В следующий момент она азартно выкрикнула:

— Круцио!

И Гермионе впервые в жизни пришлось ощутить на себе излюбленное заклинание Беллатрисы Лестрейндж.

Все испытания до него были лишь цветочками. Рассудок помутился, Гермиона дрожала, извивалась, не в силах осознать, что это её панический крик рвёт барабанные перепонки всех присутствующих, что это её тело изломанными линиями гнётся в разные стороны, будто сделанное из податливой глины, из которой мадам Лестрейндж может вылепить всё, что угодно.

«Пусть всё это закончится, пожалуйста, пусть всё закончится, я же говорю правду, правду!»

Кажется, она выкрикивала эти слова вслух, потому что кошмар наяву резко оборвался. Отголоски боли в измученном пытками теле почти не ощущались после стольких заклятий, в ушах звенело, веки будто бы налились свинцом, и открывать глаза каждый раз становилось всё труднее. В конце концов Гермиона просто прикрыла их, не желая ничего видеть. Изнурённое сознание находилось на грани помешательства, она уже ничего не различала и не понимала: кто она? Зачем она здесь? Чего от неё хотят?

— Она говорила правду, — рискнула подать голос Нарцисса Малфой — только Гермиона уже не могла этого слышать и понимать.

— Нет, — отозвалась Беллатриса. Ярость теперь не выплёскивалась из неё, но слышалась в голосе, прячась под вновь обретённым хладнокровием. — Вшивая тварь. Придётся ещё кем-нибудь заняться. Но сначала…

Снова открыть глаза Гермиона сумела лишь от нового витка удушающей боли. Из-за слёз она не сразу сумела понять, что происходит: оказалось, она была пригвождена к полу телом Беллатрисы, которая, удерживая сопротивлявшуюся жертву, что-то вырезала кинжалом на её руке. Поначалу Гермиона ничего не чувствовала, кроме зудящего ощущения в левой руке, но по мере спада марева, затуманившего сознание, боль возвращалась по нарастающей, и, наконец, вынудила девушку снова завизжать от ужаса. Остриё кинжала вновь и вновь врезалось в кожу, проникая так глубоко, что, казалось, танцевало на кости, а Беллатриса с азартом шептала себе под нос:

— Каждую грязнокровку следует заклеймить. Поганое отродье должно знать своё место. Давно нужно было это сделать. Шлюшка Поттера и Уизли, я всё равно выбью из тебя правду, мы ещё не закончили, нет, не закончили. Может, Сивый сумеет быстрее разговорить тебя? Ему нравятся такие, вроде тебя.

В последних попытках сопротивляться тело выгибалось дугой под колючий хохот Беллатрисы. Гермиона открывала рот, силясь закричать, но с распоротых кончиком кинжала губ не срывалось ни звука; она даже не чувствовала металлического привкуса на залитых кровью зубах и языке и почти не дышала — каждый рваный вздох отзывался в саднящих лёгких и рёбрах, кажется, сломанных.

Беллатриса уничтожила её. Раздавила.

Буква за буквой сознание ускользало куда-то за грань, унося с собой способность сопротивляться, кричать, понимать, чувствовать, оставляя лишь благословенную пустоту. В голове не осталось никаких мыслей: значит, именно так наступает безумие? Значит, именно так сходят с ума? Что ж, это ещё вполне милосердно.

— Возможно, она говорила правду, Белла, — снова заговорила Нарцисса, сдерживавшая дрожь отвращения, стоило её сестре закончить с жертвой. — Нужно позвать гоблина: уж он-то точно распознает подделку.

— Драко! Приведи гоблина. — Беллатриса тут же бросила приказание, словно кость собаке, и поднялась на ноги, при этом небрежно пнув истерзанное тело.

Гермиона прикрыла глаза, проваливаясь в состояние, близкое к забвению. Она не могла знать того, что происходило дальше: как гоблин солгал, признав меч Годрика Гриффиндора подделкой; как Гарри и Рон ворвались в залу и вынуждены были замереть, потому что Беллатриса воспользовалась Гермионой как щитом, едва не вспоров ей горло; как завязалась потасовка, как Добби уронил люстру и помог пленникам сбежать. Всё это ей лишь предстояло узнать.

— Эй, тише, всё в порядке!

Знакомый до боли голос и тепло чьих-то рук на плечах заставили Гермиону открыть глаза. Тяжело дыша, она глотала слёзы, снова пережив кошмар произошедшего в виде обрывочных видений сна. Яркий солнечный свет ослепил её, и девушка снова прикрыла веки, позволяя уложить себя обратно. Горячие пальцы между тем отвели прядь волос с её лба и коснулись линии скулы — бережно, почти невесомо, боясь причинить боль. Гермионе с трудом удавалось дышать: всё тело ныло и болело, казалось, каждая клеточка заново срасталась внутри. Тем не менее, она постаралась снова открыть глаза и даже улыбнулась, с тоской глядя на причудившегося ей Фреда Уизли.

— Такой реальный, — только и сумела произнести девушка, подразумевая при этом и приснившийся ей кошмар, и плод воспалённого воображения.

Воображаемый Фред, сидевший на краю кровати, покачал головой и, наклонившись, бережно поцеловал её в лоб, затем запустил пальцы в спутанные волосы Гермионы, пропуская пряди, а свободной рукой поправил одеяло. Это не могло быть просто фантазией.

— Я и правда здесь, — произнёс Фред вполголоса, и Гермиона, не выдержав, сморгнула слёзы. — Ну-ну, ты чего? Всё уже позади.

Юноша оттёр солёные капли с её щёк и ободряюще улыбнулся.

— Мой маленький герой.

— Мне было так страшно, — хрипло прошептала Гермиона. Горло до сих пор саднило от криков, да и губы болели из-за порезов. — Я… я почти ничего не помню, кроме боли и пыток, и того, что она постоянно спрашивала про меч из сейфа, и не верила, когда я говорила ей правду!..

— Я слышал, — вздохнул Фред, прерывая девушку. — Всю ночь тут сидел. Успокаивал, как мог. С тобой, оказывается, трудно сладить.

«Неужели это всё правда?»

— Почему ты здесь? И вообще где мы?

Гермиона потянулась и тут же болезненно сморщилась, вытащила руку из-под одеяла и протёрла глаза, а потом позволила Фреду сжать холодные пальцы.

— Начну с того, что мы сейчас у Билла и Флёр в их доме, коттедж «Ракушка» на окраине Тинворта, — заговорил Фред. — Мы с ребятами как раз прятались тут — об этом расскажу чуть позже, — когда сюда трансгрессировал Добби с Олливандером, Дином и Полумной. Они были в таком ужасном состоянии, что мы сразу поняли: что-то неладно. А потом появились вы с Гарри и Роном. Рон нёсся с тобой, когда я перехватил тебя у него на пороге и сам отнёс наверх. Флёр подоспела с настойками и подлатала тебя. Ты проспала остаток дня и всю ночь — ну, как проспала: тебя явно мучили кошмары, а я никак не мог их отогнать, оставалось лишь сидеть рядом. Сейчас тебе уже лучше, Грейнджер? — Гермиона слабо улыбнулась в ответ на прозвище, и Фред просиял. — Вот, теперь узнаю тебя. — А потом серьёзно прибавил: — Ты держалась молодцом. Немногие бы вынесли то, что тебе пришлось пережить. Если бы я был там…

— То меня бы там не было, — перебила Гермиона.

— Я бы не допустил…

Не выдержав, он прижался лбом к её лбу, и девушка буквально задохнулась от щемящей нежности.

— Мне правда жаль, что так вышло, Фред, — прошептала она в его губы, осторожно подняв всё ещё слабую руку и перебирая заметно отросшие волосы молодого человека. — Я не хотела убегать, не хотела врать тебе, не хотела ссориться…

— Забудь, — припечатал Фред и через пару рваных вдохов отстранился. — Хочешь, принесу тебе поесть?

Чувствуя себя в безопасности, находясь под опекой Фреда, Гермиона очень быстро пошла на поправку и встала на ноги. Бульоны и настойки Флёр, а также свежий морской воздух и близость любимого человека ускорили выздоровление. Через пару дней они уже гуляли вместе по побережью, позволяя своенравным волнам мочить их ноги, забирались на скалы и сидели там, неподалёку от коттеджа, разглядывая линию горизонта, подставляя лица солнцу и ветру.

Убедившись, что нервное и физическое здоровье Гермионы пришли в норму, Фред был вынужден рассказать ей ужасную новость. В тот вечер они привычно прогуливались вдоль кромки воды по мокрому песку, липнущему к обуви, и Фред остановился, заставив Гермиону повернуться к нему.

— Я должен кое-что рассказать тебе, — наконец, произнёс он в ответ на её непонимающий взгляд. — Ты готова?