- Это тебе дядя сделал, - сказала она, показав на Дергяхкулу. Иншааллах[15], да наступит день, когда в эти маленькие уши вденут серьги невесты! Дай бог дожить до этого и чтобы дядя пришлось изготовить их для тебя - в сто раз лучше этих!

Бибиханым не видела Дергяхкулу с тех пор, как вышла замуж и поселилась во дворце. Ювелира она не узнала, но голос вспомнила мгновенно.

- Рада видеть вас, дядя Дергяхкулу, как поживает тетя Хырдаханым?

- Да придут к тебе более светлые дни, дочка, узнала-таки своего дядю?! Тетя, спасибо, аллах милостив, живет, как все.

- Что ты хотел мне сказать?

Дергяхкулу, подойдя ближе, понизил голос:

- Знаешь, детка, недалеко от этой башни со вчерашнего вечера я вижу скопление людей. Думается мне, враг здесь что-то затевает.

Султаным-ханым поднялась на башню, внимательно вгляделась туда, куда указывал ей Дергяхкулу. Она тоже заметила кази, при свете факелов копошащихся у самой земли. Что они там делают?

- Дядя Дергяхкулу, будьте начеку, они нам что-то готовят, предостерегла она.

Всю ночь, не сомкнув глаз, Султаным-ханым думала об увиденном: враг готовит удар в спину. Выехав из подземного хода, она решила взять немного в сторону, чтобы взглянуть по дороге, что затевают враги за крепостной стеной.

Внезапная встреча с Исмаилом вначале напугала Султаным-ханым: и пяти минут не прошло, как за ней захлопнулась потайная дверь. Не заметил ли враг место, откуда она выехала? Молодая женщина заволновалась. Но потом вспомнила: ведь когда она увидела его, тот стоял лицом к Хазару, крепко о чем-то задумавшись. Поводья покойно висели на луке седла. На юноше был надет красный парчовый архалук с белым, обшитым золотом воротом. Рукава оторочены мехом. Голову венчал двенадцатиугольный красный колпак. Под архалуком была видна кольчуга. Султаным-ханым успокоилась: он не видел потайной двери. Внимательно оглядев всадника, она уверилась, что это действительно сам шах. Ответила:

- Я не из ваших отрядов.

- Кто же ты?

- Один из воинов этой страны, которую ты, явившийся сюда как враг, хочешь превратить в развалины, - слегка повернув голову, Султанам-ханым указала на крепость.

- А что же ты здесь разгуливаешь? Ведь крепость в осаде!

- Для чего ты разгуливаешь, для того и я...

- Значит, ты - Гази-бек?!

- Может быть.

- Но мне сказали: Гази-бека нет в крепости!

- Говорить можно что угодно. Мне вот тоже говорили, что ты ездишь под вуалью.

Исмаил спохватился, что разговаривает с незнакомцем, забыв закрыть лицо. И ведь этот чужак его узнал...

- Как ты осмелился повесить моего человека?! Разве во дворце Ширваншахов не знают закона о неприкосновенности посланца?!

- Умерь свой пыл! Если бы посланец вел себя как посланец, с ним и обращались бы достойно. Между тем твои посланцы не уважают тех, к кому пришли в гости, не умеют соблюдать правила приличия в разговоре. Посланник воспитанного человека будет похож на него самого.

- Ты меня в грубости не обвиняй! Как со мной обращались твои, тем я и отвечаю. Я не забыл, что мой дед и отец убиты на землях Ширвана, и убиты езидом по имени Фаррух Ясар!

- А стоило ли им ехать сюда из Ардебиля, чтобы быть здесь убитыми?

- Они стали мучениками во имя распространения идей единого аллаха его пророком и его продолжателем на земле - Али. И мой путь - это путь Али. Я Гамбар[16] - верный слуга Али!

- Прости, но гамбаром называют у нас вот эти черные точильные камни, что валяются под ногами. У тебя сердце крепкое, как гамбар, или что другое?

Слова Султаным-ханым ударили в самое сердце Исмаила, нанесли ему рану ощутимей, чем от оружия. Рука сама потянулась к мечу. Властно и горячо, как это свойственно уверенным в себе и в собственной силе людям, Исмаил воскликнул:

- Подними над головой свой щит! Я буду вести с тобой открытый поединок - арабскую борьбу! На чьей стороне аллах, тот и победит до восхода солнца, - с этими словами он показал на алеющий восток, где вот-вот должно было показаться светило.

- Храбрец, у меня нет щита, но арабской борьбой я владею. Зачем нам идти друг на друга, восстанавливать брата против брата. Ведь и ты хорошо знаешь, что эта война идет не между двумя враждующими народами. И убивающие, и убиваемые - сыновья одного народа. Брат проливает кровь брата. Задумайся: на Ширване, и здесь - везде, где ты ведешь войну... А теперь что ж, поборемся. Кто будет побежден, войско того пусть сдастся, покорится победителю. Посмотрим, кому поможет аллах!

- О аллах...

- О аллах...

- В этом мире всегда и бегущий призывал аллаха, и преследующий. Язык-то у тебя подвешен хорошо, а вот поглядим, как ты на мечах бьешься?

- Я бы тоже хотел это увидеть!

Они яростно скрестили мечи. В еще слабых красноватых лучах едва поднявшегося над горизонтом солнца сверкнули лезвия. Оба бились с юношеским пылом, увлеченно. Настоящий гнев пока не охватил их, они будто упражнялись в искусстве владения мечом.

Стоя в укрытии за скалой, Салех взволнованно наблюдал за ними, готовый в трудную минуту прийти на помощь своей госпоже.

Арена для борьбы была совсем неподходящая, тесная, и вскоре оба поняли, что бой на конях не принесет желаемого результата.

- Эй, смельчак, нам придется спешиться!

- Спешимся.

Оба соскочили с коней. Битва на мечах разгорелась с новой силой. В этот самый момент стрела, со свистом метнувшаяся с ближайшей башни, едва не задев одного из разгоряченных молодых людей, ударилась о камень. С башни доносились голоса:

- Жаль, не проткнул стрелой этого вражьего сукина сына...

- Глупец, а вдруг стрела не в него попадет?! Как повернется, да как в Султаным-ханым вонзится... Тогда куда денешься? Клянусь, в этом случае я сам тебя зарежу, как собаку!

- А вот это разве по-мужски? На наших глазах... Давай тогда хоть аркан закину, подсеку его.

- У них - арабская борьба. Не вмешивайся. Султаным сумеет за себя постоять.

Уже поднявшееся над горизонтом солнце осыпало мечи и кольчуги закованных в броню храбрецов алыми и золотыми лучами. То один, то другой, оказавшись лицом к солнцу, невольно прикрывал ослепленные глаза. Теперь солнце могло стать их первейшим врагом, убийцей каждого из них: вопьется предательски в чьи-нибудь глаза, ослепит - и вонзится вражеский меч в незащищенную вовремя грудь...

Темп схватки все убыстрялся, тела извивались как змеи, пламенем алели в лучах восходящего светила. Находившиеся на башне защитники крепости беззвучно молили: "Пощади, солнце, пощади, Хазар, не сверкайте в глаза Султаным-ханым, поберегите ее, берущие свет от вас же, очи! Не впивайся ей в глаза, солнце! Не дай ей пасть жертвой врага..."

И то ли луч солнца, ударив в глаза Исмаила, ослепил его, то ли предательски осыпался под ногами песок, образовав пустоту, но он споткнулся и упал на правое колено.

Разгоряченная Султаным-ханым отшвырнула меч и мгновенно вытащила из-за пояса маленький золотой кинжал - царственный подарок ее свекра Ширваншаха Фарруха Ясара, в день, когда он впервые увидел ее на военных учениях! Лезвие из закаленной стали, изготовленное лучшими мастерами Дагестана, было вправлено в золотую рукоять. Султаным-ханым проворно приставила острие к горлу юноши - и внезапно их глаза встретились. Сердце ее защемило: в этих глазах было такое странное выражение, которое могла заметить только женщина, созданная природой Матерью! Только материнские глаза могли уловить в этом взгляде безнадежность отчаяния. Невольно руки женщины-воина ослабли, мышцы стали вялыми. "О аллах, он же совсем ребенок! У него даже усы еще не пробились. Это и есть знаменитый шах?! Может быть, я ошиблась... Нет-нет, какая ошибка, это сам Исмаил!"

Она убрала колено с груди парня, отвела кинжал. Встала, вложила кинжал в подвешенные к поясу ножны. Уже простившийся было с жизнью молодой человек почувствовал какое-то странное состояние: "Не убил, а ведь готов был убить. Может, почувствовал, что я испугался? Тогда - лучше смерть! Но, может, он не знает в точности, кто я, и это его остановило?"