Поставив чашку кофе на столешницу, я делаю первые значительные шаги за три последних года.

Подойдя к двери и отключив сигнализацию, я кладу одну руку на замок, а другую на дверную ручку.

Но…

Я смотрю в глазок и мужчина, которого я видела по телевизору, находится прямо за моей крепкой, укрепленной сталью, деревянной дверью и внешней прозрачной дверью, с незаметными стальными петлями.

Но…

Мое сердце бьется с бешеной скоростью, посылая дрожь вверх и вниз по позвоночнику, сотрясая все мое тело неконтролируемыми спазмами.

Опять раздается звонок.

- Привет, Эйлин, - говорит он из-за двери.

Но…

Я не могу…

Мы не знакомы с ним, я не могу пустить его ни в свою голову, ни к себе домой.

О чем я только думала? Я никогда не буду нормальной. Я никогда не буду вести себя как обычный человек.

- Ты наверно в ужасе, Эйлин.

Все мое тело покрыто мурашками, во рту все время пересыхает. Закрыв глаза, я прислоняюсь спиной к двери, и моя голова падает назад. Я могу почувствовать его с той стороны двери.

Он думает, что я сумасшедшая.

Я и есть сумасшедшая.

- Я сейчас присяду здесь, и мы поговорим. Я не собираюсь никуда, я тебя не оставлю.

Они все уходят.

- Как ты знаешь, меня зовут Доминик Шрайвер. Я начал изучать медицину, потому что мне хотелось помогать больным, но очень скоро я выяснил, что когда дело доходило до крови и других жидкостей человеческого организма, я был очень брезглив, - говорит он, глухо хихикая.

Улыбка трогает мои губы.

- Поэтому, видя, что мой желудок не желает мириться с таким положением вещей, я решил податься в психиатрию.

Я поворачиваюсь посмотреть на него в глазок. Но я не вижу его.

- Мои родители были не сильно впечатлены, они по-прежнему называют меня шарлатаном. Родители видели меня или обычным практикующим врачом, или юристом. Мой брат поступил в юридическую школу через три года после того, как я начал учиться на медицинском. Они были счастливы, что хотя бы один из сыновей добьётся успеха. - Снова ухмыляется он.

Я становлюсь на цыпочки в надежде увидеть доктора Шрайвера, но его не видно в глазок.

- Теперь, я полностью сертифицированный, практикующий психотерапевт с девятилетним стажем работы. Поначалу, я работал с людьми с пагубными пристрастиями, но в скором времени полностью посвятил себя пациентам, страдающим посттравматическим синдромом.

- Почему? - спрашиваю я, отперев верхний засов.

- Потому что это у меня хорошо получается и доставляет мне удовольствие. Знаешь, есть один не блещущий оригинальностью вопрос, который я слышу, по крайней мере, один раз в день. Хочешь узнать какой?

- Да, пожалуйста, - говорю я, поворачивая дверную ручку и открывая тяжелую деревянную дверь.

- Если бы мне давали доллар за каждый такой вопрос, у меня бы был автомобиль полностью покрытый золотом. - Он усмехается своим собственным словам. - Нас всегда спрашивают: «Вы же не будете копаться у меня в голове, правда?». Должен заметить, Эйлин, я слышу это, как минимум, раз в день.

- Люди думают, что вы в состоянии «включать и выключать» это по собственному желанию?

- Ха, вижу, ты понимаешь, о чем речь. Конечно, я анализирую почти каждого с кем встречаюсь, даже не находясь в клинике. Я делаю это не потому, что хочу, это получается само собой, это то, кто я есть.

Я распахиваю деревянную дверь. Доктор Шрайвер сидит на пороге спиной к прозрачной двери. Он не пытается повернуться или даже сделать малейшее движение. Он сидит, замерев, вытянув свои длинные, скрещенные в лодыжках, ноги, его затылок упирается в дверь. Он одет в красивый темный костюм.

- Так как вы тогда отключаете эту штуку? - я сажусь на пол в такой же позе, глядя в спину доктора Шрайвера, по другую сторону прозрачной двери.

- Никак. Я пытался сначала, но от беспокойства начались проблемы со сном. Поэтому, я научился просто отпускать это. Если мне необходимо высказаться о чем-либо, я делаю это. Если я могу что-то посоветовать, тогда я делаю и это тоже. Я могу производить впечатление напыщенной задницы, но мне удается иногда помогать людям.

- А кто тогда помогает вам самому? Вы принимаете боль стольких людей, невозможно хранить все это в себе, так ведь?

- Эйлин, вы затронули очень интересный вопрос, мне его не часто задают. Но со мной все в порядке. А теперь, расскажите, почему вы позвонили мне?

- Я, правда, не знаю. Вчера я видела вас по телевизору. Видела этих женщин, насколько они сильные. И я подумала, что может быть, вы могли бы помочь и мне вернуть назад мою силу.

- Когда вы лишились ее?

Потупив взгляд, я складываю на груди руки.

- Почти три года назад, доктор Шрайвер.

- О, пожалуйста, не называйте меня так. «Доктор Шрайвер» звучит как напыщенная задница, о которой мы говорили ранее. «Доминик» будет вполне достаточно.

- Ладно, - говорю я шепотом.

- Три года назад вас лишили свободы. С тех пор вы выходили наружу?

- Только когда меня привезли из больницы, я дошла от машины до дома.

- Как вы делаете покупки? - не поворачиваясь, спрашивает он.

- Мои родители делают это за меня.

- Как много людей имеют доступ в ваш дом?

- Мои родители и врач, с которым я работала до этого.

- А что происходит, когда что-то из оборудования выходит из строя, и вам необходимо новое?

- Такого еще не случалось. Но когда это произойдет, тогда буду разбираться, каким образом доставить его домой.

- Расскажите-ка мне вот еще что. Вы улыбались в течение последних трех лет?

Улыбалась ли я? Зачем ему об этом спрашивать?

- Первый и последний раз я улыбалась пятнадцать минут назад, когда вы описывали свои чувства к определенным жидкостям человеческого организма, - отвечаю я искренне.

- Могли бы вы поделиться со мной своим самым счастливым воспоминанием? Неважно когда это произошло, но предупреждаю, я люблю подробности. Чем больше вы мне рассказываете, тем счастливее становится мой мозг.

Я смотрю за спину Доминку, на противоположную сторону улицы. Счастливое воспоминание. Целых три года я не думала ни о чем приятном.

- Эйлин, вы еще здесь? Спрашивает он, сгибая одну ногу в колене, а другую вытягивает перед собой.

- Я тут. Пытаюсь что-нибудь вспомнить.

Закрываю глаза, и все вокруг исчезает. Я не вижу и не слышу ничего кроме воспоминания о том дне, когда я и мои родители поехали кататься на лошади.

- Это был мой десятый день рождения, - начинаю я свои рассказ. - Помню, как я стояла рядом с большой красивой коричневой лошадью. Ко мне должны были прийти гости, но все отменили, потому что я заболела ветрянкой. Великолепная лошадь заржала, когда я протянула руку погладить ее длинную морду.

- Продолжайте.

- Это произошло спустя три недели после того, как я почувствовала себя достаточно хорошо для праздника, но было уже слишком поздно. Я любила лошадей и очень хотела поехать покататься.

В моих воспоминаниях конский хвост хлопает по мне, когда я поглаживаю жесткую короткую шерсть на животе. Вспомнив, как смешно это было, я захихикала.

- Что смешного?

- Коня звали Мистер Босс. Я помню, он задевал меня своим хвостом, и было щекотно. Мне пришлось забраться на рампу, чтобы сесть в седло.

- И каково это было, оказаться так высоко?

- Мне казалось, что я вижу вещи, которых до этого никогда не видела. Я чувствовала себя у руля, такой всемогущей.

Закрывая глаза, я глубоко вздыхаю и, кажется, будто я могу уловить отчетливый запах сена, доносящийся от мистера Босса.

- Покатавшись немного на мистере Боссе, мне захотелось большего. К концу дня я скакала на нем галопом и была полностью увлечена этим.

- Почему вам захотелось большего?

- Сидя верхом на мистере Боссе я ощущала себя в безопасности, он понимал меня. И я чувствовала себя такой свободной.

- А сейчас?

Эти два слова возвращают меня обратно в настоящее. Я открываю глаза и даже своим нечетким зрением я вижу, что Доминик повернулся и сейчас сидит лицом ко мне. Я не слышала, чтобы он двигался, и когда я осознаю это, крошечная волна страха побегает сквозь меня.