- Я тебя обыскался.
Бен оборачивается; фигура старика маячит в просвете между деревьями, он сутулится сильнее обычного и глядит так, как глядел на него все это время, особенно в последние месяцы – будто вглядываясь внутрь и пытаясь понять нечто очень важное.
Бен криво усмехается.
- Ты же знаешь, что деваться мне некуда. Так что я не замышляю побег.
- Идем завтракать.
- Я не голоден.
Последние слова вырываются непроизвольно, и он тут же сожалеет о них – лучше было бы промолчать и попытаться впихнуть в себя хоть какую-то еду. Приблизившись, Дэн еще пристальнее вглядывается в его лицо и, по-стариковски пожевав губами, произносит:
- Да, это должно было случиться. Человеческий организм имеет свойство привыкать к любому лекарству.
- Если ты имеешь в виду, что твоя настойка перестала действовать, то я заметил.
- Пойдем со мной.
Старик поворачивается и идет к дому, Бену ничего не остается, как следовать за ним, рвано выдыхая при каждом шаге и борясь с головокружением. Вначале, он крайне редко прикасался к своему животу, даже подсознательно избегал подобных прикосновений, теперь же он делает это постоянно. И даже иногда мысленно уговаривает поселившегося внутри него незваного гостя прекратить над ним издеваться и вести себя потише. Возможно, это начало безумия. Самое начало. Бену не особенно хочется узнать, что же будет в конце.
В деревянной рубленой бане царят жар, духота и влажность; оставив у порога сапоги и куртку, Бен присаживается на плетеную циновку, поджав под себя ноги. Дэн открывает заслонку печи, кидает в огонь какие-то травы. В воздухе расползается терпкий, дурманящий аромат; масляная лампа под потолком ритмично покачивается, роняя на стены странные движущиеся тени. Бен прикрывает глаза, потихоньку уплывая в туман, окутавший озеро. Он, будто наяву, слышит легкий плеск весел и протяжный гортанный напев на незнакомом языке. Старый индеец появляется на берегу, одетый как заправский вождь своего племени, включая мокасины ручной работы, головной убор из перьев и кучу амулетов. Он продолжает напевать, аккомпанируя себе на бубне, и ритмично движется. Его движения смазываются, расплываются, сливаются в спирали, зигзаги и странные узоры, словно сотканные из сероватой дымки. Бен лениво следит за ними, уплывая в туман все дальше и дальше…
Он просыпается, мгновенно переходя от сна к бодрствованию. Приподнявшись на локте, настороженно оглядывается по сторонам. Странно. Все симптомы недомогания прошли, как рукой сняло, голова кристально ясная, в теле ощущается легкая истома, и совсем немного ноют мышцы, словно после необременительной физической нагрузки. Все органы чувств необычайно обострились – несмотря на полумрак, он с небывалой четкостью видит всю внутреннюю обстановку хижины старика; слышит снаружи блеяние коз, голоса птиц, стрекот сверчков и даже плеск воды в озере. А еще человеческие шаги. Почти машинально отмечает, что они не похожи на шаги Дэна - тот, кто направляется к дому, гораздо моложе и в куда лучшей физической форме. Хм… Джон обещал приехать на днях, но что-то он рановато. Стоп. Гость не один. Их двое. Не может быть…
Спустив ноги с невысокой деревянной тахты, застеленной ортопедическим матрасом, Бен суетливо натягивает сапоги и покидает хижину со скоростью, которая еще совсем недавно была ему недоступна. Джон уже совсем близко – неторопливо шагает вдоль ограды с большущим рюкзаком за спиной. А позади него идет Алекс. На ней её любимая серая толстовка, с розовыми полосками на рукавах и капюшоне, и высокие ботинки, а за спиной тоже рюкзак, только поменьше размером. Бена начинает мелко потряхивать от внезапно и остро нахлынувшей ярости. Он кидается наперерез, хватает Джона за отвороты наполовину расстегнутой куртки и, кажется, трясет, хотя, откуда бы у него сейчас взялись силы сдвинуть с места кого-то вдвое тяжелее себя самого.
- Ты… Как тебе только в голову взбрело?! Чертов кретин! Ты притащил её сюда, зная, что скоро…!
Воздух застревает в горле, и Бен судорожно пытается сделать вдох. Джон осторожно перехватывает его за запястья и держит, недоуменно и озабочено хлопая глазами.
- Бен! Успокойся! Что на тебя нашло?
- Ты еще спрашиваешь! Вот он…, - высвободив руки, Бен красноречивым жестом тычет пальцем в свой живот, - Можешь делать с ним все, что посчитаешь нужным! Но не смей впутывать в это мою дочь!
- Ты опять за старое! – Алекс становится перед ним, оттесняя от Джона и уперев руки в бока. В этот момент она чертовски напоминает Бену свою мать. – Довольно! Никто меня не впутывал! Я сама захотела! В доме, где нет ни электричества, ни отопления, ни водопровода, лишняя пара рук вам не помешает! И хватит уже обращаться со мной как с младенцем! Включи логику!
Бен машинально отступает назад перед её натиском. Впервые в жизни он не находит, что ответить – мысли путаются, ускользая струйками воды между пальцев. Ветви деревьев шелестят над головой, перешептываясь, сумерки сгущаются, а в воздухе ощутимо пахнет грозой. Приступ острой боли настигает его в следующую секунду, как будто пришпилив к земле огромной булавкой. Схватившись за живот, он ловит воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Ему кажется, что он падает куда-то назад – бесконечно долго, словно земля расступается перед ним, образуя гигантскую воронку; деревья настороженно шепчутся, протягивая к нему тонкие многопалые руки, комки влажной глины рассыпаются, забивая нос и рот, залепляя глаза…
Когда ясность сознания возвращается, он видит над собой уже не ветви деревьев и предгрозовое небо, а бревенчатый потолок и Дэна со шприцем в руках. Кажется, его тело уже не его тело, не могут же свои собственные, родные нервные рецепторы посылать в мозг болевые волны такой силы, что хочется не просто орать, а выть в полный голос.
- Боже…!, - Бен всхлипывает, запрокидывая голову, - Вытащи его скорее! Давай же, чертов старик!
- Ну-ну, потерпи! – укол иглы не больнее, чем комариный укус, - Сейчас нельзя, если делать разрез, когда плод активен, это может плохо закончиться для вас обоих. Нужно, чтобы он успокоился хотя бы ненадолго.
За следующие пару минут, Бен выплескивает наружу весь, имеющийся в его распоряжении, лексикон нецензурных слов и словосочетаний на трех языках, где-то на задворках сознания надеясь, что Алекс, в данный момент, находится за пределами комнаты, и не может его услышать. У Джона, который помогает Дэну привязать его руки и ноги к тахте, лицо мучнисто-белое с выражением как у ребенка, до смерти напуганного живущими под кроватью монстрами. Лекарство, что вколол ему Дэн, начинает действовать, туманя сознание и приглушая боль. Бен замолкает и лишь шевелит губами, словно со стороны наблюдая, как старик устанавливает у его изголовья штатив и подвешивает систему для внутривенных вливаний, как разрезает на нем свитер и майку. Его сознание чересчур сильно цепляется за реальность, мучительно хочется соскользнуть, наконец, в темноту и тишину, чтобы ничего не видеть и не слышать. Он словно плывет по горной реке - его швыряет из стороны в сторону, подбрасывает на ухабах, царапает о камни. Кажется, впереди водопад, но остановиться уже нет никакой возможности, и Бен обморочно ухает с громадной высоты в бурлящий водоворот; сердце перестает биться, оно как будто замерзает, покрываясь корочкой льда, и холодно, мучительно холодно…
- Холодно…, - шепчет Бен одними губами.
- У тебя на животе пузырь со льдом, - слышит он голос Дэна откуда-то издалека. Между ним и окружающим миром тонкий слой льда - лучи света скользят по поверхности и преломляются, а изнутри все кажется мутным, переливающимся и расплывчатым, словно глядишь сквозь стекло. У Дэна несоразмерно маленькая голова и огромные, могучие ручищи; в правой он держит запястье Бена, озабоченно хмурится, считая пульс.
- Что… Что, это все? Все закончилось?
Фигура Джона, такая же карикатурно непропорциональная, заслоняет старика. Джон что-то говорит, слов не разобрать. К его голосу примешивается какой-то посторонний звук, что-то среднее между кряхтением и писком, звук исходит от свертка, который Джон держит на руках.
