— Здорово. — Я натянул рубашку. — Следуешь своему призванию, да?
Она сухо пожала плечами:
— Да.
Когда я полностью оделся, она проводила меня до двери и отодвинула засов. В душе я не сомневался, что веду себя как полный идиот, но никак не мог справиться с наивным желанием схватить ее за руку и умолять не покидать меня, выбросить на свалку благородные стремления спасти мир от нефтяных пятен и лесных пожаров, а лучше съехаться со мной через полтора года, выйти за меня замуж через два года и начать рожать мне детей спустя три с половиной года.
— Знаешь, сегодняшний вечер… Не хочу форсировать события, но мне редко доводилось ощущать такую близость, полное совпадение с человеком. Я и не думала, что могу так увлечься…
Она поцеловала меня, страстно, сильно, так что, отстранившись, мы слегка задыхались.
Невесело улыбаясь, я сказал:
— Слушай, я знаю, что выгляжу жалким, но сегодня никак не могу остаться, извини…
Она положила палец на мои губы.
— Не принимай это слишком близко к сердцу. Поверь, всему виной трудный день и увольнение твоего друга. Позвони мне завтра, когда настроение исправится.
— Позвоню, обещаю…
Но дверь уже закрылась, и я услышал звук задвигаемого засова.
В офисе меня ожидал новый мейл.
От: БританскогоЧокнутого@theBank.com
Кому: Мне@theBank.com
Где вас носит?.. Я звонил несколько раз — вас явно нет на работе. Озадачен, поскольку последние изменения к расчетам должны быть готовы к девяти утра. Означает ли это, что вы уклоняетесь от исполнения служебных обязанностей? Если уже утро и вы только что явились в кабинет, можете начинать собирать вещи.
Говорят, последняя соломинка способна сломать спину верблюду. На нетвердых ногах я прошел по коридору, свернул в туалет — пустой, разумеется, в час-то ночи, распахнул одну из кабинок и опустился на унитаз, захлопнув дверь. Сидя на пару с зудящими лампами, серым линолеумом под кафель и рулоном однослойной туалетной бумаги, которая рвется, когда вы пытаетесь подтереть задницу, я чувствовал, как все события последней недели слились воедино и с силой врезали мне ниже пояса: Клайд, Британский Чокнутый, Юный Почтальон, Женщина с Шарфом…
Заплакать оказалось трудно: сперва у меня вырывались жалобные всхлипы, и лишь потом по щекам потекли слезы. Рыдать оказалось непривычно, неловко и как-то глупо — я никогда не был плаксой. Ей-богу, не помню, когда плакал в последний раз. Как же я очутился в такой ж…? Куда исчезла моя свободная воля?
Я отсюда не выйду, никогда и ни за что; им придется сначала выбить дверь. Три дня — официальный рекорд Банка, установленный аналитиком, засевшим в туалетной кабинке, — покажутся детской игрой по сравнению с тем, что сделаю я. Истерика была в самом разгаре, когда дверь туалета открылась и кто-то занял кабинку рядом с моей.
— Мямлик, это ты там? — раздался голос Пессимиста.
Я втянул забившую нос мокроту и постарался, чтобы голос не дрожал:
— Отвали! Дашь ты мне хоть посрать спокойно или нет?
Такого он от меня не ожидал.
— Да на здоровье! Спичку сжечь не забудь, когда закончишь. Не хочу упасть тут в обморок от запаха.
Глава 12
Февраль, март, апрель: перевернулись еще три страницы календаря Пессимиста с развеселыми паттайскими девчонками. Они тянулись так летаргически, чудовищно медленно, что даже лощеные тайские кошечки, казалось, устали от процесса и с облегчением вздыхали, когда приходила очередь следующей.
Еще девяносто дней долой с моего контракта. Тысяча четыреста сорок часов — так это выглядит весомее. Большую часть времени веки у меня были полуопущены, словно я наглотался транквилизаторов, а голова казалась бесплодной пустыней с непременным перекати-полем, упрыгивающим прочь. За десять месяцев в Банке я научился выполнять офисные обязанности аналитика без малейшего умственного напряжения — расчеты, модели сделок, копирование и брошюрование — и почти свыкся с дополнительной унизительной должностью мальчика для битья Британского Чокнутого. Приближающийся финиш меня чуть приободрил; теперь в голове нередко рождались нескромные фантазии об увольнении — с разными вкусами: «элегантное исчезновение» — как-нибудь вечером задержаться дольше всех, собрать вещи и оставить карту-пропуск на столе Волокиты; более заманчивый «ядерный взрыв» — выбежать в холл, угрожающе размахивая степлером, чтобы Полностью Некомпетентная Секретарша спряталась под стол, и разбить максимальное количество мониторов и факсовых аппаратов в процессе триумфального подконвойного шествия к лифтам; наконец, «размышления о бесконечности или отсутствии таковой», другими словами, прыжок из окна или под поезд метро. Чересчур выспренно, не спорю, но я начал понимать самоубийц, решивших — все, с меня хватит, и умывших руки от мерзостей нашего мрачного, беспросветного мира.
Кстати, об увольнениях: Юный Почтальон ушел, отработав положенные две недели. К этому времени все немного утряслось, и я обменялся с ним сдержанным рукопожатием над поздней чашкой кофе, хотя оба чувствовали, что это скорее формальность, чем проявление дружеской приязни. Вскоре он переехал в Чикаго и начал новую жизнь в качестве бренд-менеджера — компания как раз запускала в продажу «Свиффер»[44] с двойной насадкой. Через непродолжительное время Юного Почтальона и Клайда заменили два Инструмента: Инструмент № 1 — копия Стара, но с невыносимо тяжелым запахом изо рта, Инструмент № 2 — тоже копия Стара, но с угревой сыпью в на редкость тяжелой форме.
Инструмент № 2 смотрел через мое плечо на монитор, а я показывал, как правильно вводить VLOOKUP[45] в «Экселе». Роль экселевского гуру и непревзойденного знатока электронных таблиц досталась мне в связи с тем, что Стар свалился с воспалением легких и врачи категорически запретили ему работать хотя бы до конца недели, а Пессимист смылся пораньше — мириться с подругой после очередной крупной ссоры.
Сейчас восемь вечера, Инструменту № 2 предстоит пахать еще полных двенадцать часов, но, несмотря на неизбежность всенощного бдения за компом, он усердно записывает, что я говорю, не щадя ослепительно белых манжет крахмальной рубашки, изредка поправляя галстук, завязанный виндзорским узлом. Классический ансамбль новичка. Меня подмывало открыть Инструменту № 2 глаза на то, что подобные мелкие ухищрения на руководство не действуют, но я решил этого не делать. К некоторым открытиям аналитик должен прийти самостоятельно, да и тщетность усилий лучше переваривать в одиночестве.
Когда Инструмент № 2 закончил литанию[46] вопросов, я потянулся за пальто.
У Инструмента № 2 вырвалось испуганное:
— Ой, куда же вы уходите?
— Выйду ненадолго.
Инструмент № 2 не смог это пережить: его взгляд панически заметался по кабинету.
— Но как же, мне же нужно сделать все эти расчеты к завтрашнему утру! Ведь Британский Чокнутый сказал, что расчеты потребуются ему с самого утра, и если у меня, ну, возникнут вопросы…
Интересно, я тоже был таким чмо, когда начинал здесь работать? Оглядываясь назад, признаю — пожалуй, даже худшим.
— Успокойся, — сказал я как можно спокойнее и увереннее. — Продолжай вводить данные, я через несколько часов вернусь и все проверю.
— Но, но… — задохнулся Инструмент № 2.
Жестоко было вот так его оставлять, но я уже на двадцать минут опаздывал на встречу с родственниками, а ехать предстояло через полгорода.
— Сделай что сможешь. Если возникнут вопросы, обращайся к Блудному Сыну. В конце концов, он теперь вице-президент.
— Но он… э-э-э… его же никогда не бывает…
Я надел пальто и вышел.
«Дом императорского дракона», большой ресторан в самом чреве Чайнатауна, постепенно пришел в упадок после четырех десятков лет существования: с потолка свешивались безвкусно-яркие бумажные фонарики, посетителям улыбались пластиковые пузатые Будды, расставленные вдоль стен, а возле входа красовался маленький пруд с тщедушными золотыми рыбками, которые едва шевелились в зеленой воде, словно словившие кайф или пьяные. Фирменное блюдо — жареный рис под названием «Семь сокровищ», — жалким комком лежавшее на тарелке, выглядело не более презентабельно, чем обстановка. Два сокровища я идентифицировал — волокна куриного жира и полужидкая морковь, но пришлось бы заказывать настоящее исследование, чтобы назвать пять других. В любом случае в «Дракон» каждые два месяца мы ходим не из-за еды: здесь впервые встретились мои в ту пору двадцатилетние родители, амур пустил стрелу прямо по-над тарелкой с жирным вон-тоном[47], и с тех пор сие культовое место связано у предков с ностальгией по невозвратным временам.
