глаза детям смотреть будете?

– Чего душу бередить, ведите.

– Вернуться можете не скоро. Жена где?

– Где ей быть, на работе. А я вот с высоким давлением слёг.

– Выходите. Наручники надевать не будем, чтобы внимание не привлекать.

– Могу я детей обнять?

Ватутин старший, ему решать.

– Можете.

Во дворе Михеев детей обнял.

– Не балуйтесь, со двора не уходите, ждите мамку. Скажете ей – в милиции я.

Пока к электричке шли, Михеев сказал:

– Говорили – работы на четверть часа. Белый день, я не заподозрил ничего. А как сейфы увидел, понял – крупно попал. Отказаться хотел, да мордоворот один к груди заточку приставил. Или делай, что велено, или умрёшь. Получишь пять тысяч и иди на все четыре стороны, никто тебя не найдёт. Нашли всё-таки.

– Надо было сразу после происшествия в милицию идти. Явка с повинной, чистосердечное признание, хорошая характеристика с места работы. Посадили бы как пособника, но дали меньше. А сейчас по полной катушке получишь.

– Это сколько же, граждане милиционеры?

– От семи до десяти.

– Ох ты…

Михеев не сдержал матерных слов. Андрею мужика по-человечески жалко стало. В трудную ситуацию попал и сломался. За жизнь испугался, а ещё соблазн деньгами. Отсидит срок и выйдет другим человеком. Зона мало кого исправляет.

Дошли до остановочного пункта электрички. Подождали немного на платформе. Постепенно люди стали подходить, большинство дачники. Раздался гудок, показалась электричка. Когда до неё оставалось несколько метров, Михеев неожиданно толкнул оперативников, а сам бросился на рельсы, под электропоезд. Короткий вскрик, сразу оборвавшийся. И следом вопль ужаса у всех, кто видел случившееся. Оперативники стояли в оцепенении. Такого исхода никто не ожидал. Зачем? Молодой мужчина, и такая нелепая, страшная смерть. Совесть замучила?

Ватутин сказал Андрею:

– Ох и влетит нам! По правилам наручники надеть надо было.

– И что? Это его остановило бы? Спрыгнул бы в них.

Электропоезд задержали, пока транспортная милиция занималась смертельной травмой. Ватутин у транспортников справку взял, для уголовного дела. Андрей сознался себе, что сам бы до справки не додумался, если только задним числом. Явились в уголовный розыск, как побитые собаки. Феклистов сразу в лоб:

– Упустили?

– Арестовали. Сам под поезд бросился, вот справка. – Ватутин выложил на стол справку, пачку денег в банковской упаковке.

– Может, толкнул кто? – усомнился Феклистов. – Концы зачищают?

– На наших глазах, не толкал никто. Сам решил свести счёты с жизнью.

– Ну, это его выбор. Всё, дело можно считать законченным. Шофёра грузовика уже доставили, допрашивают. Оформляем все бумаги, и к прокурору на подпись. Можете сегодня отдыхать.

Хм, отдыхать! Времени уже четыре часа, через два часа заканчивается рабочий день.

Своё дело Андрей сделал, но настроение после самоубийства Михеева было пакостным. Вышли с Ватутиным из райотдела, а тот вдруг предложил:

– Мерзко на душе. Вроде преступник он, а жалко. Заблудился, сломался, оступился. Таким колонии-поселения давать надо. Как говорит наш замполит – «оступившийся пролетарий». Пойдём, выпьем за упокой!

– Идём.

Вот от кого Андрей не ожидал таких слов, так от опытного опера. Полагал – только у него на душе плохо. С виду Ватутин кремень, прожжённый опер, много чего повидавший, которого пронять до печени ничего не может. Выходит – ошибся Андрей. Служба опером романтизма не предполагает, жёсткая работа, тем более с не самым лучшим человеческим материалом – маргиналами, отбросами, негодяями. Но не все душевно озлобились, ожесточились. Зашли в пельменную, заказали по порции.

Ватутин пошептался с шеф-поваром, вернулся с двумя стаканчиками чая.

– Водочка это, подкрашена для вида. Давай за Михеева. Руки на себя наложил, не по-христиански это. Говорят – в аду мучиться будет.

Выпили не чокаясь, заели пельменями. Ели молча и разошлись быстро. Андрея и водка не взяла. Только спать захотелось.

Во время утренней планёрки зазвонил телефон внутренней связи. Феклистов снял трубку.

– У аппарата. Да, понял, сейчас буду.

Николай Иванович поднялся.

– Никому не расходиться, я к начальству.

Начальник районного отдела милиции Сухов Никита Анисимович прекрасно знал, что в подразделениях идут летучки, оперативки, планёрки. И если вызывал, были серьёзные основания. Феклистов вернулся быстро.

– На проспекте Калинина труп. Выезжают Фролов, старший группы, Чумаков. Брать эксперта и медика.

Медиком для краткости называли судмедэксперта. Голому собраться – только подпоясаться. Грузовичок уголовного розыска стоял во дворе райотдела. Через пять минут уже выезжали. Ехать недалеко, три квартала. Дом пятиэтажный, сталинской постройки. У подъезда толпятся несколько соседей. Андрей сразу спросил: