- Да, - ответил Хорэс Винсон. - Даже любую рукопись, отклоненную десятками издательств. В виде рукописи или компьютерной дискеты - неважно. Ведь любой материал может быть переработан позднее или использован в других произведениях. Без сомнения, когда дело касается продукта собственного творчества, все писатели - Гобсеки. Ничто никогда не пропадает.

- Совершенно верно. Тем не менее мисс Ройс имела неосторожность поведать мистеру Гудвину, что уничтожила почти законченное произведение. Это была роковая ошибка. А почему она его уничтожила? Потому что поняла, роман мистера Чайлдресса, большая часть которого уже находилась в руках издателя, увидит свет, а вот её собственный - никогда. Совпадения бросятся в глаза и - её обвинят в плагиате. Возможно даже заподозрят в убийстве мистера Чайлдресса. Нет, у мисс Ройс выхода не было: её роман подлежал уничтожению. Эту цену она была вынуждена заплатить за совершенное убийство.

- Я была права! - торжествующе вскричала Дебра Митчелл. - Я сразу это поняла! - Вскочив с места, она метнула свирепый взгляд на Патрисию, за спиной которой уже высился Пэрли Стеббинс.

- Вы были неправы в самом главном, - кротко ответила писательница. Во-первых, я никогда не любила Чарльза. Мистер Вулф прав: мы с ним дружили и всячески поддерживали друг друга - почти до самого конца. А во-вторых, у Чарльза и в мыслях не было жениться на вас. Ваша избалованность и светский образ жизни были ему отвратительны. Он давно признавался, что мечтает порвать с вами, но ему не хватало смелости.

- Это подлое вранье! - взвизгнула Дебра Митчелл. Ее прелестное личико исказилось до неузнаваемости. - Как вы можете верить убийце? Чарльз никогда не поступил бы так со мной - он был прекрасным человеком!

- И вновь вы ошибаетесь, - грустно улыбнулась Патрисия Ройс. - Чарльз был отпетый мерзавец, негодяй, каких днем с огнем не сыскать.

Она продолжала улыбаться, пока Пэрли Стеббинс зачитал ей стандартное полицейское предупреждение о её правах.

Глава 22

После скоротечного судебного заседания Патрисию Ройс приговорили к пожизненному заключению. Ее адвокат пытался повернуть дело так, будто она застрелила Чайлдресса в припадке ярости, однако присяжные приняли версию обвинения о предумышленном убийстве.

Последний роман Чайлдресса так и не увидел света. Разоблачения Вулфа подорвали у Винсона всяческий интерес к этой серии. Похоже, на этом похождения сержанта Орвилла Барнстейбла оборвались.

Франклин Отт, насколько мне известно, по-прежнему остается процветающим литературным агентом, а вот Кейт Биллингс и Уилбур Хоббс пока прозябают без работы. Биллингса и в самом деле уволили, а Хоббс "ушел на покой", хотя, как признался мне Лон Коэн, на его уход повлияло мнение руководства "Газетт". Лон также раскололся и рассказал, что Хоббс и вправду "брал на лапу" от издателей.

А вот Дебра Митчелл, которая, даже выходя из нашего дома, продолжала осыпать Патрисию Ройс проклятиями, из нашей жизни не пропала. Шесть раз она звонила Вулфу, пытаясь завлечь его в свое телевизионное шоу. В первый раз он вежливо отказался, сообщив, что ни сейчас, ни когда-либо впредь не собирается принимать участие в телевизионных программах, однако уже пару дней спустя Дебра позвонила вновь и заявила, что общественный интерес к его персоне настолько возрос, что Вулф просто "обязан" выступить.

- В самом деле? - произнес Вулф. - Мадам, я впервые слышу о подобной обязанности. Жизнь моя предельно проста, а работа напрочь лишена какого-либо интереса. Первое не интересно никому, кроме моего ближайшего окружения, а второе подробнейшим образом освещается в прессе. Убедительно прошу вас больше меня по этому поводу не беспокоить. Всего доброго.

На следующие её четыре звонка он отвечать не стал.

Возможно, резкая отповедь Вулфа в какой-то степени повлияла на решение Дебры Митчелл покинуть Нью-Йорк. Как-то раз я вычитал в "Таймс", что она перебралась в Майами, где готовит какое-то сногсшибательное шоу. Я искренне посочувствовал жителям Южной Флориды.

Мечты Клариссы, похоже, сбылись. Недавно "Газетт" в разделе культурной хроники поместила объявления об открытии в Виллидже персональной выставки "Акварели Клариссы Уингфилд". Я даже вознамерился было посетить её, но затем передумал, решив, что мое появление всколыхнет ненужные воспоминания в душе этой, и без того настрадавшейся женщины.

И еще. Через два дня после памятного собрания в нашем доме к нам заглянули уже знакомые представители КСПОБ. Как и в предыщуий раз, слово взял Клод Пембертон.

- Мистер Вулф, - торжественно проговорил он, - мы чрезвычайно признательны вам за то, что вы разрешили Вильме поприсутствовать при развязке...

- Точнее - постоять, - перебила его Вильма Рейс. - Все это время я проторчала в темной нише, глядя в кабинет через дырку в этой картине. - Она повернулась и указала на картину с изображением водопада. - Спасибо еще, что мистер Бреннер принес мне подставку для ног. В противном случае, я бы даже не дотянулась до этого отверстия, - хихикнула она.

- Она так подробно нам обо всем рассказала, что мы представили все, словно сами это видели, - добавил Пембертон. - Просто не знаю, как вас благодарить!

- Да, - поддакнул Мак-Клеллан, который был на этот раз в свитере бледно-желтого цвета. - Ее рассказ оказался куда подробнее отчета в "Газетт".

- Еще бы! - зачирикала Вильма. - Как-никак, вам рассказывала об этом живая свидетельница! Только один раз мне стало страшно - когда все повалили из кабинета в прихожую. Но я успела спрятаться на кухне.

- Теперь я хочу вернуться к финансовому вопросу, - обратился к Вулфу Пембертон. - На те деньги, что мы тогда собрали, всеобщим голосованием было решено основать попечительский фонд для Клариссы Уингфилд и её дочки. Дочери Чарльза Чайлдресса. Разумеется, называть её имя мы никому не стали о нем знаем только мы трое. - Он обвел глазами своих коллег. - Однако все члены нашей организации были единодушны в своем решении.

Вулф наклонил голову на четверть дюйма - для него это означало энергичный кивок.

И наконец - самое главное: нам установили новый лифт. Я даже прокатился на нем в первый же день - славная штуковина: темная, под красное дерево, отделка, хромированная фурнитура, мягкое освещение. А тишина при движении - как в монашеской келье. Больше мне никогда не доведется написать: "знакомый лязг остановившегося внизу лифта возвестил о прибытии Ниро Вулфа из оранжереи".

А жаль - нравилась мне эта фразочка.