Вернемся к внутрипартийным делам. К 1910–1911 годам в партии царит полнейший идейный и организационный разброд в обеих фракциях. Внутри меньшевистской фракции образовались четыре подфракции или четыре группы: группа Мартова — Дана — Аксельрода (газета "Голос социал-демократа"), группа Троцкого (венская газета "Правда"), группа Потресова (журнал "Наша заря"), группа Плеханова (журнал "Дневник социал-демократа") или как ее называли большевики — группа "меньшевиков-партийцев".

У Ленина его большевистская фракция тоже распалась на три группы: группа Ленина — Зиновьева — Каменева (они овладели общим печатным органом партии — "Социал-демократом"), группа Богданова — Луначарского — Покровского — Горького (группа "Вперед"), группа "большевиков-примиренцев" — членов ЦК — Дубровинского — Ногина — Любимова — Голь-денберга (они добивались примирения большевиков с меньшевиками). Из трех центров партии — Русское бюро ЦК в руках "большевиков-примиренцев", Заграничное бюро ЦК — в руках меньшевиков, только Центральный орган партии — "Социал-демократ", куда первоначально входили Ленин, Мартов, Дан, Зиновьев и один "нейтральный" представитель от поляков, оказался в руках Ленина, ибо при помощи "нейтрального" поляка Ленин заставил Мартова и Дана подать в отставку. Нигде Ленин так не чувствовал себя в своей стихии, как в "период разброда и шатаний" в партии, чтобы разжигая междугрупповые распри, властвовать над партией, а также в период предреволюционной "бури и натиска", чтобы предупреждая одни события, провоцировать другие в угодном и выгодном ему направлении. Он не революционер в белых перчатках, способный крикнуть в эмоциональном порыве: "Ты победил, галилеянин", как Герцен, не аристократ от революции, как Плеханов. Он не раб демократии, пусть даже социалистической, как Мартов. Он не пленник собственной утопии, как Маркс. Он первый марксист в России, который первым понял, что дорога к революции идет не от Маркса, а от Ницше — "воля к власти", — таков его "категорический императив". Социалистическую мантию Маркса он наденет на себя, когда захваченной властью воспользуется для ее тоталитаризации путем национализации и людей и богатства страны, ибо сама по себе одна национализация средств производства еще не социализм. (Это много раз проделывали социалисты в Европе и никакого социализма отсюда не возникало, как не получился и социализм ленинский).

Стратегический смысл тотальной национализации всех средств производства в том числе и людей, заключался, стало быть, в другом: создать тоталитарное государство с тотальным контролем над народом. Что же касается строительства социализма, то о нем Ленин имел очень дикое представление, как мы увидим ниже. Далекое будущее для Ленина сплошная тьма, он слишком погружен в текущую политику, чтобы вдаваться в дебри социальной маниловщины типа "социализма".

Ленин готовился к большим событиям. Поэтому создав себе новый ЦК на партконференции в Праге в январе 1912 г., объявив всех меньшевиков, кроме Плеханова, исключенными из партии. Образно выражаясь, голова Ленина походила на безошибочный барометр, если надо было прогнозировать колебания политической атмосферы на ближайший отрезок времени, хотя он и оказался плохим пророком больших исторических перспектив.

Ровно за одиннадцать месяцев до начала Первой мировой войны в "Извещении" об итогах совещания ЦК в Пронине (Австро-Венгрия) Ленин писал:

"Путь намечен. Партия нашла основные формы работы в нынешнюю переходную эпоху… Самое трудное время позади… Наступают новые времена. Надвигаются величайшей важности события, которые решат судьбу нашей родины." (КПСС в рез., ч.І, стр.380).

Конечно, не один Ленин предсказывал надвигающуюся в Европе войну, но из русских политиков только он один имел ясную стратегию, как развязать новую русскую революцию, пользуясь невзгодами, связанными с войной. Бывший министр внутренних дел П.Н.Дурново с редчайшей проницательностью предвидел, что если Россия будет втянута в войну с Германией, то результатом такой войны будет та революция, к которой Ленин готовил большевиков. Вот, что писал Дурново в "Записке" на имя царя за пять месяцев до войны, в феврале 1914 г.:

"… Главная тяжесть войны выпадет на нашу долю. Роль тарана, пробивающего толщину немецкой обороны, достанется нам… Война эта чревата для нас огромными трудностями и не может оказаться триумфальным шествием в Берлин. Неизбежны и военные неудачи — будем надеятся частичные — неизбежными окажутся те или другие недочеты в нашем снабжении… При исключительной нервности нашего общества этим обстоятельствам будет придано преувеличенное значение… Начнется с того, что все неудачи будут приписываться правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него… В стране начнутся революционные выступления… Армия, лишившаяся наиболее надежного кадрового состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные авторитета в глазах населения оппозиционно-интеллигентские партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению."

Это пророчество сбылось с поразительной точностью даже в деталях, чем, вероятно, и объясняется то, что данный документ был впервые опубликован в советской печати еще при Ленине (журнал "Красная новь". 1922).

Ленин говорит о предстоящей войне, которая "решит судьбу нашей родины". Дурново тоже глубоко озабочен судьбой той же родины в предстоящей войне. Оба знают также, что их общей родине угрожает только один враг — Германия. "Наша родина" в устах марксиста Ленина звучит странно, ибо по Марксу у "пролетариата отечества нет", но родина в устах монархиста Дурново понятие священное. Оба полны решимости активно участвовать в решении ее судьбы, но как? Вот тут выясняется, что участвовать они будут по-разному и в разных лагерях. Дурново нужно спасти существующую историческую Россию любой ценой. Ленину нужна ее гибель тоже любой ценой, ибо только такой ценой возможно торжество его партии. Более того. Он призовет свою партию открыть “второй фронт" в тылу родины, если на нее извне нападет агрессор.

Война с Германией не была нужна России. Она к ней не готовилась и ее не хотела. Ее спровоцировали. Конечно, у России были свои исконные панславянские симпатии и планы и имперские амбиции на Балканах (овладение проливами и "Царьградом"), но как раз о них надо было забыть сейчас, когда после Ленского расстрела на золотых приисках в Сибири началась новая волна политического стачечного движения, в котором участвовало в 1912–1913 г. до миллиона рабочих. К тому же тут речь не могла идти о развязке “малой войны", чтобы предупредить "большую революцию", как выражался один из царских вельмож накануне русско-японской войны. Разумеется, были среди русских политиков и публицистов горячие головы из породы "квасных патриотов", которые всерьез верили, что "русскому здорово, то немцу смерть". Против них и предупреждал Дурново, когда писал царю в уже цитированной "Записке", что даже победа над Германией не сулит России никаких выгод. Дурново спрашивал:

"Познань? Восточная Пруссия? Но зачем нам эти области, густонаселенные поляками, когда и с русскими поляками нам не так легко управиться?… Галиция? Это рассадник "малоросского сепаратизма"… Заключение с Германией выгодного торгового договора вовсе не требует предварительного разгрома Германии… Борьба между Россией и Германией глубоко нежелательна для обеих сторон, как сводящаяся к ослаблению монархического начала… Россия будет ввергнута в беспросветную анархию… Германии, в случае поражения, предстоит перенести не меньшие социальные потрясения”.