- Что ж, это вполне объяснимо, - промолвил я.

- Наверное, хотя при жизни матери особо нежных чувств он к ней не питал. Помню даже, говорил мне, что уже лет семь или восемь не навещал её. Хотя жила старушка отнюдь не на краю света.

- Скажите, а будучи "не в себе", он продолжал творить? - спросил я.

- Да. Собственно говоря, он и у постели больной матери не переставал сочинять. Время от времени присылал мне отдельные главы; вполне добротные, примерно того же уровня, что и прежде.

- Он рассказывал что-нибудь про то время, что провел в родном доме?

- Очень мало. Как-то раз я поинтересовался, чем он там занимался, но Чайлдресс ответил, что почти ничего не писал, общался с родственниками и подолгу гулял по безлюдным тропам. Рыбачить и охотиться он не любил и, по собственному признанию, не мог отличить гернзейскую породу от гольштинцев. Да и не хотел.

- Что ж, в данном случае яблоко упало далеко от яблони, - заметил я. Вы упомянули также про войну, которую он развязал против вас, Франклина Отта и Уилбура Хоббса. Скажите, удивили ли вас статьи, появившиеся в "Манхэттен Литерари Таймс" и в "Книжном бизнесе"?

Биллингс нахмурился.

- Пожалуй, нет, - ответил он наконец. - К тому времени я уже уволился из "Монарха", но лично меня эти нападки просто взбесили. Удивлен я не был, нет - я слишком хорошо знал его повадки, чтобы удивляться. Тем более, что во всех своих недостатках он всегда винил других. Видели бы вы, как он разделал под орех беднягу Отта.

- Франклина Отта?

Биллингс кивнул.

- Чарльз был, конечно, не настолько глуп, чтобы назвать его по имени, но все отлично поняли, кого он имел в виду. Вы ещё не разговаривали с Оттом?

- Так, на бегу.

- Он не сказал вам, что в результате этой статьи потерял троих своих лучших клиентов, в том числе одного ведущего фантаста?

- Он упомянул о кое-каких сложностях, - уклончиво ответил я.

Биллингс шлепнул себя по коленке.

- "Кое-каких сложностях" - ха! Уверяю вас - это было самое настоящее бегство, сравнимое разве что с исходом евреев из Египта! Разумеется, с тех пор он заполучил пару-тройку новых клиентов, но это ничто по сравнению с его потерями.

- Любопытно. Скажите, а при каких обстоятельствах вы ушли из "Монарха"?

На его губах мелькнула улыбка, но тут же исчезла.

- Чутье подсказывает мне, мистер Гудвин, что вам уже многое на этот счет известно. Впрочем, вам, конечно, интереснее слышать ответ из первых уст. Что ж, расскажу. После отправки в типографию "Смерти на пойменном лугу", третьей книги из барнстейбловской серии, Чарльз отправился к Хорэсу Винсону и категорически потребовал для себя нового редактора. По его словам, у нас с ним возникли "непреодолимые личные разногласия". Поймите правильно: про Хорэса Винсона вы от меня худого слова не услышите - он настоящий профессионал, человек, горячо влюбленный в свое дело, истый джентльмен, которых теперь днем с огнем не сыскать. Однако всем известно, что в любых конфликтных случаях он становится на сторону автора. Так и на сей раз вышло. Хорэс определил Чарльзу нового редактора и выразил надежду, что я "пойму".

Признаться, меня это не удивило, - мрачно продолжил Биллингс. - Я уже давно почувствовал, куда ветер дует. Отт - гадюка - уже давно интриговал, добиваясь моего отстранения. Так вот, я спокойно возразил Хорэсу, что, как редактор детективного отдела "Монарха", должен работать над всеми проходящими через нас детективами. Хорэс начал возражать. Кончилось тем, что я подал на увольнение, чем здорово огорчил старика. Между нами, он выделил мне сверхщедрое выходное пособие, хотя вовсе не обязан был это делать. Вот и все.

- А здесь вам нравится?

- Да, здесь даже лучше, чем я ожидал. "Уэстман и Лейн" по масштабам, конечно, уступают "Монарху" и через мои руки проходят произведения самых разных жанров, но любимый, детективный, по-прежнему стоит для меня особняком. Впрочем, мистер Гудвин, вас, несомненно, интересует ещё кое-что.

- Что? - не удержался я.

- Вы хотите знать, чем я занимался в тот день, когда Чарльза нашли мертвым. Не отпирайтесь - для меня это очевидно. В конце концов, мне постоянно приходится иметь дело с детективными романами.

- Хорошо, мистер Биллингс, где вы были...

- В прошлый вторник, - закончил за меня Биллингс, злорадно ухмыльнувшись. - Сразу после вашего звонка, понимая, что вы с Вулфом считаете меня подозреваемым, я полез в еженедельник. Увы, ничего утешительного я в нем не нашел и, таким образом, остаюсь подозреваемым. В тот вторник я сидел дома, в своей квартире в Верхнем Ист-Сайде. Живу я один. Консьержа у нас не держат - рылом не вышли. Видел ли меня кто-нибудь? Нет, разве что когда я выбрался в ближайший бар и перехватил сандвич с бифштексом и стакан пива. Есть ещё вопросы?

Я показал Биллингсу таинственный ключ, услышав в ответ, что он видел сотни таких ключей, но этим не владел.

- Вот мои, - заявил он, показывая мне связку ключей. Ни один из них моему не соответствовал. - Что-нибудь еще? - спросил он.

- Вам доводилось когда-нибудь бывать у Чайлдресса дома? поинтересовался я.

- Да, я вижу, вы без боя не сдаетесь. Нет, я никогда у него не был.

- А знаете вы, что он погиб от пули, выпущенной из его собственного пистолета?

- Да. Послушайте, я ведь тоже читаю газеты. Не знаю, зачем ему понадобилось дома оружие, но лично меня это не удивило. Я и сам подумывал, не обзавестись ли мелкокалиберным пистолетом для самозащиты. В нашем городе, сами понимаете, это не помешает. А теперь прошу извинить - у меня ещё работы непочатый край.

Я встал, на ходу обдумывая, не стоит ли позвонить в уголовку лейтенанту Роуклиффу и, исказив голос до неузнаваемости, прошепелявить, что я видел, как в день убийства Чайлдресса некий Кейт Биллингс побывал у него на квартире.

Глава 9

Возвращаясь пешком домой, я настолько поостыл, что уже, поднимаясь по ступенькам крыльца нашего особняка, решил, что слишком жестоко напускать Роуклиффа на этого занюханного, и без того Богом обиженного редактора; не заслужил он столь безжалостного наказания. Нет, лучше я позвоню Пэрли Стеббинсу; в отличие от Роуклиффа, он не глуп и не злопамятен. Правда, уж больно резв с наручниками.

Когда я утвердился за своим столом, было уже без четверти шесть. Вулф оставил мне пару начертанных собственноручно писем коллекционерам орхидей из Джорджии и Висконсина. Я прилежно занес их в компьютер, а затем отпечатал в двух копиях - одну на подпись Вулфу, а вторую для архива. Закончив возиться с письмами, я кинул взгляд на часы; стрелки показывали восемь минут седьмого. Часики были замечательные - подарок Лили на мой день рождения, два с лишним года назад. До сих пор они не отставали и не спешили ни на секунду, а вот теперь... Убежденный, что они здорово бегут, я задрал голову, посмотрел на настенные часы - и обомлел. Восемь минут седьмого. Я сидел и силился постигнуть невозможное, когда в дверях возник Фриц; лицо его было искажено от тревоги.

- Где он, Арчи? - жалобно проблеял он. - Он не позвонил, чтобы я принес пиво, да и по внутреннему телефону не предупредил, что может задержаться.

- Я и сам не могу понять, что случилось, - честно признался я. Сбегаю посмотрю.

Я устремился бегом по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Достигнув четвертого этажа, я застал Вулфа на площадке перед входом в оранжерею; стоя перед лифтом, он мрачно разглядывал темнеющие внутренности единственного в мире механизме, которому доверял. За его спиной с вытянутой физиономией торчал Теодор Хорстман - живое олицетворение горя и уныния.

- Он не работает, - скорбным голосом произнес Вулф.

Я шагнул в лифт и поочередно нажал несколько кнопок. Вулф не ошибался.

- Ничего, спускаться - не подниматься, - весело произнес я, пытаясь его приободрить. - Тем более что в конце путешествия вас ждет холодное пиво.

Однако Вулф, судя по его виду, ничего смешного в случившемся не находил. Тем не менее послушно затопал по ступенькам вниз вслед за мной. Я достиг первого этажа, опередив босса примерно на минуту. Внизу меня встретил Фриц; теребя руками край фартука, он вопросительно смотрел на меня.