Annotation
Предупреждение: все персонажи, события, ядерная война и даже Оренбург в тексте вымышлены автором, но некоторым их прототипам не мешало бы задуматься!
Харченко Александр Владимирович
Харченко Александр Владимирович
Человек, который шел к счастью. Реквием
"Человек, который шёл к счастью"
Missa di Requiem b F-dur (Реквием б ля-мажор)
I. Introit (Торжественный выход)
Он жил в славном столичном городе, помнившем традиции хороших семейств. Учился в английской спецшколе, слушал с детства дефицитные виниловые пластинки с записями зарубежных музыкантов; таких не было ни у кого из его одноклассников. За это и за многое другое его били в школе; он не забыл и не простил этих побоев, как умеют не забывать и не прощать люди, сосредоточенные от первых зрелых дней на себе.
Компьютер и проводная связь появились в его доме не раньше, чем у многих, но и не позже; он помнил, что такое экономить место на жёстком диске и переписывать на шуршащие, гнущиеся дискетки поднадоевшую игру, прежде чем поставить новую. Затем пришла эра ФИДО, а вслед за ним проникло в дома и чудо Интернета. Среди друзей нашего героя -- бывших школьников, затем студентов -- возникло немало блоггеров. Он тоже завёл себе аккаунт в Живом Журнале, и теперь в ответ на вопрос о роде своих занятий гордо сообщал всем интересующимся:
--Блоггер!
Так пока что будем называть его и мы.
Смолоду он прочёл немало книг, интересовался философией Ницше, сверхчеловеком и волей к власти; затем его увлёк космизм Циолковского, затем -- магические обряды древних персов и таинственная эстетика нацистских мундиров от "Хуго Босс". Однако он вовремя прозрел; не дубинка блюстителя порядка, но спесь уже занявших удобную экологическую нишу "сверхлюдей" и "успешных лидеров" быстро открыли ему глаза на его подлинное место в социальной иерархии. Его погнали пинками с придуманного пьедестала -- вниз, вниз, вниз... Останавливаться среди быдла, избивавшего его в школе, ему тоже не хотелось. Тогда он решил было искупить грехи черни и стать Христом, но и это не удалось ему; поучений никто не хотел слушать, а ниша сверхъестественного могущества была полностью занята либо неведомым и грозным Богом, либо вполне реальными липкими и скользкими субчиками, предоставляющими населению различные услуги эзотерического характера. Новые учителя спиритуальной мудрости были не востребованы, а путь к статусу учителя лежал через традиционный крест, принявший, впрочем, несколько иной характер вследствие общего смягчения нравов. Для жульничества же на этом поприще требовались смелость и презрение к людям, а наш блоггер не был богат ни тем, ни другим. Он был умным мальчиком, и с этого времени достаточно многое понял.
Тогда он начал стремительно леветь. Для начала, он стал агностиком, ибо быть атеистом было немодно и опасно, а веровать ему не хотелось, тем более что Творец уже один раз подвёл его, забыв поднять его над толпой до своего уровня. Кроме того, агностицизм и терпимость были краеугольными камнями того, что он считал "модерновым" отношением к жизни. В его лексиконе появились слова "демократия", "равенство" и "справедливость". Применялись эти слова в самом разном контексте, но наш блоггер никогда не забывал, что "равенство" уже привело к тому, что его избивали в школе, а "демократия" лишила его родителей заслуженно высокого общественного статуса в СССР. Он много писал о "тоталитаризме", пламенно спорил с коммунистами. убеждая их, что "никакого пролетариата давно уже не осталось" и что те, кого принято называть "народом", -- не более чем стадо тупого, необразованного быдла, заинтересованного только в собственном брюхе и готового поддержать самые опасные и нелепые выходки правительства. Поскольку это было оскорбительно похоже на правду, у блоггера нашлось много последователей. Он стал популярен, и многие люди последовали за ним. Сбылась его мечта: теперь он мог учить, и ученики стремились подражать ему!
--Мы, подлинные левые силы XXI столетия, должны идти в ногу с модерном, должны противостоять консерватизму и архаике любой ценой! -- говорил и писал он, подразумевая под "архаикой" те миллионы людей, которые не очнулись ещё от многовековой спячки и мечтали только о том, чтобы их хоть ненадолго оставили в покое. -- Мы должны дать бой тоталитаризму и угнетению, поддержав прогрессивные силы, всегда и во всём любой ценой стремящиеся на Запад!
II. Kyrie eleison! (Господи, помилуй!)
Он сам тоже стремился на Запад -- уже давно, всю сознательную жизнь. Когда ему было четырнадцать лет, родители взяли его в туристическую поездку в итальянский город Римини. Они ездили по Италии, ходили по старинным улочкам и древним музеям, загорали на пляже у ласковой лазурной Адриатики, глядя, как переваливаются вдали на волне низкие приземистые силуэты боевых кораблей, патрулирующих берега Европы. Однажды он вышел из гостиницы, пока родители ещё спали. Улочка старинного города была залита утренней негой и ласковым солнечным светом, из только что открывшейся кофейни при гостинице дивно пахло свежевыпеченными круассанами. Он взял круассан с маслом, выпил чашку кофе и долго сидел, наслаждаясь бризом, теплом, сытостью, и милые девчонки в лёгких платьицах улыбались ему, бегая туда-сюда по мощёной улице среди обшарпанных трёхэтажных домишек.
Впоследствии он вспоминал эту сцену много раз, когда в России ему приходилось давиться по утрам поддельным растворимым кофе, разглядывая сквозь толстые двойные витрины череду закутанных в пуховики мрачных людей, месивших грязно-коричневую декабрьскую слякоть. Русское поддельное масло и чёрствый позавчерашний круассан с пригорелой коркой, пропахший запахом моментальных дрожжей, становились у него колом в горле до тех пор, пока он не стал содрогаться от омерзения при одной мысли о жире. Тогда он придумал себе здоровую пищу и здоровую жизнь -- начал ходить в тренажёрку, бегал по слякоти, расталкивая толпу и поднимая грязные брызги, ел только овощи и фрукты, а мясо брал австралийское и ел небольшими кусочками три раза в неделю, наслаждаясь вкусом. Санкции подкосили эту жизнь, и он вновь с омерзением стал есть российское мясо и масло, выбирая, где мог, проверенных поставщиков. Еда, которой он вынужден был питаться, стала в его глазах символом несвободы, а давний вкус круассана во рту превратился в маяк, ведущий к подлинной цели всю его жизнь.
К сожалению или к счастью для себя, он был достаточно умён. Родители выделяли ему щедрое содержание, но ни образование, ни опыт не позволяли ему рассчитывать на Западе на престижную работу -- а о том, что такое непрестижная работа для иммигрантов, он знал, хотя и не любил упоминать. Конечно, можно было бы заварить какую-нибудь авантюрку, разбогатеть на ней и смыться, но с каждым днём круг тех, кому подобные авантюры были позволены, всё сужался и сужался, приводя тех, кто ещё не успел себе наворовать на безбедную жизнь, в сомнительное для людей этого круга состояние революционного протеста. Первые же начавшиеся протесты блоггер радостно поддержал, но, увидев, как мало народ заинтересован в новом расширении статуса воров и убийц в законе на самый широкий круг желающих, постепенно поутих. Его заметки, полные в прошлом обличительного пафоса и хмельных идей, постепенно обрели брюзгливый тон и стали состоять главным образом из поучений, густо смешанных с нытьём.
--Одобрямсают! -- говорил он, имея в виду народ, забывший поддержать возвращение к тем временам, когда его родители и он сам могли бы рассчитывать на большой кусок общественного блага. И тут же, вспоминая, что сейчас-то он обездолен и отделён от кормушки крепкой стеной, принимался расписывать страдания того самого народа, который обвинял в бездействии: -- На попов последнее отдают, а люди без штанов ходят! Дорог нет, пенсии не платят, в мэрии воруют, чеченцы на улицах -- беспредел! Хоть бы Запад вмешался и положил конец этой адской камарилье!
