— Платить как будут? — спросил он для проверки.

Пантелей и это знал.

— Плата одинаковая, если разобраться. Никит-Паш на тридцать копеек больше положил, да вот вопрос: по какой цене у него хлебушек пойдет там, в лесу? Думаю, одно на другое и выйдет!

— К Никит-Пашу надо идти, — как-то сразу решил Яков, хотя и не мог бы доказать правильности своей догадки.

— Зря спешишь с выбором-то, — не согласился Пантя, — Это ты на землячество надеешься? Видать, не знаешь еще, что соседская палка иной раз больнее заречной лупит…

Они долго спорили и разошлись по домам, так и не договорившись.

Утром, однако, разговор пришлось возобновить: чуть ли не половина взрослых мужиков деревни собралась на заработки к Никит-Пашу…

Федор Сорокин вторую неделю сидел в Усть-Выми.

До волости уже дошел тот номер «Губернских ведомостей», в котором была опубликована статья «Ложный ажиотаж», направленная Трейлингом в Вологду, и Сорокину следовало спешить. Но пароход с железными трубами и бурильными приспособлениями для Ухты задержал его на целую неделю.

Приказчик, сопровождавший груз, оказался чрезвычайно бывалым и несговорчивым коммерсантом. Федор третий день поил его водкой и никак не мог добиться толку. Тот, видимо, уже понял выгодность предполагаемой сделки, надолго задержал пароход, а на перепродажу оборудования не соглашался.

«Тертый, проныра!» — возмущенно думал Сорокин, доливая в граненые стаканы вонючую жижу и неуверенно подвигая наполненную посудину к партнеру.

— За ваше… За деловых людей! — напирал он. — Я вам предлагаю самое безубыточное дельце. Все расходы будут покрыты с лихвой. Неужели вам это не ясно?

— Уж куда ясней… — хихикал рыженький горбатый приказчик, — Куда ясней! Да ведь не могу я принять такое решение, дорогой мой! Ведь это большими неприятностями пахнет, а?

Сорокин и сам догадывался, что дело могло обернуться неприятностями, однако за это отвечал патрон. Он затевал какую-то большую игру, и ее следовало вести как можно энергичнее.

— Позвольте, позвольте! О каких неприятностях вы говорите? — настаивал Сорокин. — Если о неустойке, то я уже сказал, что мы принимаем это на себя. Мы платим наличными сумму возможной неустойки!

Приказчик, как видно, давно ждал этих слов. Он вдруг отодвинул в сторону стакан и глянул на Федора прозрачными и трезвыми глазами:

— Это уже деловой разговор. При одном условии.

— Говорите, — терпеливо попросил Сорокин.

Приказчик сгорбился так, что голова совсем влезла в плечи, сосредоточенно обыскал свои карманы, почесал за ухом, потом доверительно склонился к Федору. Тот придвинулся к нему вместе со своим стулом.

— Говорите, — повторил он.

— Я понимаю, что груз, предназначенный для другого предпринимателя, необходим вам не только как материальная ценность… а? Хи-хи… Так вот. С этого нам надо и начинать, милейший. А?

Сорокин шевельнул плечами, будто в шею ему впился старый слепень, но не проронил ни слова.

— Кроме того, нам известно, что горное оборудование сейчас весьма необходимо этому предпринимателю. Следовательно, вы имеете дополнительные выгоды… хи-хи!

Федор неопределенно кивнул головой, приглашая его выразить мысль до конца, хотя обстоятельства уже достаточно прояснились.

— Короче. Груз до Выми стал нам три тысячи рублей. Неустойка может вызвать…

— Не менее тысячи?

— Я думаю, больше. Из-за груза господин Гансберг может одних убытков понести тысяч пять, — деловито заключил приказчик, оглянувшись по сторонам. — Вам придется все это учитывать.

— Сколько же?

— Разрешите узнать: будете ли вы переправлять груз дальше?

Сорокин снова поежился. Этот вопрос был лишним.

— Временно мы могли бы остановить груз в Усть-Вы-ми… — уклончиво отвечал он, чувствуя, как дотошный делец понемногу докапывается до сути, которая не совсем была ясна ему самому. Фон Трейлинг приказал любыми средствами перекупить оборудование и разгрузить здесь же, на пристани. О дальнейшем он позаботится сам.

Ответ Федора несколько озадачил приказчика, но ненадолго. Он, словно филин, склонил голову набок, смекнул что-то и вдруг обрадовался новому обстоятельству.

— Пять тысяч!

Сорокин с трудом сдержал желание выругаться.

— Четыре с половиной.

— Будем деловыми людьми, — холодно возразил приказчик и распрямился. — Пять тысяч — и ни рубля меньше! Кроме того… Если капитан пойдет на какой-нибудь актик, а вы засвидетельствуете как пассажир, присутствовавший при несчастье…

Сорокин — весь внимание — напряженно ждал, что скажет этот рыжий бестия дальше.

— Фарватер неизвестен… Груз ведь мог и утонуть, а?

— Это опасно, — растерянно заметил Федор, душой угадывая, что ввязывается в отвратительную историю. Но волна, однажды подхватив его, несла теперь, уже не спрашивая желания, бесцеремонно бросая из стороны в сторону.

— Трусы в карты не играют! — донеслось до него из глубины водоворота, и он утвердительно кивнул головой.

Уже на следующий день дела были закончены. Приказчик получил деньги и выгрузил буровое оборудование на берег. Сорокин купил билет на козловский пароход и отправился вверх по Выми, на загадочную Ухту.

Серебряный портсигар открывался с вкрадчивым, интимным стоном. В замысловатой монограмме была зашифрована какая-то тайна, ее хотелось рассматривать бесконечно.

В раскрытое окно влетали мотыльки, стремясь к уютному огню. Фон Трейлинг, одетый в светлый заграничный костюм и желтые легкие ботинки, сидел, развалясь в кресле, у открытого окна и, лениво приспустив тяжеловатые веки, время от времени выпускал изо рта колечки душистого дыма.

— Курите? — спросил он, вслушиваясь в невнятные шумы засыпающего города за окном.

Ирочка улыбнулась, открыла портсигар. Каждая папироска была повита золотой нитью, неожиданно сплетавшейся в изысканное слово: «Дюбек».

От вина и папирос сладко кружилась голова. Что же, может быть, здесь, именно здесь, и есть начало той жизни, о которой мечтала она? Может быть, этот выхоленный, породистый мужчина и был тем человеком, который неминуемо должен был встретиться ей?

Парадысский… Что ж, Парадысский — проходимец в сравнении с этим господином, у которого даже имя звучит значительно: Георг фон Трейлинг. Это королевское имя. Не каждый день попадают такие люди в Усть-Сысольск.

Григорий… Он, правда, успел уже увлечь ее как настоящий мужчина, но ведь можно было сразу догадаться, что он легкомыслен в делах. А Ирина могла довериться только солидному человеку.

Это был их третий вечер.

Фон Трейлингу надоело общество купцов, своих служащих он разослал в разные стороны, а в соседней комнате одиноко томилась красивая купеческая дочка.

У нее были прекрасные глаза и снежной белизны изящно выточенная шея. Неуловимая, умеренная и тактичная развязность лишь приумножала силу ее привлекательности.

— Выпьем, Ира?

— Немного кружится голова, — с виноватой улыбкой, доверчиво пролепетала она, поднимая фужер.

— Завтра поедем проветриться на лодке, не правда ли? Прекрасное время, Ира! Я чувствую себя на вершине блаженства, дорогая…

В тонком стекле фужеров колыхалось вино, колыхался зыбкий вечерний свет под темным потолком. Аромат «Любека» щекотал тонкие ноздри.

Ирина подошла к раскрытому окну. На светлом, немеркнущем небе скупо сияли две-три далекие звезды. Внизу по пыльной дороге мягко прошуршали колеса позднего извозчика, невнятно прозвучал и затих, отдаляясь, человеческий гомон. От Сысолы потягивало пресной сыростью осоки и ряски. Шла ночь.

Ирочка перевела взгляд на недвижную крупную фигуру гостя, и ей почудилось что-то напряженное и выжидающее в этой его спокойной и небрежной позе. Было что-то выжидающее во всем: в недокуренной папироске, толстых белых пальцах руки, сжимавшей резной подлокотник, в ночном свете и настороженном блеске звезд. Она зачем-то прикрыла одну створку окна и поежилась не то от холода, не то от нового, тревожного чувства.